Дворянство. Том 2 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич - Страница 13

Этого мне не повторить, мрачно подумала Елена. Кажется, просто разговорной практики недостаточно, надо как-то ставить сценическую речь. Или не ставить… Зачем незаметному человеку хорошие ораторские привычки? При этом женщина отметила, что в процессе тирады Ульпиан глянул на книгу в деревянной обложке, списка бдений и молитв на каждый день. Елена думала, что книга представляет собой инструмент для шифровки сообщений, но судя по взгляду здесь все было глубже, интереснее… однако времени на то, чтобы обдумать это более тщательно, глоссатор ей не дал.

— Упомянутый тобой барон приказал убить гостей, коих сам позвал в собственный дом, под свою крышу, разделив с ними хлеб и вино. Это нарушение уже не законов, а священных традиций гостеприимства, кои старше любого правила, отмеченного на листе пергамента или папируса. Таким образом, к беззаконию следует добавить вопиющее святотатство. При этом, учитывая, что деяния стали общеизвестны, будучи совершенными напоказ, роль суда сводится не к расследованию, а «констационной» процедуре, то есть выбору заведомо очевидного наказания из соответствующего раздела Партидов…

Ульпиан задумался на мгновение и решительно кивнул сам себе.

— Да, суждение «по старине» здесь более уместно. Опять же, мера воздаяния окажется выше. Но!

Глоссатор сделал долгую паузу, словно призывая слушательницу проникнуться сказанным и укрепиться духом в ожидании еще более значимых откровений.

— Истинный судья подобен ювелиру. Мастер драгоценных камней осматривает изумруд скрупулезно и всесторонне, каждую грань. Так и мастер правосудия должен оценить все значимые аспекты дела… а зачастую и те, кои значимыми на первый взгляд не кажутся. В указанном случае виконт нарушил клятву взять в жены баронскую дочь, клятву, данную публично, да еще в присутствии вассалов барона. Это первое.

Ульпиан стал загибать пальцы, отсчитывая грехи.

— Кроме того, виконт унизил барона, предпочтя его дочери простолюдинку. Это второе. И затем явился, будто к лавочнику, чтобы предложить новую сделку. Хотя разумнее было бы сначала постараться весомым и значимым образом уравновесить ранние прегрешения, а затем предлагать мир и новые договоры. Это третье. Наконец… — Ульпиан хмыкнул, уже как обычный человек, а не ходячая энциклопедия, скрещенная с граммофоном. — Виконт просто дурак, если не подумал обо всем этом, а глупость для благородного человека невместна и наказуема. Таким образом, у вышестоящих инстанций достаточно поводов, чтобы присудить наиболее суровое наказание из возможных. Но у барона в свою очередь есть право, перетекающее в обязанность защищать честь семейства и фамилии, которая была вопиющим образом умалена. Так что…

Ульпиан красноречиво развел руками.

— Частная война? — попробовала угадать Елена. — Две семьи будут сражаться при нейтралитете остальных?

— Да. И барону крайне желательно умереть в бою, а семье виконта лучше дать ему возможность уйти правильно, с достоинством. Так свершится справедливая месть, причастные и сторонние увидят, что клятвы должны исполняться, но в то же время для обеих семей будет хороший повод заключить мир, покончить с обидами. Так лучше для всех. Также Император может счесть нужным вынести собственное решение. Он есть Предержатель и Заступник, его суждение окончательно. Но такого не происходило уже… — Ульпиан нахмурился, припоминая. — Семнадцать лет. А вообще странно, — последовал новый очень внимательный взгляд на Елену. — Если бы такой конфликт случился, я бы о нем знал. Все бы знали.

Елена почувствовала, что краснеет, опустила глаза. Действительно… Это же дворянство, здесь все обо всех знают. Даже мальчишка из правильной семьи может цитировать по памяти родословные чуть ли не сотнями.

Глоссатор истолковал ее смущение и опасение по-своему, неожиданно кивнул:

— Упражнение ума — занятие достойное. Я одобряю. Но учиться лучше на делах практических, а не умозрительных.

