Венецианский альбом - Боуэн Риз - Страница 56

— Когда придет время, ты поможешь мне найти подходящий дом для нашего ребенка, — сказала я.

Он кивнул.

— Но тебе понадобится помощь. Я хочу поддержать тебя деньгами, чтобы тебе было не о чем беспокоиться. Это самое малое, что я могу сделать.

— Незачем это, — отрезала я, вдруг разозлившись.

Он явно был уязвлен.

— Но я хочу! Ты думаешь, я не чувствую своей ответственности? Не понимаю, как виноват?

— Не больше, чем я. Мы оба одинаково виноваты.

— Именно, но ты все волочешь на себе, а я как будто просто так, погулять вышел. Несправедливо как-то, согласна? — Потянувшись через столик, он взял мою руку. — Я открою на твое имя небольшой счет в нашем банке — в «Банке Сан-Марко» — и позабочусь, чтобы туда ежемесячно поступали деньги. Ты ни в чем не будешь нуждаться.

— А твои родственники возражать не начнут? Они ведь наверняка заметят.

Он покачал головой.

— У меня есть отдельный счет. Ни у кого из семьи, включая жену, нет к нему доступа. Я все устрою, не тревожься. Если захочешь переехать, сможешь снять отдельную квартиру.

— Мне хорошо на нынешней, — сказала я. — Синьора Мартинелли не самая душевная женщина, зато до академии близко и еду готовить не надо. — Я подняла взгляд, встретившись с его теплыми карими глазами. — Разумно ли тебе вот так со мной встречаться? Подумай о репутации своей семьи.

Лео пожал плечами.

— В этой части города в основном студенты и работяги, а им все равно, кто с кем сидит. Уверяю, друзья моей жены даже не знают о существовании Дорсодуро. Для них перейти мост Академиа все равно что в Сибирь поехать.

Вопреки всему, я рассмеялась вместе с ним.

11 ноября

По субботам я всегда свободна. Я исследую город. Нахожу причудливые, необычные магазины. В погожие дни вапоретто везет меня на какой-нибудь из островов, и я смотрю, как выдувают стекло на Мурано или плетут кружева на Торчелло. Или даже наблюдаю, как рыбаки привозят свой улов на самый несимпатичный остров, Виньоле.

Все это я стараюсь запечатлеть у себя в альбоме. Пока вапоретто плывет через лагуну, я частенько думаю: а хочется ли мне обратно в Англию? Неужели я не смогу найти работу в Венеции? По-итальянски я теперь говорю бегло. Оставшись здесь, можно будет навещать ребенка, смотреть, как он будет расти, быть ему этакой обожающей тетушкой.

Соблазнительная перспектива, но потом на меня накатывает чувство вины, связанное с матерью. Я не могла ее бросить. Почему меня воспитали такой хорошей дочерью и мне теперь всегда приходится поступать как полагается?

В эту субботу на рассвете было ветрено, небеса грозили дождем, но я все равно решила прогуляться. Мне не нравилось сидеть в своей маленькой комнатушке, а являться в кухню или гостиную без особого приглашения синьоры Мартинелли было неловко. Поэтому я надела плащ, повязала на голову косынку и вышла, а когда оказалась на площади, сзади вдруг раздался какой-то грохот. Стреляют, испугалась я, наверно, война все-таки пришла в Венецию.

Однако, обернувшись, я увидела, что на меня надвигается группа детей в бумажных коронах. На некоторых были накидки, и все они колотили ложками по кастрюлям и сковородкам, выкрикивая что-то мне непонятное. Потом какая-то девочка протянула ко мне руку.

К счастью, к нам подошла женщина с полной корзиной покупок. Она поставила эту самую корзину, залезла в нее и извлекла горсть конфет. Дети немедленно затянули песню. Я не смогла уловить всех ее слов, потому что венецианский язык по-прежнему оставался для меня загадкой, но в ней определенно упоминался святой Мартин.

— Что сегодня за день? — спросила я у женщины. — Праздник какой-нибудь?

В Венеции слишком уж много праздников: почти каждые выходные в какой-нибудь церкви чествуют ее святого покровителя.

Вид у женщины стал изумленным, как будто я была инопланетянкой, только что прилетевшей из глубин космоса.

