Ядовитое кино - Шарапов Валерий - Страница 7

– А в годы войны?

– Вместе с «Мосфильмом» был эвакуирован в Алма-Ату, где продолжал работать…

– Качинский был женат?

– Трижды. Первой женой стала коммунарка Мария Яновна Штольц, которая умерла через год от тифа во время Гражданской войны. Второй женой Качинского стала народная артистка Малого театра Татьяна Титова, народная артистка РСФСР. Они прожили четыре года и развелись. В двадцать шестом Всеволод Михайлович женился в третий раз на Тамаре Хергиани. У них двое детей.

– Тамара Хергиани – это же племянница Давида Хергиани, приближенного самого вождя, – снова не удержался Горохов.

Зверев строго посмотрел на Шуру и спросил:

– Сколько лет детям?

– Они уже взрослые: Прохору двадцать, а Алисе шестнадцать.

– Вы общаетесь с женой Качинского?

– И с дочерью, и с женой.

– И какие отношения у Качинского были с женой?

Горшкова тяжело вздохнула:

– Видите ли… Всеволод Михайлович не отличался добрым и приятным нравом. Кто-то даже утверждает, что он был настоящий тиран… Однако я не думаю, что супруга как-то причастна к его смерти…

– Качинский был довольно привлекательным мужчиной, несмотря на свой относительно зрелый возраст, вы не находите?

– Если до вас дошли слухи о его связях с женщинами, то я не хотела бы обсуждать данную тему!

– А с вами?

– У меня с ним ничего не было и быть не могло! Еще раз прошу избавить меня от обсуждения этой темы!

Зверев закивал:

– Хорошо, тогда давайте вернемся к нашей соде.

– Я привезла пачку из Москвы, купила ее в магазине на Мосфильмовской как раз накануне поездки сюда.

– А когда распечатали?

– Вчера вечером.

– При каких обстоятельствах?

– Вчера вечером Качинский собрал нас в фойе общежития, в котором нас разместили, чтобы проинформировать о планах на дальнейший день.

– Во сколько Качинский вас собрал?

– В шесть вечера. Мы собрались в фойе, с утра планировалось начать съемки. Мы обсуждали рабочие вопросы довольно долго, и тут Всеволоду Михайловичу стало плохо…

– Насколько плохо?

– Ничего особенного, обычный приступ изжоги.

– И именно тогда вы открыли пачку?

– Да. Я сходила в свою комнату, распечатала ее, взяла ложку и пошла в фойе. Там на журнальном столике стоял графин и стаканы. Я налила в стакан воды и положила в него ложку соды.

– И Качинский выпил его на глазах у всех.

– Да, все это видели.

– Видели, как вы дали Качинскому раствор, но не как вы открывали пачку?

– Да.

– Все ясно. Что потом? Как после этого он себя повел?

– Выпил, поморщился, и, видимо, ему полегчало.

– Почему вы решили, что ему полегчало?

– Потому что он продолжил совещание и про изжогу больше не вспоминал. Когда все кончилось, я поинтересовалась, будет ли он ужинать, он отказался.

Зверев посмотрел на Игорька.

– Общие симптомы при отравлении рицином наступают не сразу, а по истечении некоторого инкубационного периода, – без лишних слов пояснил Комарик.

– Получается, что Качинский выпил раствор около семи вечера вчера, а признаки отравления рицином проявились сегодня утром. То есть прошло не меньше четырнадцати часов…

Игорек поправил очки и авторитетно заявил:

– Я считаю, что если бы яд попал в организм нашего режиссера вчера вечером, то признаки отравления проявились бы значительно раньше!

Зверев кивнул и вновь обратился к Горшковой:

– Во сколько вы разошлись?

– Примерно в половине восьмого.

– Что случилось потом?

– Потом мы разошлись и… Подождите… – Горшкова вздрогнула и схватилась за голову. – Боже мой, я, кажется, все поняла…

– Что вы поняли?

Женщина заметно оживилась, схватила со стола стакан и сделала несколько глотков.

– Я вспомнила! После того как Качинский нас распустил и все разошлись по своим комнатам, я забыла пачку с содой на окне за цветочным горшком. Да-да, все так и было. Совещание закончилось, все разошлись, а меня вызвал к себе Головин. Нужно было обсудить ряд организационных вопросов по поводу дополнительного финансирования и привлечения статистов.

– То есть сразу после совещания вы пошли к Головину?

