Глубокая охота (СИ) - Уланов Андрей Андреевич - Страница 45

Глава 15

Глава 15. Подводник. Кладбищенский марш.

Покрытый красивыми мягкими кораллами, губками и горгонариями, этот корабль представляет собой прекрасный искусственный риф.

Современное описание японского корабля, затонувшего в проливе «Железное дно».

— Командир, вот расчет курса до Пропащих островов. Два варианта, одиннадцать дней и семь.

— Два?! — удивленно переспросил Ярослав. — И один семидневный? Мичман, все мы в детстве читали про легендарного контрабандиста, срезавшего путь через барьерный риф Кесселя, но сейчас мы немного не в том районе…

Алиса-Ксения зарделась. Именно так, банальное «покраснела» слишком плохо бы передало гамму оттенков щек, носа и кончиков ушей навигатора «Имперца». Фон Хартманн даже оглянулся, не включились ли случайно фонари аварийной подсветки.

— Я просто… мне показалось…

— Вам просто нужно больше уверенности в себе, мичман Верзохина. И не той, что на дне бутылки. Ну что такое, герой-подводник, за вклад в потопление корытоносца представлена к ордену янтарного коршуна, а краснеет как дев…

Тут фрегат-капитан обратил, наконец, внимание на сделанные Верзохиной прокладки курса и окончание фразы тут же выдуло у него из головы.

— Так-так-так…

В другой ситуации он почти наверняка заподозрил бы подвох. В ситуации, когда в уже сложившийся экипаж приходит командир со стороны, случается всякое. Глубинники по природе люди недоверчивые, им не очень важно, где и кем ты был раньше. Сейчас ты в одном стальном гробу с ними, так что потыкать бамбуковой палочкой — аккуратно, строго в рамках устава — это дело житейское. Но с этим детским садом все было иначе, здесь он был «своим»… он да кот Завхоз, а все эти детишки…

— Скажите, мичман, — фон Хартманн все же провел пальцем по ломаной черте второго маршрута, проверяя, действительно ли он прочерчен или это все же случайно зацепившаяся за карту нитка, — вы знаете, как назывался этот пролив до войны?

— Песнь русалки! — заученно-бойко, ни на миг не задумавшись, отозвалась Алиса-Ксения.

— Замечательно. А почему на вашей нынешней карте он поименован «Кладбищенский марш?»

— Это неофициальное название, появившееся после боя пятого ноября, — так же быстро, но уже чуть менее уверенно произнесла Верзохина.

— В ночь с пятого на шестое, — Ярослав вздохнул. — Вторая битва в проливе была в ночь с пятого на шестое ноября. Наша вторая бригада мегалинкоров против их эскадры Красного флота. С крейсерскими завесами, эсминцами ну и прочей свитой. Поздняя осень, волнение среднее, но с мощной электромагнитной бурей, связь вырубило напрочь, тогдашние хилые радары тем более, даже дальномеры от огней святого Эльма то и дело ловили засветку. Фактически бой превратился в свалку на ближней дистанции, когда уже никакая броня главный калибр не держит. Представляете?

— Н-наверное, — Алиса-Ксения неуверенно кивнула. — Нам показывали хронику, но… там мало что можно было разобрать. Темнота, в ней какие-то вспышки, зарево, когда вражеский мегалинкор горел…

— Это наш мегалинкор горел.

До этого все в центральном посту старательно делали вид, что не слышат их разговор. Но сейчас лейтенант Неринг удивленно вскинула бровь, дежурные рулевые принялись перешептываться, а комиссар скорчила гримаску и принялась что-то яростно строчить в блокноте.

— Но нам сказали…

— У конфедератов один мегалинкор погиб от детонации артпогребов, а второй опрокинулся через полчаса после начала боя… то ли сразу несколько торпед поймал, причем от своих же, то ли ему на недолетах разворотило борт ниже бронепояса. Корабль, что на хронике полыхает от носа до кормы, это наш «Великий даймё Мещерский», он с выбитыми башнями гэка и средним калибром почти три часа держался на плаву, пока его конфедераты на отходе не добили. В общем, железа там сейчас на дне много… и подводные лодки тоже имеются. Там сейчас, — Ярослав постучал карандашом по бухте на западном берегу пролива, — одна из основных баз их противолодочных сил в Архипелаге.

