Глубокая охота (СИ) - Уланов Андрей Андреевич - Страница 15

Рыжая зеленоглазая кошка в человеческом обличье даже ничего толком сказать не могла в своё оправдание. Сверкала на капитана возмущёнными изумрудно-зелёными глазами и плела какую-то ерунду о слишком большом волнении и качке палубы.

— Вообще-то при семи узлах ветра и волнах не выше полуметра качкой палубы можно пренебречь, — напомнил ей Такэда. — А вот следить за относительной высотой и скоростью — прямая обязанность экипажа.

— Командир, наш род числился в благородных семьях шляхты ещё до перехода! — возмутилась Пшешешенко. — Такое недоверие слову унизительно!

— А этот самолёт ещё несколько часов назад числился в исправных, — парировал Такэда. — Такая потеря обидна.

— Пхъхъхъ! — слова у Пшешешенко закончились. Осталось только нечленораздельное шипение.

— Вольно, — Такэда вздохнул. — Экипажу отдыхать и приводить себя в порядок. Самолёт ремонтопригоден. Я отлично понимаю, что это ваш первый настоящий боевой вылет. Но всё же постарайтесь не допускать в дальнейшем настолько обидных просчётов.

— Есть, — проклятая Рысь, совершенно не чувствуя себя виноватой, метнула кулак от груди и ушла с глаз капитана долой.

Первой на посадку, до неё, заходила Розалинда-Антуанетта Сабурова-Сакаенко, и в тот раз капитан даже залюбовался тем, насколько изящно финишировал истребитель-бомбардировщик под её управлением. К сожалению, на остальные экипажи разведывательно-тренировочных вылетов это мастерство не распространялось. Экипаж Пшешешенко самолёт разбил. Два самолёта за ним сели тоже очень далеко от идеала.

Айвен Такэда списывал это на волнение от первого настоящего вылета, но в целом тенденция удручала. Золотой экипаж с большим подтверждённым налётом через одну летал чуть лучше коровы на пути в пропасть — и Такэда не имел ни малейшего понятия о причинах такого расхождения.

Не купили же они свои лётные сертификаты, в самом-то деле!

— Есть! Попали! — радостный крик отвлёк капитана от размышлений. Беспилотник, уже с выкинутым тормозным парашютом и заглушенным двигателем, спиралью кружился в падении на палубу. Одно из крыльев обломилось почти в середине — перебитое снарядом.

— Кто? — спросил капитан.

— Третья спарка по штирборту, — подтвердил Шеученка. — Расчёт Эффиндопуло.

— Чей расчёт? — фамилия оказалась для командира судна неприятным воспоминанием.

— В последний момент перед отходом из порта наняли, — похвастался Шеученка. — Семь лет сэнгуна за плечами. Человек с таким опытом, и вдруг к нам. Даже удивительно.

— А подать его сюда! — потребовал Такэда. Как он и боялся, из ниши зенитных автоматов поднялась знакомая до боли фигура в форме частной военной компании. Окончательно убедила походка — даже в приспособленных для бега по горящей палубе моряцкой робе и клешах дворецкий семейства Тояма Калеб Эффиндопуло ухитрялся шпацировать как по майдану Демократии, корнер Отцов-Основателей.

— Доброе утро, капитан-доно, — невозмутимо поприветствовал его тот. — Приятно увидеть вас снова. Я надеюсь, вам тоже по душе мои скромные таланты?

— Обманул, да? — Такэда закипал. Недавняя радость от работы зенитного расчёта исчезла в никуда.

— Извините, капитан-доно, — раскаяние на лице Калеба Эффиндопуло выглядело настоящим. Как у хорошего актёра. — Мои юные госпожи не должны остаться на войне без присмотра. Этот долг превыше меня.

— Разжаловать, — в бешенстве приказал Такэда. — В подающего. И с глаз моих долой, чтоб я тебя, жулика, на одной со мной палубе не видел больше. Исполнять!

И, не слушая ни возражений, ни оправданий Шеученки, ушёл с палубы.

Глава 6

Глава 6.

Подводник.

«Высокий Сын Неба. Пусть эта штука вознесет тебя еще немного выше!»

Надпись на торпеде подводной лодки «Морской петух».