– У Арсения Ивановича я провела не больше получаса, потом вернулась в свою комнату и вспомнила, что оставила пачку и свою ложку в фойе. Я пошла туда и вернулась в фойе. Ложка и открытая пачка с содой были там, где я их оставила.

– Когда вы вернулись в фойе, там кто-то был?

– Нет. Я забрала соду и вернулась к себе.

– После возвращения вы куда-нибудь еще уходили? Вы выходили из номера?

– Нет.

– К вам никто не приходил?

– Нет, я примерно с полчаса поработала с документами и легла спать.

– Что случилось утром? Ничего необычного не произошло?

– В том-то и дело, что произошло! Примерно в пять утра в мою дверь постучали. Когда я открыла, то увидела Качинского. Он был раздражен и снова пожаловался на изжогу.

– И вы снова сделали раствор?

– Да! Он его выпил, пожаловался на духоту и неприятный запах в его комнате и ушел. Спустя три часа мы все сели в машины и отправились на съемки. Когда мы уехали, пачку я оставила в своей комнате.

Зверев оглядел присутствующих и подошел к Горшковой, та встала.

– Ну что ж, картина вроде бы вырисовывается.

– Картина? Меня что… посадят?

Зверев усмехнулся:

– Надеюсь, что нет, хотя, если вы нам соврали, у вас могут возникнуть серьезные неприятности.

– Все, что я вам сообщила, – чистая правда! Я же все понимаю!

Зверев пожал Софье Горшковой руку и велел Костину проводить ее до крыльца.

Глава третья

Пройдя через южные ворота, Зверев обогнул яблоневый сад и вышел к братскому корпусу бывшего Мирожского монастыря, ныне используемому как общежитие. В годы оккупации здесь находился концлагерь для женщин и детей. После войны разрушенные постройки восстановили и стали использовать для жилья. Именно здесь, как он уже знал, и разместились на постой прибывшие на съемку нового фильма московские гости.

Двухэтажное побеленное здание было окружено густым кустарником, у всех трех подъездов стояли лавочки, на одной из которых Павел Васильевич увидел молодую парочку. По имевшемуся у него описанию Зверев узнал юную ассистентку режиссера Анечку Дроздову. Молодой человек, сидевший рядом с ней и обнимающий девушку за талию, наверняка был оператором Дмитрием Уточкиным.

Увидев внезапно появившегося из-за поворота Зверева, девушка тут же оттолкнула руку своего очкастого кавалера и отсела чуть в сторону.

– Здравствуйте! Если не ошибаюсь, именно здесь остановились прибывшие в наш город московские гости, которые будут снимать у нас фильм? – учтиво поинтересовался Зверев.

– Не ошибаетесь! – довольно дерзко парировал Уточкин. – А вы чего здесь забыли? И, вообще, вы кто?

Анечка ткнула своего соседа локтем и улыбнулась.

– Здравствуйте! Вы к нам по делу? У нас ведь такое несчастье.

– Я в курсе! Именно поэтому я здесь. – Зверев показал удостоверение.

– Так вы из милиции? – Анечка вскочила и протянула майору руку. – Анна Дроздова! Можно просто Аня.

Зверев пожал крохотную ручонку:

– Майор Зверев… Павел Васильевич! Можно просто Павел.

– А это наш оператор Дмитрий Уточкин, – представила коллегу Анечка.

– Дмитрий Борисович, – сухо представился Уточкин, при этом отвернулся и не протянул руки.

Зверев улыбнулся и покачал головой.

– Ну что ж, поскольку мы познакомились, скажу, что имею желание задать вам несколько вопросов. Позвольте присесть?

– Разумеется! – воскликнула Анечка. Зверев занял место справа от нее. – Вы будете искать убийцу нашего режиссера? – воскликнула Анечка, ее глаза сверкали.

– По крайней мере, попытаюсь! Итак, раз уж вы меня раскусили, тогда вот мой первый вопрос: как давно вы здесь поселились?

– Живем мы тут уже четвертый день! Такое чудесное место, правда мы еще особо нигде не были. Первый день съемок был сорван! Теперь мы здесь прозябаем и не можем найти себе места! Один раз, правда, сходили в кремль, полюбовались местными красотами. А вот теперь чего-то ждем, но сами не знаем чего! Такая трагедия, очень жаль Всеволода Михайловича. Такой был талантливый человек и так рано ушел. У него ведь двое детишек остались. И, кроме всего прочего, никто толком не знает, что теперь будет с фильмом, вполне возможно, что его закроют…