Венецианский альбом - Боуэн Риз - Страница 67

Я ценю, что ты о нас так заботишься, — писала она, — и то, что ты хочешь по-прежнему поддерживать нас материально, но сейчас, в военное время, появилось много рабочих мест для женщин. Можно поступить на завод, можно даже пойти в армию, — читала я. — Тетя Гортензия говорит, что, если ты действительно собираешься пробыть за границей целый год, мы должны предложить твою комнату эвакуированным из Лондона. Сейчас, когда угроза бомбежек становится все явственнее, очень многие покидают столицу.

Выходило, что, даже если я захочу вернуться домой, жить мне будет негде.

Несмотря на войну, в Венеции начался карневале. Казалось, весь город принарядился и праздновал в эти дни перед Сыропустным вторником, следом за которым наступал Великий пост. На каждом углу продавали маски, в каждом магазине костюмы. Я не собиралась принимать участие в карнавале, но Генри уговорил меня приобрести маску, длинный плащ и выйти в народ. Было весело и одновременно чуть жутковато видеть странные фигуры — некоторые с длинными клювами, некоторые одетые Пьеро и Коломбинами, — лица которых скрывались под масками.

Когда мы наконец вернулись домой, я совершенно вымоталась. Генри сопроводил меня наверх, и я приготовила нам обоим горячего шоколада. Вид у моего друга был смущенный.

— Не знаю, как и сказать тебе, — выпалил он, — но отец велел мне вернуться. Он уверен, что в любой момент может начаться полномасштабная война. Немецкие подводные лодки атакуют суда в Атлантике. Так что мне придется ехать.

— Я буду по тебе скучать, — ответила я.

Повисло долгое молчание. Я по-прежнему сидела, а Генри встал и подошел ко мне.

— Джулиет, это может прозвучать по-дурацки, но, может, ты хотела бы выйти за меня и уехать в Америку? — сказал он. Его лицо стало ярко-красным и покрылось капельками пота.

Наверно, у меня непроизвольно отвисла челюсть. Это было так неожиданно, что я не могла найти слов. Наконец мне удалось проблеять:

— Генри, ты очень добр ко мне, но…

— Слушай, — заявил он, — я знаю про твоего младенца. Имельда мне еще сто лет назад проболталась. Я ждал, пока ты сама мне о нем скажешь. Я могу дать ему имя, дом, отца. У нас, знаешь ли, довольно состоятельная семья. У твоего мальца будет хорошая жизнь.

Должна признаться, соблазн был велик. Генри — хороший человек. Да вот только он слишком молод. Слишком наивен и немного слишком грузен.

— Ты очень славный, — сказала я, — но ты возвращаешься домой, где всем распоряжается твой отец. Что он подумает, если ты явишься к нему на порог с беременной женщиной на буксире? — Я тоже встала и положила руку ему на плечо. — Генри, я не могу тебя захомутать. Ты заслуживаешь хорошей жизни, причем своей собственной.

— Послушай, Джулиет, — проговорил он, — я думаю, ты замечательная девушка. И я буду счастлив, если ты меня захомутаешь. Знаю, я не семи пядей во лбу и не могу быть остроумным и искрометным, зато я стану тебе преданным мужем, обещаю.

— Я не сомневаюсь в этом, Генри, но проблема в том, что я тебя не люблю. Ты мне очень симпатичен. Мне нравится проводить с тобой время, но я не хочу испортить тебе жизнь. Должна признаться, что буду скучать по тебе. С кем мне теперь пить кофе и ходить на праздники?

— Наверно, с парнем, который время от времени появляется у тебя на горизонте, — сухо произнес Генри. — С красавчиком в дорогом костюме. Подозреваю, что он — отец твоего ребенка. Я прав?

— Да, прав, — согласилась я. — И он не может на мне жениться.

— Но ты хочешь просто на всякий случай болтаться где-нибудь неподалеку от него?

— Нет, не на всякий случай. Я знаю, что он не может бросить жену. И с этим смирилась.

Он потянулся было ко мне, но передумал.

— Джулиет, меня беспокоит, что ты останешься тут совсем одна. Знаю, пока тут войной и не пахнет, но что, если все изменится? Что, если ты захочешь вернуться в Англию, но уже не сможешь?

Я вздохнула.

