Вверх тормашками в наоборот (СИ) - Ночь Ева - Страница 60

Геллан держит моё лицо в ладонях и осторожно вытирает слёзы.

— Тихо-тихо, Дара.

— Ты всё испортил! — кричу и бью кулаками ему в грудь.

— Как всегда, — говорит он кратко и не сопротивляется.

От этого становится ещё хуже. Утыкаюсь в разорванный ворот лицом и судорожно перевожу дух.

— Прости меня, — говорю глухо. Посмотреть ему в глаза сейчас — невозможно.

Он гладит меня по голове, как маленькую, и по-братски целует в макушку.

— Ты тоже. Прости.

Геллан делает шаг назад, поворачивается ко мне спиной. Медленно, чуть хромая, идёт вперёд. Выдохнув, почти без усилия достаёт меч из песка. Сильвэй вьюном вьётся вокруг его ног, яростно трётся башкой, мешая идти.

— Забодай тебя комар! — в сердцах рычу я, оглядывая многострадальные руки.

Геллан, улыбаясь, оборачивается.

— Я так понимаю, это и было твоё девичье недомогание?

Нет, как хотите, но однажды я убью этого несносного мерзавца!

Глава 44. Келлабума. Геллан

Жалость. Острая, как шипастая заноза, засевшая в груди. Жалость к врагу, которого он мечтал уничтожить. Он грезил о мести в бреду. Бредил о возмездии бессонными ночами, а теперь… всё перевернулось.

— Геллан, что-то мне нехорошо, — говорит Дара и оседает на белый песок. У неё трясутся руки и губы. Маленькая девчонка с большим сердцем… — Димон мог убить тебя…

— Или я его, — тихо произносит он.

— Не знаю… вряд ли.

Она обхватывает себя руками, будто ей больно или холодно. Сильвэй сидит у её ног. Виноватая морда с жёлтым носом.

— Вставай. Надо идти.

— А зачем надо?.. — возражает она, и он вдруг теряется, не зная, что ответить.

— Иранна… будет беспокоиться…

— Да прям. Она небось уже увидела всё в своём ведьмином шаре и сидит, ломая брови в недоумении, почему мы ещё живы.

Тихий шорох и неслышные шаги. Он оборачивается резко, держа меч обеими руками.

— Так-так-так… Геллан готов спасать мир? И, как всегда, слышит лучше всех.

— Ты напугала меня, Келл, — Геллан опускает меч.

— Но не застала врасплох, — улыбается женщина.

Высокая, статная, плавная. Ни одного острого угла, и ничуть не изменилась.

Дара смотрит на неё во все глаза.

— Это кто, Геллан?

— Келлабума, — говорит мягко, выдыхая имя с любовью и нежностью.

— Ты зря волновался. Я присматривала за девочкой и грязным драко. Кажется, они нашли друг друга.

— Ты знала, что он разумен?

Келлабума пожимает плечами и улыбается. Сверкают крепкие белые зубы.

— Как все драко, сынок. Чем он хуже? Тем, что убивает?.. Или тем, что его никто не слышит и не понимает?.. Всего-то защищал своё логово… от проходимцев.

— Но я… — вскипает Геллан.

— Ты оказался не в том месте, сынок, — перебивает его Келлабума, — поднимай девчонку, она на ногах не держится. Переволновалась.

Геллан вкладывает меч в ножны и со вздохом берёт Дару на руки.

— Зачем?.. Я сама…

— Держись за меня, Дара, — не слушает он её жалких возражений.

Тёплые ладошки обхватывают шею. Вот теперь хорошо. Почти хорошо…

Келлабума идёт впереди, плавно покачивая бёдрами. Оборачивается, чтобы спросить:

— Дорогу-то помнишь, сынок?

— Помню, Келл… Разве можно такое забыть?

Она снова дарит улыбку, от которой сердце тает, словно масло под горячим солнцем. Тёплая родная Келлабума, как две ладошки, сцепленные на шее…

Они петляют средь камней и чахлых деревьев, идти становится трудно.

— Отпусти, я смогу идти, — просит девчонка и вытирает ладошкой пот с его виска.

Он отрицательно мотает головой.

— Здесь… небезопасно. Лучше я сам.

Он обходит какие-то трещины, продирается сквозь колючие кусты, прикрывая Дару плащом.

— Голова кружится, — шепчет она, сглатывая слюну и облизывая сухие губы.

— Я знаю. Потерпи. Скоро придём.