— В целом, рефлексы у вас в пределах нормы, — доктор Харуми отложила в сторону фонарик и, взяв авторучку, принялась заполнять бланк осмотра длинными предложениями, по уровню нечитаемости оставляющими далеко позади шифровки командования флотом. — А вот зрачки чуть расширены. На что у вас такая реакция, фрегат-капитан?

— На вас, доктор, — соврал фон Хартманн и с удовольствием пронаблюдал, как стальное перо на миг зависло над бумагой, а на щеках доктора появился легкий румянец.

В принципе, он даже и не особо соврал. Харуми в свои двадцать два с хвостиком, — коротким, как её старательно убираемая под белую шапочку прическа, — была на «имперце» одной из немногих особ противоположного пола, которых фрегат-капитану хотелось бы уложить в койку без всяких дополнительных оговорок. Потому что некоторых «матросов» Ярославу хотелось накрыть одеялом, положить на подушку любимого вязаного зайца — он успел заметить уже трех! — и рассказать сказку про рыбака, дочь морского царя и четыре заветных желания.

Правда, было и одно большое «но». Сначала милейшую докторшу требовалось вытряхнуть из формы и драить до тех пор, пока не исчезнет даже намек на запахи лекарств. После трехмесячного хождения по медкомиссиям в процессе списания на берег у Хана Глубины выработалась очень стойкая идиосинкразия на врачей. Даже очень симпатичных и очаровательно краснеющих.

— В другой ситуации я оказалась бы… польщена. Однако в нынешних обстоятельствах версия об последствиях алкогольного отравления выглядит более вероятной, чем… естественная физиологическая реакция.

— Отравления? — недоверчиво переспросил Ярослав. — Стаканом спирта?! После бултыхания в забортной водичке?! Доктор, вы о чем вообще?! Там все последствия закончились раньше, чем я добрёл до каюты!

— Не думаю, что вы в тот момент могли сообр… адекватно оценивать свое состояние, — парировала Харуми. — Я вообще удивлена, как вы смогли спуститься по лестнице и благополучно дойти. Мариа… свидетельницы утверждают, что вас качало.

— Разумеется, меня качало. Все набились в рубке как стадо свин… а рулевой сказали «держать курс», так она и держала, при том, что лодку развернуло лагом к волне и бортовая качка была градусов тридцать.

— И поэтому одеяло у вас, гм, вздымалось как плащ у графа Гоэмона?

— Что?! Доктор, да вы же видели, я шел, закутавшись в три оборота!

— Не знаю, не знаю, — не отрываясь от тетради, отозвалась Харуми, — я же осталась в рубке, руководить реанимацией лейтенанта Неринг. Кстати, о вашем совместном купании среди экипажа тоже ходят разнообразные слухи.

Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что фрегат-капитан тоже всего лишь слегка покраснел. Разве что сжатые до белизны кулаки могли выдать, что фон Хартманн выбешен почти до предела. Любой из его прежнего экипажа, увидев Ярослава в подобном состоянии, побежал был прятаться как можно дальше и надежнее — например, в торпедный аппарат, хорошенько задраив за собой крышку.

— Слухи, — повторил фрегат-капитан. — Разнообразные. Что ж… согласен, это моя недоработка. Если у команды остается время обсуждать… купание, это значит, уровень боевой подготовки совершенно недостаточен. Придется исправлять.

— Только не говорите, — тут же «встала на дыбы» докторша, — что вы из мелочно-мстительных соображений решили загонять бедных девочек учебными тревогами. У них сейчас без того слишком большая нагрузка на организм и особенно психику. Это замкнутое пространство, отсутствие личного укромного места, качка, спертый воздух при погружениях… предупреждаю, я вам не позволю еще и угробить их беспрерывными тренировками…

Фон Хартманн не на шутку задумался, может ли длительный недотрах вызывать у молодых женщин резкое снижение умственных способностей. О том, что подобный недуг способен молниеносно поразить матросов и даже младших офицеров, Ярослав убеждался неоднократно. Чаще всего это происходило в процессе чтения протоколов из военной полиции.

Кстати, о чтении… не без усилия он оторвался от созерцания пуговичек верхней части халата и перевел взгляд на полку с тематической литературой. Часть названий, разумеется, была на латыни, но вот остальные…