Он решил, что история выдуманная, поняла женщина. Хотя и в самом деле угадал. Что ж, обошлось… Елена подняла гусиное перо, молча указывая, что есть еще вопрос.

— Да?

— На самом деле я хотела спросить иное.

— А вот этого я не одобряю, — с внезапной суровостью заметил юрист. — Слова имеют вес и ценность, расточать их впустую негоже. Задуманный вопрос следует обратить в речь, а не ходить кругами вокруг него будто охотник без лука и стрел.

— Простите…

— Так в чем дело? — смилостивился глоссатор.

— Я думаю, что мой…

Несмотря на решимость, Елена снова осеклась, пытаясь сообразить, а как, собственно, назвать искупителя? Кем ей приходится Насильник?

— Мой друг хочет убить человека. — И я хоч… намерена ему помочь.

Брови глоссатора приподнялись домиком

— Предосудительное намерение само по себе, — тут же, без паузы на раздумье отозвался мэтр. — Либо ты очень глупая женщина, которая в силу природного несовершенства впускает мудрость в одно ухо и выпускает через другое. Либо…

Юрист провел пальцами по щеке, приглаживая клок волос, внимательно посмотрел на писца и скупо улыбнулся, будто предвкушая интересный казус.

— Продолжай.

— Вы ошибаетесь, — повторила Елена, решив про себя с нездоровым и энергичным весельем. — «Время творить херню!»

И херня обещала стать эпически масштабной.

Глава 4

В молельной комнате графского павильона было тихо и сумрачно. Единственная волшебная лампа мерцала голубоватым светом, бросая глубокие тени на лица графа и его гостя. Тот прибыл инкогнито, незаметно, насколько это было возможно, пренебрегая свитой и должным оповещением.

Блохт развалился на кровати, довольно неуместной там, где полагалось обращаться мыслями к Богу. Граф пил горячее вино с медом и выглядел как человек, отягощенный трудными раздумьями. Гость присел на сундучок, вытянул над походной жаровней озябшие пальцы. Тайно прибывший человек скрывал под бархатной шапочкой шестьдесят шесть косичек, а, сняв шубу, остался в простом халате черного цвета, который, при более тщательном рассмотрении, оказывался фиолетовым — свидетельство немалого положения в церковной иерархии. А еще прибывший походил на графа до такой степени, что сторонний зритель сразу мог бы задуматься о близком родстве.

— … у Оттовио была возможность откатить телегу назад хотя бы до уровня переговоров, — заканчивал повествование церковник. — Ему предлагали выдать Шотана и прочих, кто виноват в резне сальтолучардцев. В первую очередь предателя из Мальтов. Но император удалил от Двора тех, кто высказывал подобные мысли, более того, приблизил к себе Ужасную Четверку открыто. Больше мы пока ничего не знаем. Все происходит слишком быстро.

— Вот, что бывает, когда лавочники решают жить как люди чести. У них не получается! — подытожил новости граф. — Но, сдается мне, война отныне становится неизбежной.

— Сейчас и в ближайшие месяцы — вряд ли. У Мильвесса нет золота и серебра, чтобы ее оплачивать. Четверка присвоила себе временную казну Регентского совета, но этого не хватит и на полгода. У Острова денег существенно больше, но «соленым» придется договариваться заново с капитанами наемных рот. Слишком опасное это дело — выступать против императора, владельцы отрядов потребуют солидных доплат. Кроме того, горская пехота не переметнется сразу, ведь формально их нанимал Двор. Дикарям придется совершить массу долгих телодвижений, чтобы сохранить лицо и хотя бы видимость репутации неподкупных воинов.

— Они не были столь щепетильны, когда Остров менял предыдущего императора, — хмыкнул граф. — Помнится, ни один горский полк не выступил на защиту нанимателя.

— Формально полки не изменили клятве, тогда все решилось без полевых баталий. Можно сказать… камерно. А теперь дело идет к открытому столкновению, это иное. В общем, за подобными заботами, дай Бог, чтобы войска начали собираться к середине лета. Но, думается мне, никто спешить не будет, все предпочтут долгие маневры, поиск союзников, яды в бокале любовницы и кинжал на темных улицах. Настоящие бои развернутся в следующем году.