— Я понимаю, о чем ты, Генри. Меня это тоже беспокоит. Но я не могу поехать домой, пока не родится ребенок. Остается только молиться, чтобы тогда еще можно было проехать через Францию.

— Так давай сейчас поедем вместе. Знаешь, если ты поймешь, что я недостаточно тебе нравлюсь, потом всегда можно будет развестись. У нас в Штатах такое то и дело происходит, и ничего.

Я взяла его руки в свои.

— Наверно, ты самый славный человек из всех, кого я встречала в своей жизни, и я очень-очень ценю тебя. В тот же миг, когда ты уедешь, я начну есть себя поедом, что повела себя как дурочка и отпустила тебя. Но я просто не могу так с тобой поступить.

— О’кей, если ты правда так считаешь, тогда ничего не поделаешь. — Он вздохнул. — Я тогда лучше пойду. Нужно упаковать целую кучу вещей. Отец купил мне билет на судно, которое уходит из Генуи через три дня.

— Счастливого и безопасного пути тебе, Генри. — Я встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

Он потянулся ко мне и обнял крепко-крепко.

— Береги себя, хорошо?

Потом он направился к двери, и я услышала его удаляющиеся шаги по лестнице.

Глава 36

Джулиет. Венеция, апрель 1940 года

Кажется, время шло как в тумане. По радио почти не упоминали о войне. Италия все еще сражалась в Абиссинии и захватила Албанию, но Гитлер не совершал никаких поползновений в сторону Западной Европы. А я тем временем достигла некоторых успехов в живописи. Похоже, беременность высвободила мой творческий потенциал, и мне все время хотелось рисовать. Даже профессор Корсетти похвалил мою обнаженную в стиле Сальвадора Дали. После отъезда Генри в городе установилась великолепная весенняя погода. В ящиках под окнами и во всевозможных садиках буйно цвели цветы. В воздухе стоял великолепный аромат. Люди выходили на улицы в светлых одеждах и усаживались у стен, чтобы насладиться солнышком.

Это странно признать, но нередко я даже забывала о том, что жду ребенка. Если не считать все возрастающих сложностей при подъеме по лестнице да ночных пробуждений от бодрых пинков изнутри, его словно бы и не существовало. Наступила и прошла Пасха. Лео часто уезжал из города, вероятно, по поручению тестя инспектировал верфи. В результате моя жизнь шла уединенно, но достаточно приятно. Мы с Франческой научились понимать друг друга. Мне нравилось думать, что теперь я усвоила и зачатки венецианского вдобавок к беглому итальянскому. Даже в снах, которые мне снились, все разговаривали по-итальянски.

Осознание надвигающихся родов пришло в мой дом вместе с Франческой, которая однажды принесла большой мешок шерстяной пряжи.

Как вы готовитесь к рождению ребенка? — спросила она. Я не вижу малышовых одежек, вы ничего не вяжете. Ни покрывалец, ни одеялец, даже колыбельки нет.

— Я собираюсь отдать его на усыновление, — напомнила я, а Франческа ответила:

— Все равно ему понадобится одежка, чтобы выйти в мир. Вы умеете вязать?

— Умею, — сказала я.

— Тогда найдите в этом мешке образцы и шерсть, — сообщила она. — А еще я спрошу у старшей дочки, не поделится ли она распашонками. Но вы хоть колыбельку-то купите, чтобы было куда бедное дите положить.

Она будто разбудила меня, сподвигнув снова показаться доктору. Он осмотрел меня, кивнул и сказал:

— Все идет нормально. Теперь уже недолго. Вот мой номер телефона. Звоните, когда схватки станут регулярными. В любое время дня и ночи.

Но я не понимала, как это сделать, потому что жила одна и без телефона. Не спускаться же в разгар схваток по всем этим лестницам на поиски телефона-автомата… Но тут Франческа объявила, что ей велено ближе к родам не оставлять меня одну, и я очень обрадовалась. Казалось, все идет гладко. Родится ребенок, я восстановлю силы и вернусь домой. Забавно, как легко я тогда все это воспринимала.

Однако сегодня, девятого апреля, по радио передали сводку новостей. Германия вторглась в Данию и Норвегию. Британия разбомбила немецкую военно-морскую базу. Неожиданно война снова стала реальностью, но я утешаю себя тем, что, пока Гитлер занимается Норвегией, путь через Францию будет для меня открыт.