Дворянство. Том 2 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич - Страница 68

Несколько мгновений все игроки — трое против одного — мерили друг друга внимательными взглядами разной степени недоброжелательности и алчности. Наконец все так же молча совершилась небольшая перестановка мест, и пришелец занял свободный табурет. Гамилла проверила, устойчив ли столик, не опрокинется ли бутылка в случае чего. Худая, костистая физиономия меченосца с короткой бородой сразу навевала мысли о неприятностях. Будь арбалетчица ответственной за игру, она отказала бы мужчине. А так — хозяин барин, зрелище в любом случае обещало быть занимательным.

Но в этот момент к харчевне подошла Хель, своими ногами, без охранников и стражей, что обнадеживало. Лекарка была невероятно бледной, впечатление усиливалось по контрасту с рыжими прядями, выбивавшимися из-под чудной шляпы. Взгляд Хель блуждал, словно женщина не могла ни на чем сосредоточиться, ее ноги ощутимо заплетались. Такая походка Гамилле (пережившей два настоящих сражения в поле) была хорошо знакома, и «госпожа стрел» щелкнула пальцами, зовя трактирщика.

Хель села, точнее упала на быстро пододвинутый табурет, пустым взглядом посмотрела на вторую бутылку. Деревянный короб с лекарской снастью опустился на кирпичный пол, для верности хозяйка прижала ногой заплечный ремень. Первые несколько глотков Хель сделала прямо из горлышка, не обращая внимания на капли, скользнувшие по щеке. Лишь затем, чуть собравшись, женщина моргнула и сфокусировала взгляд на арбалетчице.

— В жопу такую медицину, — вдруг осмысленно и выразительно сказала Хель.

— Как оно? — лишь теперь Гамилла позволила себе расспрос, вежливый ненавязчивый. Уже было ясно — в общем, обошлось, но потребовало таких усилий, что лекарка выглядела как ходячий труп и пила вино, будто чистейшую ключевую воду.

— Непросто.

Они выпили в молчании. Мечник тем временем проиграл всю скудную наличность, поставил куртку, спустил и ее. Одежда сразу перекочевала на специальный колышек, вбитый в щербину меж двух кирпичей. Бородатое лицо ясно выражало нехорошие мысли, но играть мужчина продолжил, теперь на дорожную сумку. Музыканты прибавили жару, будто чувствуя неоднозначный и драматический момент.

— Паскудство, — выдавила Хель после второго стакана. Шумно выдохнула, покрутила кулаками, разминая связки. Повторила. — Гребаное паскудство…

— Что было?

— Плохо прокованный наконечник. Часть отломилась и застряла в кости. Еще и тряпки какие-то вбило в рану. Нити до сих пор не разложились полностью. Не понимаю, как обошлось без гнили. Это чудо. Настоящее чудо.

Хель закрыла глаза, очевидно переживая в памяти заново детали операции.

— Знаешь, он действительно страшный, — пробормотала рыжая. — Этот Дан-Шин… Такой силы воли я не видела. Немыслимо. Даже когда он сознание терял, все равно сидел как статуя. Даже когда я кость вырубала.

— Кость, — повторила Гамилла, ежась.

— Ну да, — со смешком и легкой ноткой истерики в голосе выдавила Хель. — Черная. Все как я думала. Сумка с гноем, канал с выходом.

Она выпила, Гамилла сначала подождала, пока пройдет спазм в глотке, затем последовала примеру лекарки.

— В жопу такую медицину, — повторила Хель, нервно растирая пальцы. — Писцом как-то надежнее.

— Это да, — согласилась Гамилла.

Хель закрыла глаза, сжав челюсти.

— Все, что могла, — сказала Елена, стараясь, чтобы руки не тряслись слишком сильно. Женщину мутило от крови, усталости, нервов и гнилостного запаха. А еще от брызг гноя и сложенной в стеклянную чашу дряни, которую медичка вытащила из ноги комита. Елена судорожно сглотнула, думая, что заблевать пациента было бы достойным завершением операции. В эту минуту женщина твердо решила для себя, что пора заканчивать с хирургической практикой. Хорош, отныне вскрытие фурункулов, вправление вывихов и прочее. Нельзя так старательно искушать судьбу, даже если на кону сто серебряных монет.

