Венецианский альбом - Боуэн Риз - Страница 17

Проснувшаяся мисс Фробишер была потрясена, узнав, что в четыре часа нам не подадут чаю.

— Я просто не смогу существовать без чашки чая, мисс Браунинг, — заявила она. — Нет ли поблизости какой-нибудь чайной?

— Я знаю тут всего одну чайную на площади Святого Марка, она называется «Флориан», очень шикарная и богато обставленная. Там наверняка дорого. Обычно народ тут не пьет чай, только кофе.

— Кофе во второй половине дня? И чего еще от них ждать? — покачала головой мисс Фробишер.

Я вспомнила, что в пансионе, где останавливались мы с тетей, чай все-таки подавали, но там это делалось, чтобы угодить постояльцам из Англии. От монастыря, конечно, такого ждать не приходилось.

— Думаю, девочки предпочтут мороженое, — предположила я. — Оно тут действительно отличное.

— Да, это, может, и неплохо, — согласилась мисс Фробишер.

Девочки стали появляться одна за другой. Глаза у них были заспанные, и они не хотели особенно напрягаться.

— Мы приехали сюда совсем ненадолго, поэтому нужно сегодня куда-нибудь сходить, — сказала им я. — Как насчет мороженого? Я знаю неподалеку от моста Риальто место, где делают прекрасное джелато.

Это их приободрило. Я повела всех по карте через переулки и закоулки, пока мы не оказались в знакомом месте — возле рынка. А когда мы поднялись по узким ступеням моста Риальто и перед нами в обе стороны раскинулся Гранд-канал, наши подопечные восхищенно заахали.

— Смотри-смотри, вот там! Видишь гондолы? А какие дома красивые… Это как в фильме, мисс. Или в сказке.

Я поймала себя на том, что улыбаюсь, будто лично сотворила все это для их удовольствия.

— Погодите, вы еще не видели площадь Святого Марка и Дворец дожей. Завтра пойдем туда. Все взяли альбомы для рисования? Сейчас купим мороженое, а потом найдем место, сядем там и порисуем. Можете изобразить мост, либо рыночный прилавок, либо даже интересную крышу или дверную ручку. В Венеции всегда можно найти что нарисовать.

Все девочки выбрали разное мороженое. Я предпочла лимонное и с фундуком, потому что оно хорошо освежает, и некоторые ученицы последовали моему примеру. Потом мы сели на ступенях старой церкви, лихорадочно лизали джелато, чтобы оно не успело растаять, и довольно вздыхали. Затем где-то час делали наброски и двинулись обратно к монастырю по другому берегу канала, который вел к железнодорожному вокзалу, По пути нам попалось множество интересных магазинов, которые торговали золотом и ювелирными изделиями, кожаными вещами и карнавальными масками, и ясно было, что девочек придется отговаривать от покупок, а не от созерцания красот. «В точности как меня много лет назад», — подумала я.

На ужин был салат из помидоров с моцареллой, еще одно блюдо пасты, на этот раз с крошечными моллюсками, сырное ассорти и фрукты на десерт. Когда мы вышли из-за стола, монахиня, которая за нас отвечала, вышла пожелать нам спокойной ночи.

— В девять у нас начинается режим тишины, так что не шумите после этого, — сказала она. — И, пожалуйста, помните: двери монастыря закрываются в десять часов, и до утра никто не сможет ни войти, не выйти.

— Все слышали, девочки? — грозя пальцем, проговорила мисс Фробишер. — Чтобы даже и не думали улизнуть, а то придется спать перед входом. Мы с мисс Браунинг за вас отвечаем, и я уверена, что вы будете хорошо себя вести.

— Нельзя будет даже выйти и посмотреть, нет ли где-нибудь танцев, джаз-бандов и всякого такого? — спросила одна из учениц.

Я покачала головой.

— Боюсь, я ничего не знаю ни о танцевальных клубах, ни о джаз-бандах, Мэри. Я была тут со строгой тетушкой, и она говорила, что леди не выходят после обеда без сопровождения.

