Ядовитое кино - Шарапов Валерий - Страница 5

Зазвонил телефон.

– Корнев у аппарата!

Спустя несколько секунд полковник положил трубку на рычаг и, переведя взгляд на Зверева, сухо процедил:

– Только что позвонили из областной больницы. Час назад, не приходя в сознание, режиссер Всеволод Качинский скончался.

Глава вторая

Получив распоряжение Корнева подключиться к расследованию, Зверев спустился на первый этаж, вошел в отдел и увидел, что после его ухода к начальнику псковской милиции обстановка в отделе не изменилась. Евсеев с Гороховым начали очередную партию, причем на доске уже не хватало десятка фигур. Веня опять листал устав, а вновь прибывший стажер молча взирал на то, как Шура методично идет к неминуемому проигрышу, и явно скучал, не решаясь больше вмешиваться со своими советами.

Шурка Горохов сидел, ссутулившись, и был явно настроен на реванш. Он то и дело чесал затылок, яростно двигал ферзя и не особо успешно разменивал пешки. Евсеев молча оборонялся, казался спокойным, но Зверев тут же понял, что это неспроста. Любому мало-мальски опытному шахматисту было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что Евсеев готовит не в меру горячему сопернику ловушку.

– Финита ля комедия, братцы! Пришло время поработать, – рыкнул Зверев.

– Что? – не отрывая взгляда от доски, прогнусавил Шура.

Подойдя к шахматистам, Зверев двинул черного коня назад и тем самым помог Шуре избежать неизбежной «вилки».

– Ты что, самоубийца? Куда же ты лезешь?

– Василич! – взревел Евсеев. – Ну кто тебя просил, он же уже почти попался!

– Кто попался? Я? – Шура еще сильнее пригнулся к столу и стал чесать затылок. – Подожди… Так я же…

Зверев взял в руки белого ферзя и тюкнул им Шуре в темечко.

– Говорю же, убрали цацки – и слушаем!

Все тут же уставились на майора.

– Итак, худшие предположения сбылись – несколько часов назад в городской больнице скончался режиссер Качинский! Все указывает на злой умысел, и нам поручено найти его отравителя!

– А его точно… того? – все еще таращась на шахматную доску, поинтересовался Горохов.

Зверев снова тюкнул Шуру по голове.

– Точно того или не того, я не знаю! Но если ты не оторвешься от своих шахмат, я тебя…

Шура тут же вскочил.

– Конечно-конечно! Какие уж тут шахматы, товарищ майор, я вас внимательно слушаю…

Спустя пару минут кабинет опустел. Веня в сопровождении стажера поехал в областную больницу поговорить с персоналом. Евсееву с Гороховым в сопровождении нескольких оперов из угро и кинолога Гены Логвина предстояло, уладив все процессуальные вопросы, провести в общежитии, где разместились московские гости, масштабный обыск.

Когда Горохов предположил, что деятели кино наверняка будут препятствовать обыску, Зверев посоветовал Шуре соврать, что, по имеющимся у следствия данным, не исключены повторные случаи отравления.

– Говори всем, что рицин – очень страшный яд! Так что помощь следствию – в их же интересах, – подытожил майор.

Сам же Зверев, учитывая его сегодняшнее состояние, и, как это у него обычно было принято, сильно утруждать себя не стал. Единственное, что он все-таки сделал, – это увел Головина в допросную и заставил толстяка написать список всех его коллег и подробно описать наиболее значимые события последних дней, которые могли быть полезны следствию.

После строгого внушения Зверев оставил Головина в одиночестве, а сам направился в столовую авторемонтного завода. Похлебав кислых щей и выдув три стакана компота с абрикосами, Зверев явился в дежурную часть и с молчаливого согласия дежурного по управлению старшего лейтенанта Лысенко прикорнул на диванчике в комнате отдыха дежурной смены. Там он проспал добрых три часа, после чего ему заметно полегчало.

Проснувшись, слегка опечаленный тем, что во время сна сильно помял брюки, Павел Васильевич умылся и вернулся к себе в отдел. Там его уже ждали.

– Василич, где ты ходишь? Мы уже целых полчаса тебя дожидаемся, – воскликнул Костин.

