Жандарм (СИ) - Семин Никита - Страница 29

— Точно лихоманка? — все же переспросил он. — А чего ж он молчит? Не стонет? Не кашляет?

Я тут же приглушенно в подушку кашлянул. А затем и еще раз. И еще. На всякий случай.

— Ну ладно... — послышался дрогнувший голос полицейского. — Но куда же тот ирод делся? Как сквозь землю провалился!

— А кого вы ищете? Преступника какого? — тут же спросил дед.

— Может и преступник. Шлялся здесь один, все высматривал кого-то. А как я к нему пошел, он и побёг. Как бы не революционер какой.

— Ну ежели мы его увидим, обязательно вам доложим, Петр Евсеевич, — прокряхтел старик.

Я снова пару раз кашлянул, чтобы новые подозрения на себя не навлечь, да полицейского поторопить. Раз так боится болезни — пусть поскорее свалит отсюда. Это подействовало и, не прощаясь, городовой покинул комнату.

— Ну а теперь, господин незнакомец, рассказывай — кто ты и чего от Петро бегал, — проскрипел старик над ухом.

Откинув одеяло, я скинул ноги на пол и требовательно протянул руку к мешку.

— Э-э-э, нет, — покачал головой старик. — Сначала рассказ — потом одежа. А то мы ведь здесь своей головой ради тебя рисковали. Так кто ты? Неужели и впрямь — революционер? — последнее слово он произнес с непонятной для меня интонацией.

То ли скрытой надеждой, то ли осуждением.

— Не помню я. Видишь, как избили? — развел я руки в стороны.

Две молодые женщины, можно сказать девушки лет восемнадцати, качающие на руках младенцев, с интересом тут же прошлись по моему телу.

— Вижу. И вижу, что едал ты досыта, — хмуро кивнул старик. — Так что не ври, а как есть говори!

— Так я и говорю — не помню! — продолжал я стоять на своем. — Пришел в себя в проходе между третьим и пятым домом, — проходил я их, помню, что там как раз тупичок глухой и темный даже днем, поэтому упомянул его уверенно. — Как там оказался — не знаю. Да и кто я — не помню! За что меня избили, кто — тоже все мимо.

— А чего же к Петро сам не пошел? Он бы тебе и помог.

— Чуйка сказала. Я как на него глянул — так прямо озноб по коже пошел, — уверенно врал я, стараясь вспомнить то чувство, когда понял, что меня этот Петро сейчас раскроет и все мои планы нарушит.

Видно хорошо вспомнил, потому что старик перестал с этим цепляться ко мне и перешел к другому.

— Ну а зачем тогда вдоль вокзала ходил?

— Да думал, может, увижу чего, да вспомню. Или кто знакомый меня приметит. Идти-то куда, не ведаю. Раз возле вокзала — так приехал наверное я недавно. Может, меня кто из местных татей приголубил?

Прислушивался по дороге сюда я не зря и мой говор достаточно уверенно выдавал непривычные для горла обороты речи почти без запинки.

— Нет у нас таких, — сказал старик, но едва заметно отведенный взгляд, сказал мне лучше всего остального, что он соврал. И наверняка знает тех грабителей, что живут на первом этаже.

— Дык, кто тогда так меня? И что мне делать-то теперь? Без памяти, без вещей? Не знаю никого...

— Да помогите человеку, Серафим Кузьмич! — не выдержала одна из молодых мам. — Ну видно же — в беде он оказался.

— А ты, Пронька, не встревай в мужской разговор! — одернул ее старик. — Вот Пашка твой придет, скажу ему, как ты от чужого голого мужика глаза свои бесстыжие не отводила!

Девушка обиженно отвернулась и еще сильнее стала качать ребенка. Но тот на это не обратил никакого внимания, спокойно продолжая спать на руках матери.

Старик пожевал губами и достал из кармана мешочек. Из другого кармана извлек порванную газету и оторвал от нее клочок. Насыпал в клочок из мешочка табак и стал скатывать новую самокрутку. Все это он делал неспешно, усиленно о чем-то думая. Я ему не мешал, сам прикидывая, что буду делать, если втереться в доверие не удастся.

Вот старик закончил свое «таинство», сложил обратно мешочек с остатками газеты и достал коробок спичек. Чиркнул. Мне в нос шибанул густой запах сигаретного дыма, заставив меня поморщиться.

— Не куришь? — тут же хмыкнул старик. — Оно может и верно. Ты вот что... — снова сделал он затяжку и выпустил красивое колечко дыма. — Ты работать-то смогешь? Чего умеешь?