— День святого Мартина, — сказала она. — Дети ходят по городу, поют и барабанят. Просят угощения или денег на булочки святого Мартина. Разве вы не видели их сегодня во всех булочных?

Поблагодарив ее, я полезла в сумку за мелочью, и детишки снова разразились песней. Потом они пошли своей дорогой, и эхо разносило по городу их высокие пронзительные голоса.

Такие праздничные традиции показались мне очень интересными, особенно по сравнению с вялым праздником урожая, который отмечают наши английские церкви. Я отправилась в ближайшую булочную, в витрине которой теснилась замечательная выпечка: большие фигурки людей или лошадок в сахарных коронах. Конечно, невозможно было не купить хотя бы одну, но она была слишком хороша, чтобы ее съесть. Дети, мимо которых я проходила, таких терзаний не испытывали и запросто откусывали лошадкам головы в промежутках между ударами по кастрюлям. А потом я неожиданно обнаружила, что смотрю на мальчонку, который плелся в кильватере ребячьей стайки. Глаза у него были большие, грустные, и мои мысли немедленно переключились на будущего ребенка. Вдруг его не будут любить, не будут брать в компании? Вдруг ему тоже придется всегда брести в хвосте? И я поняла, что не могу так с ним поступить.

Я свернула на Калле Ларга XXII Марцо, главную улицу, ведущую к площади Святого Марка, и увидела Лео, который шел мне навстречу.

— А я тебя искал, — сказал он. — Хотел сказать, что с банком все улажено. Ты ведь знаешь, где он? Идем, покажу.

Он развернулся в противоположную сторону, и мы вместе пошли к площади. Пересекли канальчик, в который я упала когда-то много лет назад и из которого он меня спас. Интересно, не подоспей он вовремя, утонула бы я или нет? Я с тоской посмотрела на него. Лео будто бы почувствовал мой взгляд, обернулся, улыбнулся, и я подумала: «Он меня любит, и это важно. Этим нужно дорожить, что бы ни происходило и что бы ни думали другие».

Мы миновали колоннаду, пересекли площадь, и Лео провел меня через арку. Сразу за выходом из нее обнаружился мраморный фасад банка. Над дверью висел символ Венеции, крылатый лев. Окна были забраны красивыми коваными решетками.

Лео помедлил.

— Конечно, сегодня закрыто, но на неделе можно зайти и спросить синьора Гиларди. Он будет заниматься твоими делами. Я все ему объяснил.

— Спасибо, — сказала я.

— Это самое меньшее, что я могу сделать.

Неожиданно у нас за спинами загремело, и из переулка возникла очередная детская компания. Лео засмеялся и полез в карман за монетками. Должно быть, он не поскупился, потому что ребятишки удалились, широко улыбаясь и распевая еще громче. Но я застыла на месте, пытаясь осознать то, что произошло секунду назад. Под стук кастрюль в животе что-то ворохнулось. Я сунула руку под пальто, и — вот оно! — снова ощутила ладонью легчайший толчок. Мой малыш был живым, он брыкался у меня внутри. Это все меняло. Это делало все реальным.

— Что-то не так? — спросил Лео.

— Все так, — ответила я с улыбкой. — Я просто почувствовала, как ребенок в первый раз шевельнулся.

— Правда? Дай мне. — Кажется, ему дела не было до того, что мы на улице. Он сунул руку мне под пальто, и я приложила его ладонь к нужному месту. Младенец послушно толкнулся еще раз. — Это настоящее…

Я все прочла по его глазам.

12 ноября

Сегодня, собрав все свое мужество, я отправилась на званый вечер к графине, чтобы познакомиться со знаменитым художником Паулем Клее. Имельда сказала, что ей это неинтересно, мол, она не любит его работы. Думаю, на самом деле причина отказа заключалась в том, что она познакомилась с каким-нибудь итальянским красавчиком-студентом и теперь, когда Гастон вернулся во Францию, проводит с ним свободное время. Но Генри, милый, славный Генри, сказал, что будет рад пойти. В последние недели мы проводили с ним больше времени, чем раньше. Думаю, ему уже тоже пришлось испытать ностальгию и тревогу из-за призрака войны, которая застала нас вдали от дома. Мы вели разговоры на английском, и во время них я отдыхала душой.