Араб с острова Банда (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 29

— Да, Марго. Пришёл день вам уходить. На моей земле тоже много болот. Мне нужно, чтобы вы были ко мне ближе.

— Мы готовы. Тебе нужна наша сила?

— Да, Марго.

— Это хорошо. Мы готовы, — повторила она.

Она задышала глубже. Её грудь, зафиксированная плетённым из кожи каймана ремешками возбуждающе воспряла сосками вверх.

— Ты думала над моими словами, о том, что вам придётся жить рядом с мужчинами?

— Думала. Это не меняет наших традиций, если к нам не будут относиться, как к женщинам.

В более правильном переводе слово «женщина» на языке имаруи имело более широкий смысл и означало: «существо неопределённого пола, рожающее детей, ублажающее и кормящее мужчин».

— Всё будут относиться к вам, как к моим воинам. Не иначе. Собирайтесь.

Амазонки собрались быстро. Через тридцать минут мы отчалили, вышли из лагуны и пошли в Жанейро.

Пока я говорил с амазонками, Санчо с двадцатью своими бойцами осматривался в Рио-Гранде. Мы ушли, а они, пересев на окружившие корабли индейские пироги, высадились незаметно для вновь прибывших колонистов, на берег и сейчас вели за ними наблюдение.

Колонисты установили шатры на противоположном от деревни индейцев песчаном берегу устья реки, и стали вырубать кустарник и деревья, подготавливая площадку для установки форта.

Индейцы, с интересом рассмотрев предложенные им на обмен стеклянные и иные украшения, взамен ничего не предложили, даже еды.

— Странные здесь дикари, — сказал дон Коутиньо капитану флагмана. — Я многих видел: и в Африке, и в Восточной Индии, и все они с удовольствием меняли еду на украшения. Они все любят украшения. Особенно мужчины. И Фернандо рассказывал, что здесь тоже любят бусы.

— Странные индейцы! Согласен! И вид у них угрожающий, а страха в глазах никакого.

— И почтения, — добавил монах.

Они втроём ещё не сходили на берег, хотя каждому очень хотелось ощутить ногами земную твердь, но странное поведение аборигенов настораживало опытных колонизаторов.

— Оставьте на борту усиленную вахтенную команду, капитан. И хорошенько осветите ночью борта.

— Будет исполнено, командор.

Стемнело быстро. Вахтенные трёх парусников всматривались в чёрные волны лагуны. Всхлипывающие звуки ударявших в борта волн наводили тоску. Усиливало неприятное чувство тревоги излишне «синкопическое[3]» бухание барабанов и заунывное дудение и сопение флейт, доносившееся с освещённого кострами индейского берега.

Прошло очень много времени после заката, прежде чем вахтенные заметили приближающиеся сначала огни, а затем и силуэты освещённых факелами пирог.

— Огни по правому борту! — прокричали почти одновременно с трёх парусников.

Звуки барабанов и дудок слышались совсем рядом, но огни не приближались, оставаясь за зоной оружейных выстрелов.

Южный крест завалился на бок, когда тревожащие звуки смолкли. Остались только скрип цикад и редкие крики ночных птиц.

— Продолжать смотреть в оба! — Крикнул боцман.

Но до рассвета ни звуки, ни лодки аборигенов вахтенных больше не тревожили. Над лагуной наступила предрассветная тишина. Смолкло всё. Восток вспучивался багровым солнцем.

Санчо, укрытый связкой пальмовых листьев, дрейфовал по течению, слегка подрабатывая руками. Рядом сплавлялись ещё шестнадцать его боевых пловцов. По две двойки на каждый корабль. Каучуковые загубники плотно прилегали к губам. Дышалось сквозь прижатую к голове бамбуковую трубку легко и свободно.

В предрассветных сумерках они подплыли к парусникам со стороны кормы и с помощью нехитрых приспособлений заклинили рули. Потом взобрались на палубу флагмана, тихо перерезали дремлющую вахту и спящих праведным сном на палубе матросов, добравшись даже до матроса, спящего в «вороньем гнезде».

Очистив палубу от трупов и заклинив двери кают, Санчо с командой поставили на флагмане паруса и, снявшись с якоря, отправились на выход из лагуны. Вахтенные на трёх парусниках попытались окликнуть их, но увидев на палубе разукрашенные татуировками и боевой раскраской индейцев, открыли пальбу из мушкетов, перебудив своих офицеров.