— Спа-си-бо, — в три приема выдавил комит, похожий на желтую мумию и вампира одновременно. Кровь из прокушенных губ пузырилась на подбородке, пятнала рубашку. Дверь в кабинет скрипела, кажется, за ней собралась, подслушивая и подсматривая, вся домашняя челядь, ожидая позволения войти.

— Так… — Елена буквально чувствовала, как скрипят мозги, не в силах породить ни единой связной мысли. — Так… Сейчас полный покой. Хотя бы на неделю. Лучше на месяц. Я буду приходить. Смотреть.

— Я на месяц не могу, — прохрипел Дан-Шин. — И неделя многовато. Мне бы как-то… хоть на лошади.

Елена посмотрела на него, не зная, то ли восхищаться этим человеком, то ли поражаться его бесконечной глупости. После такой операции люди, как правило, несколько дней лежат пластом без сознания или в бреду, а этот — только гляньте на него! — даже более-менее внятно говорит. Ежели по совести, восхищения было все-таки больше, однако не намного.

— Ты не понимаешь, — устало вымолвила женщина. — Вот это видишь?

Она показала комиту сжатые в щепоть четыре пальца, без мизинца.

— А теперь так, — Елена убрала два пальца, оставив лишь указательный и средний. — Это сейчас твоя кость в бедре. Одна из двух, которые держат на себе вес тела, одежды и доспеха.

Елена красноречиво развела гудящие от усталости руки, затем показала на чашу, полную гнойной мерзости. Судя по состоянию кости, вмешательство оказалось своевременным, процесс распада хоть и очень медленно, однако развивался, и через несколько месяцев комиту помогла бы только ампутация. А учитывая, что ампутации на ладонь выше колена считались смертельными… По факту Елена спасла комиссара — если он переживет послеоперационный шок. Женщина не знала, что это, но помнила, что такой бывает и может закончиться очень плохо.

— Было целое, — вымолвила она, объясняя комиту, как слабоумному. — А теперь осталась половина. Даже когда заживет… — лекарка чуть было не сказала «если заживет». — Ногу придется щадить, потому что кость вполовину слабее прежнего. Ты ее можешь сломать, просто неудачно прыгнув! На лошадь ему…

— Хорошо… — неожиданно согласился Дан-Шин. — Убедила.

Он перевел дух, несколько раз вдохнул, буквально заглатывая воздух, едва ли не щелкая зубами. Очень ясно и четко продолжил:

— Думается, насчет лечения следует доверять тебе. Я буду выполнять твои указания. Все.

Елена проверила, как намотана повязка, затем посмотрела в глаза Дан-Шину и со всей искренностью произнесла:

— Ты наглухо безумен.

— Нет, — сразу ответил комит, будто именно этого вопроса и ждал. — Просто я служу большему, чем я сам.

Он хрипло засмеялся. Каждый смешок тревожил ногу и вызывал приступ ужасной боли, комиссар вздрагивал, морщился, глухо подвывал, однако никак не мог остановиться в страшном смехе.

— А когда ты часть чего-то большого… великого… жить куда проще. И боль… терпеть… легче.

— Воля твоя, — Елена выпрямилась, чувствуя, как буквально скрипят позвонки в пояснице, а мышцы вот-вот затрещат и расколются, настолько их свело.

Комит этого уже не слышал, он все-таки провалился в глубокий обморок, приоткрыв рот и выставив крупные, удивительно белые и здоровые для такого возраста зубы. Елена склонилась над ним, проверила пульс, сердце вроде билось и даже почти ровно. Женщина еще раз оглядела комнату и подумала: какое же все-таки счастье, что есть слуги, которые уберут бардак и послеоперационное свинство. Остается понадеяться, что хозяин им хорошо платит, а если нет, то и хрен бы с ним. Не ее заботы.

А как легко сейчас было бы его убить… мысль о прекращении чужой жизни снова посетила — очень спокойно, без душевных терзаний и комплексов. Да, убить… По крайней мере, три способа — и проблема слишком исполнительного комиссара будет решена. Елене без разницы, но у Артиго и, следовательно, у Раньяна забот поубавится. Комита в столице не любят, подписанная грамота в сумке, Ульпиан, случись таки суд, будет драться как лев, может и Лекюйе замолвит словечко, ему ведь нужна здоровая жена.