Ванька (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич - Страница 25

— Иван, ужинать иди!

О, старший надзиратель мне из дверей павильона рукой машет.

— А, Агапит?

Проявил я бдительность.

— Да пусть колет. Куда он денется…

Глава 40

Глава 40 Вятская жизнь

Да уж…

Жить-то будешь, а вот улыбаться — едва ли…

Это я о своем жаловании младшего надзирателя.

Что-то как-то я протупил, и когда на службу устраивался, про денежное вознаграждение за свой труд не спросил…

А, надо было.

Пятнадцать рубликов в месяц мне положено. Мало это? Много?

Ещё дома я слышал, что до революции корова три рубля стоила. В тысяча девятьсот тринадцатом году.

Ничего подобного. Враньё.

В Вятке я уже месяц. Немного огляделся, с местными жизненными реалиями познакомился. Три рубля здесь надо за нормальную рубаху отдать. Именно, за нормальную. Нет, есть и подешевле, но больно они уж стрёмные. Пальто — пятнадцать рублей. Это моя месячная зарплата. Яловые сапоги — пятерка. Ботинки дешевле. Всего два рубля. Ладно, я пока в старых сапогах хожу. Ещё от Мадам полученных…

Гармонь не желаете приобрести? Нет? А, что — всего семь рублей пятьдесят копеек. Кстати, такая монетка здесь даже в ходу — семь рублей пятьдесят копеек. Золотая. Как раз на неё гармонь купить можно.

Нет, пока обойдусь я без гармони…

Я на патефон копить буду. Долго. Он тут в магазине у Кардакова сорок рублей стоит. Три месяца не поем и куплю.

Рояль, кстати, ещё дороже — двести рублей. Про такое я и не думаю. Да и поставить мне его негде. Живу я сейчас прямо в психиатрическом отделении. Выделили мне здесь уголок.

Да, насчёт стоимости коровы. От шестидесяти рублей. Рабочая лошадь — семьдесят, а старая кляча на колбасу — двадцать. Из хороших лошадей колбасу никто не делает…

Насчёт колбасы и всего прочего съестного — тут уже не так печально. Фунт ржаного хлеба — четыре копейки. Это свежего, тёпленького. Для экономии если будешь вчерашний брать — уже на копеечку меньше. Наши надзиратели в отделении так и делают.

Кто дома своим хозяйством из надзирателей живёт, они сами хлеб пекут. Ну, жены их. Фунт ржаной муки две копейки всего стоит, пшеничной высшего сорта — восемь копеек.

Тут я сейчас все цены знаю. Жить-то как-то надо… Тем более, с моей зарплатой.

Фунт сахарного песка — десять копеек отдай, литр молока — четырнадцать копеек. Молочко тут для меня дорого…

Десяток отборных яиц можно за двадцать копеек купить. Это если поторговаться. Так — двадцать пять просят. Опять же — тут имеется монетка в двадцать пять копеек. Серебряная. С портретом Николая Александровича. Вон такая у меня сейчас в кармане имеется. Одна тысяча восемьсот девяносто шестого года. Двадцать копеек — без портрета императора, а двадцать пять — уже с портретом. Как пятьдесят копеек и рубль. Это, если серебряные брать.

Никогда я раньше не думал, что вот так буду каждую копеечку считать. Даже самые мелкие монетки в пол и четверть копейки считать-пересчитывать. Перед тем, как купить что-то, я тут три раза в затылке чешу.

Кстати, помидоры тут очень дорогие — восемнадцать копеек за фунт. Я помидоры очень люблю, и это меня очень огорчает.

Надзиратели у нас в отделении часто про зарплаты говорят. Свои, понятное дело, ругают. Многие рабочим завидуют. Квалифицированным. Токарям там, слесарям. Тем в месяц до восьмидесяти рублей платят.

Самим им что мешает обучиться токарному или слесарному делу? Руки не из того места растут? Мозгов не хватает?

С золотыми фигурками зверей надо скорее в столицу подаваться. Ходил я здесь к ювелиру. Ничего хорошего из этого не вышло. Нос воротит. Говорит, что золото низкопробное, вообще какие-то копейки предлагает. Над моими словами о том, что это исторически-культурная ценность — только посмеялся. Ещё и полицией припугнул. Знаем мы, мол, таких, промышляют копанием древних курганов…

Не точно так сказал, но по смыслу так. Другими только словами. Я быстро от него ноги и сделал.