Едва я произнесла это, воспоминания нахлынули на меня с такой силой, что едва не сбили с ног. Я вспомнила, как выходила поздним вечером, музыку и ветер, заставлявший развеваться волосы. Живой образ Лео встал перед глазами, то, как он оглядывался и улыбался мне, правя лодкой, как держал за руку, пока мы шли по темному саду, как поцеловал меня. Теперь все это казалось прекрасным сном. Был ли он в действительности тем, кем себя называл, жил ли во дворце? Или он — просто самозванец, решивший немного развлечься с простодушной иностраночкой? Думал ли он обо мне после той ночи? Я понимала, что, возможно, никогда этого не узнаю. Моего английского адреса у него не было, и даже при желании ему не удалось бы со мной связаться. И, конечно, я не заявлюсь в палаццо, где он предположительно жил, и не попрошу о встрече — особенно имея на буксире двенадцать школьниц и мисс Фробишер. К тому же прошло десять лет, и я уже не чувствительная, полная надежд барышня, а он, вероятно, отец семейства, не заинтересованный во встрече с наивной девушкой, которую когда-то поцеловал.

Перед сном я развела учениц по их комнатам и отправилась к себе. Воздух был жарким, стояла духота, и это угнетало. Я стояла у окна в надежде уловить дыхание вечернего ветерка. Снаружи доносились звуки города, пробуждавшегося к ночной жизни: далекий смех, музыка, кто-то распевал арию из оперы… По улочке, в которую упирался наш переулок, рука об руку прошла парочка. Они остановились, будто кто-то подал им знак, и она подняла голову, а он поцеловал ее в губы.

«Со мной никогда такого не будет», — с большим сожалением вдруг подумала я.

В шесть утра нас разбудили колокола ближайшей церкви — от раскатистого боя задрожали ставни. Когда их звуки замерли, стало слышно, как им вторит более тихий и высокий монастырский колокол.

— Что за шум, скажите на милость? — сонно поинтересовалась мисс Фробишер. — Не пожар, нет?

— Подозреваю, что это колокол созывает сестер на молитву. Шесть часов.

— Силы небесные, мы же не должны к ним присоединиться, нет?

— Конечно, нет, — улыбнулась я. — Но все равно ужасно просыпаться в такую рань.

Я надела халат и пошла проведать девочек: некоторые благополучно все проспали, а некоторые сидели в своих постелях и, стоило мне только появиться, принялись жаловаться.

— Так нечестно, мисс Браунинг! Как тут выспишься, если все время колокола звонят?

— Боюсь, с колоколами ничего не поделаешь, Дафна, — сказала я, улыбаясь сердитой мордашке, — они — часть здешней жизни. Видишь ли, люди тут очень набожные, некоторые каждое утро ходят к мессе. А сестры молятся несколько раз за день.

— Мамочки мои, до чего ж мне повезло, что я англиканка, точно? — И Дафна подтолкнула одну из своих соседок по комнате.

Мы позавтракали свежеиспеченным хлебом с яйцами вкрутую и вареньем, запивая все это кофе с молоком; этот напиток показался девочкам очень необычным.

— Никогда раньше не пила кофе, мисс, — сказала одна из них. — Мама говорит, он только для взрослых. Но это вкусно, да?

— Да, вкусно. И хлеб тут тоже вкусный.

После завтрака мы отправились на остановку водных трамвайчиков возле вокзала, сели на вапоретто маршрута номер один и проплыли на нем весь Гранд-канал. Девочек это поразило. Они высовывались из окон, фотографировали, махали гондольерам и обсуждали, кто в каком палаццо хотел бы жить. Заметив палаццо Росси, я стала вглядываться в окна, надеясь увидеть кого-нибудь, но ставни оказались закрыты из-за жары.

Мы вышли возле собора Сан-Марко, прошлись пешком вдоль канала, где у причалов покачивались на волнах ряды гондол, и оказались у входа на площадь Святого Марка. Девочки реагировали так же, как я десять лет назад, восхищаясь высокой колокольней, куполами базилики, кафе под открытым небом, столики которых в десять утра были еще почти пусты. Они посидели над альбомами с набросками, потом посетили собор и Дворец дожей. Потом, как и я когда-то, мы вышли на мостик и набережную, откуда открывался вид на мост Вздохов. Все девочки сочли, что это очень романтично.

К обеду мы вернулись в монастырь. На этот раз нам приготовили овощное рагу, потом мы отдохнули и отправились есть джелато и рисовать. На следующий день я отвела девочек в академию и, пока платила за билеты, наблюдала за группой студентов, направлявшихся в соседнее здание, где, собственно, и проходили учебные занятия. В руках у них были папки, а смеялись они так, будто им нет дела ни до чего на свете. «Я тоже должна быть среди них», — подумала я, но вспомнила, что мне все-таки удалось поучиться один год, а это лучше, чем ничего. И уж куда лучше, чем оказаться среди бедняков, у которых нет ни работы, ни надежды.