Письма на воде (СИ) - Гринина Наталья "NataBusinka" - Страница 83

Помнить каждое мгновение этого проклятого дня.

Помнить о том, что он не лгал Хэ Су.

***

Как Ван Со ни старался, избегать Хэ Су не получалось. И сердце предательски заходилось, стоило ему заметить её тоненькую фигурку во дворце или даже услышать её имя от кого-то из придворных.

Это было просто невыносимо!

Ему нужно было куда-то сбежать из Сонгака, всё равно куда, лишь бы подальше от неё и всего того, что он ей наговорил.

И повод нашёлся довольно быстро: Чонджон решил перенести столицу в Сокён по требованию своего дяди Ван Шик Рёма, который оказал ему поддержку в обмен на эту малость. А Ван Со был назначен королевским посланником для наблюдения за строительством нового дворца. Разумеется, Чонджон сделал это, чтобы удалить от себя угрозу, не решившись открыто избавиться от цепного пса, чьи клыки и свирепость ещё могли пригодиться.

Ван Со это стерпел. Он покинул Сонгак ночью, попрощавшись только с Чжи Моном и Бэк А. А больше прощаться ему было не с кем.

Генерал Пак так и не простил ему потерю единственной дочери. И пусть всем было известно, что Ван Со не лишал её жизни, скорби Пак Су Кёна это не умаляло. К тому же король во всеуслышание объявил, что именно четвёртый принц убил десятого принца Ван Ына и его жену Пак Сун Док по причине государственной измены, за что получил в дар землю для возделывания и возведения дома.

Покачиваясь в седле на лесной дороге, туманно-призрачной в свете луны, Ван Со вспомнил обидные слова генерала после совещания в тронном зале:

– Теперь вы будете приглядывать за строительством нового дворца. И к тому же стали богаты. Нажились на убийстве моей дочери и зятя! Проживёте долгую жизнь состоятельным человеком.

Сказав это, генерал хотел было плюнуть Ван Со под ноги, однако сдержался и пошёл прочь. Нервная судорога подёргивала край его плотно сжатого рта.

За Пак Су Кёном поспешили и главы влиятельных кланов. Проходя мимо четвёртого принца, они бросали на него презрительные взгляды и, не стесняясь, плевали в него словами:

– Да разве он человек после убийства младшего брата?

– Безумная псина короля!

– Чудовище!

Всё это Ван Со тоже стерпел. И готов был стерпеть ещё многое ради достижения своей цели – трона Корё.

А иной у него не осталось.

Я страшно ошибался, Су, надеясь, что побег из Сонгака принесёт мне облегчение и хоть какое-то подобие покоя.

Отправившись в Сокён, я будто вернулся в прошлое. Влиятельные семьи во главе с наместником Ван Шик Рёмом приняли меня с настороженной холодностью, как когда-то принял Шинчжу, а потом и родной дом. И пусть я больше не носил маску, но от меня шарахались, как прежде, и перешёптывались за спиной, называя зверем и братоубийцей. За мной повсюду следовали шпионы короля, полагая, что я об этом не догадываюсь.

Я снова остался один. Для меня это было не ново, но теперь, когда я узнал, что такое благосклонность отца, братское плечо, объятия любимой, выносить одиночество стало стократ тяжелее. Потому что оно больше не спасало и не казалось надёжным укрытием.

Однако я принял решение и там, в Сокёне, шёл к своей цели всё это время. В одиночку, без стаи и своей души, оставленной в Сонгаке.

Для того чтобы взойти на трон, мне не нужна была душа. Я желал стать королём и стремился к этому. Но причины были иными. Нет, их просто стало больше, и моё смутное желание окрепло. Прежде я хотел надеть корону, чтобы ты отдала мне своё сердце. Чтобы ты наконец почувствовала себя свободной и никто не смел ломать твои крылья. Я мечтал о троне, чтобы больше никто – никто! – не мог манипулировать мной и использовать меня. Но теперь, после того, что случилось с Ыном и Сун Док, я стремился к власти ещё и затем, чтобы избавить страну и близких мне людей от безумия старшего брата и его безнаказанной слепой жестокости.

Да, я желал недостижимого. Но разве я желал этого из тщеславия или гордыни? Ты же знаешь, что нет, Су. Ты всегда это знала. И когда отговаривала меня от трона, и когда провоцировала завладеть им.