Корявая избушка спряталась в углублении скалы. Даже опытному глазу не увидеть жилища, а случайно забредшему в глушь не найти и подавно.

Келлабума раздвигает разросшиеся лианы, скрывающие вход.

— Ничего не изменилось, — говорит тихо Геллан, наклоняя голову, чтобы протиснуться в узкую дверь.

— А что может измениться, Гелл? Здесь время течёт ещё медленнее, чем везде.

Геллан осторожно опускает Дару на низкую лежанку.

— Я знаю, кто ты, — голос Дары звучит звонко в полутёмной комнатушке.

— Ну, и кто же я по-твоему? — ещё одна улыбка.

Келлабума аккуратно снимает шапочку-платок. Каштаново-рыжие кудри падают на плечи.

— Муйба.

Так умеет смеяться только Келл — всем телом. Искренне, открыто, до слёз в серо-зелёных глазах.

— Почему ты так решила? — в глазах любопытство.

Геллан смотрит то на Дару, то на Келл.

— Не решила, а знаю. Здесь… всё, как у муйбы. Очаг, травы пучками, запах. Спорим, под кроватью ты сушишь коренья и листья?

Келл вопросительно смотрит на Геллана:

— Она жила у Иранны?

— Я живу сейчас у Иранны, — бурчит Дара и хмурится, — и мне не нравится, когда разговаривают, как будто меня здесь нет.

— Покажи руки, — требует ведьма, и Дара молча протягивает горячие ладони.

— Порез и кошачьи отметины. Неплохо. — хмыкает Келлабума и, пошуршав, снимает с полочки горшочек. — Ничего, заживёт быстро, — приговаривает она, намазывая Дарины руки зелёной вязкой мазью.

Пока Дара сидит, растопырив пальцы, Келлабума достаёт тарелки и ставит на стол котелок с едой.

— Я… не совсем муйба. — отвечает она на вопрос. — Хотя, наверное, меня можно назвать так. Мы с Иранной — горошины из одного стручка. Только она муйба, а я отшельница. Из всех муйбиных забот досталось мне целительство. Лечу людей, когда… совсем худо.

Она говорит просто, хлопочет у стола, на Дару не смотрит. Мягкие руки снуют споро, легко. Рукам всё равно — еду по тарелкам накладывать или ловко извлекать из тела солнечные камни… Геллан не может оторвать глаз от крепких ладоней…

— Мойте руки — и за стол. Поди не завтракали оба.

Дара встаёт с трудом, идёт пошатываясь.

— Голова кружится, — жалуется она невольно.

— Это воздух. Скоро привыкнешь. В этой местности из-под земли выходит газ, шатает с непривычки.

— А тебя почему не шатает, Геллан?

— Шатает, но слабее: когда-то я прожил здесь почти год. Может, не берёт, а может, я просто больше.

— О, да-а-а! — Дара закатывает глаза. — Великий и могучий Геллан!

— Перестань, — шепчет он, но не может удержаться от улыбки. — В любом случае, мне легче.

— Ну и флаг тебе в руки!

— Огрызаешься — значит оживаешь.

Дара показывает ему язык. Мазь почти впиталась в ранки. Она слегка споласкивает ладони, осторожно вытирает их полотенцем и усаживается за стол.

— Ну и что ты делал в этой глуши целый год? — спрашивает с набитым ртом.

У девчонки — отличный аппетит, Геллан ковыряется в тарелке нехотя. Совсем как Мила.

— Умирал.

Дара перестаёт жевать и смотрит на него испуганно, хлопает глазами, переводит взгляд на Келлабуму. Та сидит, подперев щёку пухлой рукой.

— Келл спасла и выходила меня после встречи с твоим милым знакомцем. Я тогда был похож на сверкающую куклу. Точнее, на полкуклы… Драко сделал милость: поджарил солнечными камнями только с одной стороны. Обычно-то упаковывает в драгоценности полностью и навсегда..

Он говорит спокойно, но Дара чувствует горечь на языке от этих слов.

— Что-то мне перехотелось есть, — бормочет, отодвигая тарелку. — А где Сильвэй?

Встрепенулась, забеспокоилась, пошла красными пятнами.

— Не бойся, рядом.

Геллан уходит взглядом в себя и улыбается.

— Ты позволишь?.. — спрашивает у Келлабумы и берёт свою почти нетронутую тарелку с едой. — Он… отощал очень. Теперь отъедается.

Келлабума кивает и провожает его взглядом.

— Сорокош… кто бы мог подумать…

— Все удивляются. У тебя тоже нет кошки?