Парусники попытались поднять паруса и отправиться в погоню, но, не слушаясь руля, дружненько отправились на мель. Ветра здесь дули сильные. Отливы-приливы маленькими. Парусники, по причине полной выгрузки, имели высокую осадку, поэтому сели на мель прочно и, вероятно, на долго.

Флагман развернулся и прошёлся вдоль трёх неудачников, уткнувшихся носом в морской берег лагуны, и залпом орудий правого борта навёл беспорядок в их рангоуте. Потом флагман развернулся и прошёлся по парусникам пушками левого борта. Потом снова правого, потом снова левого.

С парусников пытались отвечать кормовыми орудиями и мушкетами, но безрезультатно. Со стороны индейской деревни вышла флотилия пирог и индейцы, как термиты, напали на беспомощные корабли, осыпав их отравленными стрелами.

Индейцы забрались на борт бросившей якорь каракки и, громко крича, открыли двери капитанской каюты. Они, сделав сначала насколько залпов из мушкетов, вытащили оттуда почти не сопротивляющегося капитана. Тоже самое сделали с офицерами. Командор дон Коутиньо был случайно убит. Честное слово, я тут был совершенно не причём. Абсолютная случайность.

Их и оставшихся членов команды отвезли в деревню, а флагман снова снялся с якоря и прошёлся вдоль правого берега реки, несколькими залпами обстреляв картечью палаточный лагерь. Больше для острастки. Залпы с большого расстояния не принесли какого-либо значительного урона, но поселенцы и рабы разбежались в джунгли, где были в последствии пойманы индейцами.

Я хорошо знал историю и не желал португальского беспредела в отношении коренного населения.

Вечером у индейцев был праздник и пиршество. Я не мог постоянно запрещать приносить в жертву пленников и повеселились на славу богам и предкам.

Оставшиеся в живых пленники просидели в бамбуковых колодках, надетых на шеи руки и ноги две недели и тут приплыл я.

Мои джонка и каракка сделали по паре залпов по деревне и индейцы разбежались, «бросив» пленников. Никто не пострадал. Пленники были откормленные и довольные.

— Они нас кормили, как на убой, — пожаловался монах. — Насильно заставляли есть. Пять раз в день, дон Педро. У меня совсем не было аппетита, так они копьём…

— Вас конечно следовало откормить, брат, — рассмеялся я, самолично разрезая путы. — Ведь с вас ни навара, ни мяса.

— Да ну вас, брат.

— А как получилось, что дон Коутиньо погиб? — Спросил я искренне недоумевая.

— Он погиб на моих глазах, господин маркиз, — сказал капитан флагмана. — Нелепая случайность. Вероятно, он пересыпал пороху в мушкет. Ему показалось, что он просыпал первую меру и досыпал вторую. Когда индейцы вломились в каюту, он выстрелил и мушкет разорвало, ударив им его по голове. Ему выбило глаз, и он умер почти мгновенно.

— Какая нелепая смерть! — Посетовал я, и подумал: «А я так жаждал убить его на дуэли. Ведь не для такой смерти я его лечил. Сколько куриных желудков потратил…».

Я забрал себе три парусника. Как специально у меня на бортах было три сменных экипажа, которые проходили стажировку.

— У нас было тренировочное плавание, дон Сальвадоре, — говорил я капитану флагмана. Как раз пришла моя «Чайка» и мы решили потренироваться. Мы обычно оставляем прибывший экипаж на берегу, а с курсантами отрабатываем навыки мореходства. Да и вы, что-то задерживались. Ведь вы обещали сразу назад. Вот я и забеспокоился. Вы, кстати, не расстроитесь, если я ваш флагман оставлю себе?

— Что вы, уважаемый дон Педро. Мы готовы добираться до Лисбо на вашей «Чайке». Вы в своём праве.

Тогда я подумал-подумал и оставил себе и четвёртый корабль. Морской закон. К тому времени «индейцы» сняли с мели все три судна и обновили рангоут.

— Но я не понимаю, — разводил руками Сальвадоре, — как дикари могут разбираться в мореходстве и судоремонте?