Сейчас он мой, а ты – нет. И я понимаю, как ничтожно мало он значит по сравнению с пустотой внутри. Но тогда…

Тогда я твёрдо решил добиться своей цели, чего бы мне это ни стоило. Я должен был стать королём и положить распрям конец, даже если я буду вынужден убивать. Я не осознавал только одного: что цена может быть непомерно высока. А ведь генерал Пак предупреждал меня: «Вы помните слова, сказанные почившим королём, Ваше Высочество? Ради блага государства и правящей династии король должен быть готов пойти на жертвы и отказаться от всего иного. Так кого вы принесёте в жертву?»

Ты знаешь ответ, Су. Знаешь, как никто другой. И простишь ли меня когда-нибудь?

Те два года в Сокёне тянулись для меня гораздо дольше посольской миссии во вражеских землях по приказу короля Тхэджо. Пусть я всего лишь наблюдал за строительством нового дворца и не было битв, не было ранений и плена, но я перенёс это время гораздо тяжелее, чем все прежние испытания.

Кто бы мог подумать, что одиночество может превратиться в такую изощрённую пытку! Я полагал, что справлюсь, но я заблуждался, Су. Рядом со мной не было никого, кто мог бы стать мне отрадой, собеседником или добрым другом. Никто не спрашивал, хорошо ли я спал, вовремя ли поел, легко ли у меня на душе. Я никому не был нужен, и это вновь терзало меня, особенно остро из-за того, что я успел понять и почувствовать, каково это – быть нужным. Особенно тебе.

Надеясь забыть тебя, я постоянно думал о тебе. Все мои попытки вытравить твой образ из памяти и сердца рассыпались в прах, а при одной мысли о тебе начинало нестерпимо ныть в груди. И если при свете дня я хоть как-то забывался в делах, то ночью становилось просто невыносимо.

Стоило мне покинуть Сонгак, как меня вновь начали мучить кошмары. Я никак не мог привыкнуть к тому, что ты далеко и что я сам отступился от тебя. Я должен был, но не хотел привыкать и сопротивлялся, как мог, а сопротивляясь, лишь усугублял проблему.

Кошмары наваливались на меня, стоило мне закрыть глаза. Моя мать с ножом в руке, алые пасти виселиц, одной из которых в жертву досталась ты, поругание толпы в день ритуала дождя, презрение отца, страх братьев, смерть Му и Ван Ын, залитый кровью, – всё это лишало меня рассудка ночь за ночью, видение за видением…

Я не знал, куда деться от поглощающей меня с заходом солнца тьмы, пока однажды не оказался на берегу лесного озера, на которое наткнулся случайно, возвращаясь с рудников, где добывали камень для строительства. Заночевав там, я впервые спокойно спал. На траве, под звёздным небом Корё…

Мне снилась ты, Су. Такая, какой я оставил тебя во дворце: в одежде придворной дамы, с невыразимой печалью в глазах, но живая и невредимая. Ты стояла на берегу нашего озера и говорила мне: «Я буду ждать вас, Ваше Высочество…» А на твои плечи падал то ли новогодний снег, то ли дождь из осенних листьев, то ли лепестки отцветающей вишни…

Когда я проснулся и осознал, что впервые за долгое время спал, и спал без изматывающих кровавых сновидений, меня озарила догадка: всё это случилось благодаря запаху диких трав, озёрной воды и цветущего лотоса – твоему запаху, который убаюкивал меня и врачевал душевные раны.

С тех пор я перестал сопротивляться себе самому и больше не гнал твой образ из мыслей. А ещё я приходил к тому озеру так часто, как только мог, чтобы думать о тебе, дышать тобой, спокойно спать и видеть тебя во сне…

***

Чонджон сходил с ума.

Шёл 948 год – третий год его правления, и ни для кого не было тайной, что король Корё безумен. Он начал слышать голоса вскоре после смерти десятого принца и его жены, и министры даже во время официальных приёмов замечали, как Чонджон вдруг начинал в панике оборачиваться, словно искал кого-то, и, думая, что его не слышат, в ужасе бормотал себе под нос, без конца повторяя одно и то же: «Брат, позволь нам уйти! Пожалуйста, брат!»

Неслучайно на четвёртый день после казни изменников он вдруг потребовал, чтобы во дворцовом храме провели обряд упокоения, хотя до этого сам исступлённо кричал, запрещая похороны и поминовение брата с невесткой.