— Да откель мне ведомо-то? — пожал я плечами. — Не помню ж ничегошеньки. А от работы и не откажусь. Покажите, что надобно. Я и сделаю.

— Ну и добре, — кивнул старик. — Вечером старшой нашей бригады вернется, ему тебя и покажем. Пусть он уже решает, что с тобой делать.

С этими словами он наконец пододвинул мешок с моей одеждой ко мне. Уф. Первый этап завершен. Осталось лишь дождаться вечера и спуститься вниз. Если увижу там моих обидчиков, дальше уже расспрошу о том, кто они такие. Либо же, если их там не будет, надо как-то залегендировать свое знание о ночном ограблении и поспрашивать уже о самом событии.

Остальные обитатели комнаты тоже потеряли ко мне интерес, кроме сердобольной Проньки. Поначалу отойдя на пару коек от нас со стариком, вскоре она снова потихоньку приблизилась и украдкой посматривала, как я одеваюсь. Я оглядел ее сначала мельком, но когда уже надел штаны и рубаху, мне вдруг пришла в голову мысль — а почему бы не начать расспрашивать прямо сейчас? Вот у нее же? Раз она так на меня засматривается, то от разговора точно не уйдет. И говорить будет откровеннее. Уже показала, что готова помочь.

После этого я уже более внимательно пригляделся к девушке. Худющая. Щеки впалые, глаза серые и смотрятся на лице двумя блюдцами. На голове застиранный платок, что когда-то был белым, сейчас же серая тряпка. Такая же серая сорочка и юбка, ни раз штопана и перештопана. Сорочку легко приспустить, чтобы оголить грудь для кормления малыша. Хотя, какую там грудь? Два прыщика? В одежде даже намека на нее нет. Ниже меня примерно на голову.

— Ты на Проньку не смотри, — забурчал старик, — у нее муж есть. Ты же христианин, не соверши греха.

Христианин. Да. Еще один прокол. На шее у меня висел крестик. Серебряный с тонкой цепочкой. Такой у простого работяги не найдется, а старик хорошо его разглядел, когда я раздевался. Пронька вряд ли — до нее и остальных было далеко, а крестик маленький и уже потускнел от времени. Что интересно он подумал, когда увидел его? И тот же вопрос про работу, как понимаю сейчас, тоже был неслучаен — проверял меня старик, как отреагирую. И когда я на полном серьезе ответил, что готов работать (а я и правда ради дела готов несколько дней побатрачить — просто в рамках моего задания у меня ограничение по времени), то мой утвердительный ответ успокоил его гораздо сильнее, чем все остальные слова вместе взятые. И теперь понимаю, что вечером меня еще одна проверка ждет. Как на нее среагирую? Не проколюсь ли снова на какой мелочи? Стоит поторопиться с поиском грабителей, пока еще больше не засыпался! Так что, Пронька, никуда ты от меня сейчас не денешься. И на слова старика в свете этого решения мне откровенно плевать.

— Мне бы поесть чего. Хоть краюху хлеба, — смотря на девушку, сказал я.

— Самим есть нечего, — отрезал за спиной старик.

Прежде, чем что-то ему ответить, вмешался мой ненасытный желудок, заурчав согласно при мыслях о еде. Съеденная перед выходом каша уже была благополучно переварена, а организм, привыкший есть досыта, требовал еще.

— Ой, Серафим Кузьмич, — тут же подхватилась девушка, — ну как же можно человека голодом морить? Какой из него работник будет?

— Потерпит до вечера. Не оголодает за это время, — уперся тот.

— Ну хоть чаю ему налью, — уже кинулась с ребенком к стене, где стояла печка, девушка. — Хоть так брюхо успокоить.

Старый поджал недовольно губы, но в этот раз перечить молодой девке не стал. А я, довольный, пошел за ней следом.

— Подержишь? — осторожно подала она мне ребенка.

Принял я его со страхом. А вдруг уроню или случайно прищемлю ему ручку или ножку? В свертке не видно, где они. Но Пронька, как только убедилась, что младенец в моих руках, а не полетел вниз, тут же переключилась на чайник, что стоял тут же рядом с печкой. Кружки нашлись здесь же, аккуратно поставленные в ряд на сколоченной трехъярусной полке. Подхватив одну из них, она щедро плеснула мне заварки из чайника и долила сверху ковшиком воды из стоящего рядом деревянного бочка литров на пятьдесят.