Холод 2 (СИ) - "Amazerak" - Страница 45

Наконец телеги были готовы, а в них погружены лежачие больные и самые необходимые вещи. Теперь предстояла, как мне думалось, наиболее сложная часть операции: путь в крепость.

Мы с Дашей и Ярославом поскакали первыми. На ближайшем перекрёстке разогнали группу чешуйчатых грабителей. Двинулись дальше, но на обоз напали. Мы втроём отправились отбивать атаку. Оказалось, кочевники выскочили с боковой улицы. Выхватив саблю, я на всём скаку налетел на первого подвернувшегося под руку вражеского бойца. Завязалась драка. Двух противников я заморозил, третьего зарубил. Оставшиеся бежали.

Мы продолжили наш путь во тьме, который казался бесконечным, хотя расстояние было невелико. Более десятка телег петляли по узким ночным улицам, и я то и дело оборачивался, чтобы проверить, всё ли в порядке. Постоянно чудилось, что противник где-то рядом и вот-вот нападёт.

Дорога выходила на обрывистый берег, впереди показались ворота равелина и приземистые бастионы форта, тускло освещённые редкими фонарями. Крепость от города отделял заполненный водой ров. Через ров к равелину вёл каменный мост.

Улица перед мостом была забита людьми. Толпа рвалась к воротам, но их сдерживал отряд солдат, не давая пройти. Стоял невероятный гвалт; человеческий поток, ограниченный с двух сторон стенами домов, бурлил и голосил. Все хотели в убежище, но туда почему-то никого не пускали. А люди кричали: «Пустите! Пустите внутрь, изверги!» А солдаты кричали, чтобы не напирали, отошли подальше. В общем, все что-то кричали.

Наша троица вклинилась в толпу. Ярослав ехал впереди, мы с Дашей — следом. Народ не желал расходиться, толкался, не давая проехать. Лошади наши нервничали, оказавшись посреди народного моря. Я еле сдерживал гнедого скакуна, который начал ржать и дёргаться во все стороны.

Но всё же мы, пусть и медленно, но продвигались вперёд.

— Разойдись! — кричал Ярослав, добравшись до моста. — Боярин Малютин. Пропустить!

Солдаты разошлись, пропуская Ярослава.

— А мы? — крикнул кто-то. — Пустите и нас! Мы подыхать тут должны?

Кто-то схватил под узды моего коня. Тот взбрыкнул, раздался пронзительный крик. Кто-то повалился на дорогу. Я почти ничего не видел во тьме.

— Пошли прочь! — крикнул я, испугавшись, что сейчас меня вместе с конём опрокинут на землю.

Даша тоже крикнула, чтобы расходились. Она достала пистолет и пальнула в воздух. Но это только озлобило народ.

— Стаскивай их! — заревели из толпы.

Ко мне потянутся руки. Они хватали меня за полы кафтана, за башмаки и штиблеты, я не смог удержаться и шлёпнулся на дорогу под ноги разгневанных и напуганных людей. Лошадь заржала и встала на дыбы, несколько человек упали, снова — пронзительный душераздирающий крик.

— Задавили! — вопила женщина.

Кто-то споткнулся об меня, тоже упал. Отпихнув какого-то здорового мужика, я поднялся и схватил под узды коня. Перед глазами всё мелькало, я на миг растерялся, оказался совершенно дезориентирован. Меня толкали и пихали, а в ушах стоял рёв голосов: негодующих, напуганных, жалостливых.

В это время Даша создала горсть светящихся камней и швырнула в окружающих с небольшим ускорением, чтобы никого не убить. Это подействовало: люди в панике расступились, тесня друг друга.

Одной рукой я держал под узды своего коня, второй схватил лошадь Даши и повёл к мосту. Группа горожан, распихав солдат, бежала к воротам равелина. Мы тоже вышли на мост, где нас уже ждал Ярослав.

— Вытащите телеги! — крикнул он.

Я обернулся: телеги завязли в человеческом болоте. Надо было вывозить их.

Вдруг позади загрохотала стрельба, и огненные вспышки озарили ночной мрак. Люди заволновались ещё сильнее. «Чешуйчатые!» — крикнул кто-то.

— Надо вернуться! — Даша спрыгнула с лошади. — На обозы напали.

Но это я и сам уже понял. Надо было протискиваться обратно — туда, где вражеские пироманты жгли наш обоз.