Зверев посмотрел на часы и устроился за столом:

– Что значит – где? Я со свидетелем работал.

– Это которого Арсением Ивановичем зовут?

– Чего?

– Я говорю про Головина! Про директора картины!

– Ну да!

– Вот. – Веня протянул Звереву объяснения и список московских гостей. – Тут вся съемочная группа и актеры. Всего тринадцать человек.

– Роковое число!

– Я бы не стал исключать из числа подозреваемых и самого директора.

Зверев бегло прочел список.

– Я, как ты знаешь, не суеверный, но пусть лучше будет четырнадцать. Итак, четырнадцать! Шесть из них – женщины.

– Намекаешь на то, что яд – оружие женщин? Ну хорошо, список я вижу, а где сам четырнадцатый подозреваемый, наш директор картины?

– По его словам, он целых два часа в допросной просидел, сильно возмущался, так что я его отпустил.

Зверев нахмурился:

– Напрасно.

– Это почему?

– Потому что он после смерти Качинского наверняка помчится в свою Москву искать нового режиссера, а мы его даже толком не допросили.

– Так я думал…

– Ладно! Черт с ним, с этим директором! Что сделано, то сделано. – Зверев, в душе признавая собственную вину, бегло просмотрел исписанный неровными каракулями листок и убрал его в стол. – Итак, чем порадуете?

Веня тут же затараторил:

– Первым делом мы, как и следовало, посетили больницу. Врач, ведущий Качинского, тут же подтвердил факт отравления. При этом он рискнул предположить, что отравили нашего режиссера каким-то там рицином.

– И что это такое? – уточнил Зверев.

– Белковый яд растительного происхождения. Он в шесть раз ядовитее, чем цианистый калий, – тут же вмешался Игорек. – Рицин изготовляют из обыкновенной клещевины.

– А клещевина – что такое?

– Маслянистое декоративное растение. Все его части ядовиты и опасны для человека и животных.

Зверев вопросительно посмотрел на Костина:

– Это все вам доктор рассказал?

– Какое там? – возмутился Веня, кивнул на Комарика и оскалился: – Этот вундеркинд и без доктора все знал, еще и врачей поучать пытался.

Зверев повернулся к стажеру и наморщил лоб:

– Вам что, все это в школе милиции рассказывали?

Игорек, как это часто у него бывало, поправил очки.

– В специальной литературе прочел.

– Слушай, дружок, ты говорил, что у родителей живешь, а кем они у тебя работают?

– Папа – учитель литературы, мама – библиотекарь.

– Так вот почему ты у нас такой начитанный, – фыркнул Веня.

Зверев махнул оперативнику рукой, предлагая заткнуться.

– Ладно, с папой и мамой разобрались, а теперь скажи, где этот яд берут?

– При желании клещевину можно вырастить в обыкновенном парнике и после этого изготовить самостоятельно. Рицин представляет собой белый порошок без запаха и хорошо растворяется в воде.

– Так… что еще?

Веня хмыкнул и заговорил:

– После больницы мы решили заскочить в морг, куда уже увезли тело Качинского и где работает твой знакомый патологоанатом Геннадий Карлович. Так вот он тоже подтвердил, что в желудке у режиссера обнаружен этот самый рицин.

– То есть они уже и вскрытие сделать успели? – удивился Зверев.

– Когда я сказал Геннадию Карловичу, что прибыл от тебя, он тут же отложил все дела и занялся нашим покойником.

Увидев, что Комарик скривил лицо и закрыл рот ладонью, Зверев уточнил:

– И какие же дела он отложил?

– Он сидел возле распоротого женского трупа, держа в руках половинку батона, намазанного вареньем, и собирался пообедать.

Комарика передернуло, он издал булькающий звук.

– Вот, он и там себя так же повел, – довольный тем, что хоть как-то смог «уделать» этого выскочку-стажера, сообщил Веня. – Как только увидел мертвецов, тут же побледнел и выбежал на улицу.

Зверев рассмеялся.

– Что же ты, Игорек, не нашел литературу, в которой написано, как не бояться покойников?

– А я их и не боюсь, просто там такой запах…