— То есть нам туда нельзя?

От этого наивно-детского вопроса фон Хартманну очень захотелось одновременного расхохотаться и взвыть, желательно при этом стучась головой о что-то твердое и угловатое.

— Но почему же нельзя, — выдавил он сквозь зубы, — зайдем, всплывем, спросим, который час, сверим корабельный хронометр…

Ярослав надеялся, что хотя бы эта штука, наконец, прорвет затянувшее отсек напряженное ожидание, как укол гвоздя надутый до предела воздушный шарик. Но… никто так и засмеялся, наоборот, даже Танечка прекратила скрипеть ручкой и выжидательно уставилась на командира.

Они же не понимают, понял фрегат-капитан, они действительно не знают, что такое «Кладбищенский марш». Любой другой экипаж подводной лодки за одну идею приблизиться к нему скрутил бы командира по рукам и ногам, а по прибытии на базу сдал в ласковые и сильные руки эскулапов с диагнозом: «помутнение рассудка от перенапряжения». А эти не понимают, что подобный идиотский, самоубийственный поступок…

…как раз в духе Хана Глубины.

Четырьмя днями позже фон Хартманн усомнился в правильности своего решения. Нет, в пролив они прошли, причем даже на среднем ходу вместо режима подкрадывания. Ранее надежно перекрывавший проход противолодочный патруль из трех кораблей был сведен к одиночной посудине, в целях экономии топлива вставшей на якорь у восточного берега. Но вот что делать дальше? Запрашивать данные о перевозках противника Ярослав стал, не без оснований опасаясь вместо них получить категорический запрет даже думать в сторону «Кладбищенского марша». Пока же мимо них прочапала лишь четверка мобилизованных посудин, стрелять по которым торпедами было и жалко и рискованно — а ну как пролетит ржавую калошу насквозь, прежде чем сработает взрыватель… если вообще сработает.

Ярослав уже почти смирился с мыслью, что им придется уходить из «Кладбищенского марша», не оставив недоброй памяти о себе, но тут заступившая на вахту Рио-рита доложила, что «похоже, вдоль берега ползет что-то большое, ленивое, но не крокодил».

В общем, насчет крокодила она была не так уж далека от истины. Серия «армейских универсальных транспортных судов для внутренних перевозок в Архипелаге» в документообороте конфедератских интендантов действительно называлась «гривастый крокодил». Секционная сборка из доставляемых через океан компонентов позволяла поддерживать число ходовых «крокодилов» на уровне полутора сотен, даже не взирая на постоянные потери — по большей части от «неизбежных на море случайностей», чем от воздействия противника.

Хотя на поверхности была ночь, темным это время суток назвать бы мало кто решился к обычному сиянию звездных скоплений и свечению океана добавились широкие пастельные полотна у горизонта — экваториальное сияние. Не ясный солнечный день, однако разглядеть цель в ночной перископ эта подсветка вполне позволяла — и при виде едва поместившейся в прицельные метки длинной и плоской посудины фон Хартманн едва не застонал от наслаждения. Миг предвкушения эйфории, чувство, которое настоящему глубиннику далеко не с каждой женщиной получится испытать. Самоходная баржа в наливном варианте, судя по высоте надводной части борта, залитая под завязку, а на палубе штабеля укупорок характерной формы. Глубинные бомбы... боги, это же просто плавучий фейерверк, с ним не базу — половину острова можно поднять на воздух, главное, самим не попасть, когда тут все начнет гореть и взрываться.

— Носовой торпедный… первый-второй аппараты на товсь. Глубина хода пять футов, интервал шесть секунд.

Собственно, можно было стрелять и одной торпедой. Условия стрельбы стыдно было назвать даже полигонными — на полигоне курсантам обычно давали более сложную учебную задачу. Большая, медленная цель и всей заботы — влепить ей «рыбку» в тот момент, когда она будет вползать в бухту через «ворота» в противолодочной сетке. До этого момента песчаная коса не даст горящему топливу разлиться в самой бухте, да и от взрыва частично прикроет…