Глава 38

Рыжее зарево стояло над ночной улицей. Толкучка быстро рассосалась, народу существенно поубавилось. Те, кто остались, жались к домам. На мостовой валялись несколько задавленных человек.

— Проезжай, проезжай! — крикнул я вознице передней телеги, махая рукой в сторону ворот равелина. Мужик еле удерживал взволнованную лошадь, но когда увидел, что путь свободен, стегнул её вожжами, и она побежала на мост.

— На нас напали! — кричал кто-то. — Драконы телеги жгут!

Я схватил за рукав одного из слуг, который испуганно таращился в ту сторону, откуда доносились крики, и вручил ему поводья наших с Дашей лошадей. Сами же мы побежали вдоль повозок, расталкивая растерянных людей, которые запрудили всю улицу, а точнее небольшой проход между колонной телег и сплошной стеной домов.

На перекрёстке царила сутолока. Дружинники схлестнулись в ожесточённом бою с группой кочевников. Всадники рубили друг друга саблями, то и дело в гуще схватки вспыхивало пламя. Несколько человек и лошадей лежали обугленные на мостовой. Ржали кони, вопили раненые. Воняло палёным мясом. Картину эту освещали пылающие телеги.

Когда мы подбежали, в одного из наших прилетел огненный шар. Дружинник мгновенно воспламенился и свалился замертво под копыта своей лошади, которая испуганно заржала и принялась метаться между дерущимися.

— Отступайте! — крикнул я своим.

Но в шуме схватки меня никто не услышал.

Увидев чешуйчатого с огнём в руках, я выпустил морозные потоки. Они ненадолго сковали его.

Передо мной оказался всадник. Он замахнулся саблей, я увернулся и, выхватив свой клинок, попытался воткнуть ему в бок. Не получилось. Опять та же ерунда: клинок словно в камень упёрся. Но теперь я знал, в чём причина подобного явления. Виной тому — защитные артефакты. В народе из-за этого сложилось поверье, будто у кочевников — непробиваемая чешуя. Чешуя же их хоть и являлась прочнее человеческой кожи, но не настолько, чтобы защитить от удара саблей.

Впрочем, я не растерялся, заморозил противнику голову, и тот свалился на мостовую.

Краем глаза я заметил, как Даша стащила с лошади ещё одного кочевника и проткнула его палашом, а в следующий миг выпущенный ей каменный осколок срезал голову второму «дракону». Взгляд мой упал на Гордея. Он стоял в обгоревшем кафтане посреди перекрёстка и отбивался палашом от окруживших его всадников. На горжете сотника ярко горел кристалл. Рядом лежал обугленный труп лошади.

Один из кочевников-пиромантов хотел метнуть в Гордея пламя, но я сбил сгусток морозным потоком, а следующий поток направил в голову. Затем я принялся примораживать к дороге ноги лошадей противников, лишая тех подвижности. Лошади буквально вопили от ужаса.

Вскоре большинство чешуйчатых оказались на земле, как и оба пироманта. Немногим удалось уйти. Но и мы понесли серьёзные потери. В живых осталось шесть дружинников. Почти все они имели ранения и ожоги разной степени тяжести. Гордей тоже выстоял, он дрался, как лев. Кафтан и плащ его превратились в обгорелые лохмотья, но самому сотнику огонь вреда не причинил.

Так же мы потеряли четыре телеги, в которых находились, в том числе, больные. Вражеские пироманты всех сожгли.

Егор, как оказалось, тоже принял участие в схватке. Он стоял рядом с одной из телег и перезаряжал длинный мушкет, что для паренька с его небольшим ростом было занятием не из простых.

Враг мог вернуться с подкреплением, и мы стали поторапливать возниц. Многие разбежались, когда началась схватка, так что пришлось за вожжи браться дружинникам. Началась суета.

Когда ворота равелина поднялись, вместе с обозом внутрь вломилась толпа горожан, сгрудившаяся на мосту. Их встретили солдаты, стали выгонять, но некоторым, кажется, всё равно удалось в суматохе просочиться в крепость. Я сам видел нескольких затесавшихся меж телегами мужчин и женщин, которые точно были не из наших.

Снаружи крепость выглядела весьма внушительным строением, внутри же оказалась маленькой и тесной. Она имела четыре бастиона, а во дворике буквой «П» стояли три двухэтажных здания, между которыми располагался плац, и часовня.