Сижу я так, про то да сё рассуждаю. Надзираю за Агапитом. Сегодня мы с ним опять дрова колем. Вчера — воду возили. Позавчера — тоже.

Я у старшего надзирателя на такие работы и прошусь. В отделении очень уж запах плохой, да и обстановка тяжелая. Тут психически больных и не лечат почти. Так, только призревают. Трудотерапия и водные процедуры — вот почти и всё. Это — тихим. Кто буйный, тех в смирительный камзол…

Больные у нас в отделении из разряда неопрятных. Так их тут называют.

Лучше уж за водой ездить или с Агапитом дрова колоть.

Я в последнее время иногда колун у него забираю и сам по чурочкам потюкиваю. Даже стало это у меня получаться.

Сегодня вот только что-то меня после обеда всё в сон клонит. Просто на ходу засыпаю.

Я уже даже беспокоиться начал. Не заболел ли чем? В отделении больные наши часто болеют. Мрут как мухи. Заразу, какую от них и прихватил?

Глаза слипались, как их клеем намазали. Я закурил. Вроде немного легче стало, а потом снова в сон потянуло.

Так бы и лёг.

Калачиком свернулся…

Не. Всё. Надо Агапита в отделение отвести и покемарить. Забиться где-то в уголок…

Глава 41

Глава 41 Тайна Агапита

Агапит сегодня как-то особенно разохотился дрова колоть. Еле я его и остановил.

— Всё. Всё, пошли. Хватит.

Эти слова Агапиту можно говорить. Они его из смирёного состояния не выводят.

Так-то он мужик почти нормальный. Себя обслуживает. Работник хороший. Что ему скажешь — всё делает. Правда, только простые работы. В деревне даже семьей жил, бабу, детишек имел.

Но.

Была с ним одна заковыка.

Временами на него находило.

Как бес, какой в него вселялся. Нет, не бес, а древний воин.

Тут уж — разбегайся народ. Кто успеет.

Если в этот момент у Агапита в руках ничего не было, это полбеды. На кулачках всю деревню побьет и всё. Потом постепенно успокоится.

Если же палка у него окажется…

Он её, в зависимости от длины, в разных ипостасях начинает использовать. Короткую — как меч, длинную — как копьё. Причем — весьма мастерски. Тут уж — спасайся, кто может. Кто не спрятался — долго потом отлёживается, ушибы в бане отпаривает.

Как-то он дома в деревне дрова колол и в этого самого древнего воина перевоплотился. Так вот, во владении топором Агапит тоже большим специалистом оказался. Не он, а тот воин, что в него вселялся.

Орал ещё Агапит в этих ситуациях что-то непонятное. Никто этого языка не знал. Даже батюшка, не говоря уж про учителя из земской школы.

После этого самого случая его в Вятку и увезли. В больницу. Как душевнобольного и опасного для окружающих. Так сельский сход решил.

Сбрасывало Агапита не на пустом месте. Должен был кто-то перед этим особое сочетание звуков произнести. Понятно — случайно. Это заметили. Врачи в психиатрическом отделении подтвердили — да, описано в литературе такое… На случае Агапита публикация даже была сделана в уважаемом отечественном медицинском журнале. За рубежом её перепечатали.

Так вот, слово это было строго-настрого произносить запрещено. Да, девяносто девять процентов вятчан его и не знали. Случайно похожее сказать получалось, просто близкое по звучанию.

А, без этих звуков, Агапит — смирёный. Как мне и старший надзиратель сказал.

Кстати, слово, это мне на ушко тоже шепнули. С целью, чтобы я что-то такое по незнанию не ляпнул.

По большому секрету могу сказать, что иногда это слово у нас в отделении произносили. Многие надзиратели и прочая больничная прислуга тут же, на территории психиатрического заведения проживали. От скуки тайно нехорошо развлекались. Бои ночью устраивали. Один боец был постоянный — Агапит. Противников ему из других отделений подбирали. Было из кого. От душевных болезней в губернской больнице постоянно не одна сотня пациентов на излечении была. Плюс алкоголики. Белочка к ним придёт — их сюда же госпитализировали.