В мире снов. Книга 1: Марк (СИ) - Сениянц Артём - Страница 2

Боль в ноге пульсировала в такт ударам сердца. Горячая кровь растекалась по голени. Табита даже не пыталась встать. Она молча уставилась в алые облака, и морщилась от каждой вспышки боли. Но облака заслонил широкий силуэт офицера. Уголёк на конце сигареты вспыхнул и озарил светом налитые кровью, безразличные глаза.

Офицер откинул барабан револьвера и удивлённо хмыкнул. Табита уставилась в черноту его лица, в надежде увидеть эмоцию в очередной вспышке уголька. Но уголёк не вспыхнул, потому что сигарета покинула уголок рта и направилась к барабану револьвера.

Сигаретой офицер вытолкнул из барабана пустую гильзу. Та закружилась в воздухе и упала Табите на грудь. Даже сквозь вязаную кофточку женщина почувствовала жар, исходивший от латунного цилиндра.

В освободившееся гнездо барабана тут же лёг новый патрон. Щёлкнули механизмы, и револьвер вновь был готов к выстрелу.

Чёрное дуло повернулось прямо в лицо Табите. Она заглянула в него, но не увидела ничего, кроме тьмы. И света.

Вспышка залила глаза. Острая, ни с чем несравнимая боль разорвала голову. Тьма стала расползаться не с центра головного мозга, а с отдельных, разрозненных точек. И тьма заполняла сознание медленно, леденящей болью.

Табита проснулась в холодном поту. Она вновь сидела на кухне. Перед ней, на обеденном столе, лежала газета. На стене тикали часы. Отрывной календарь показывал дату: «08 сентябрь».

Глава 1

Время за полночь, и мне осталось три пути:

Не один ли бес, куда ступать, зачем идти —

Опустились руки, поднялись корни.

Монету на удачу, руку чёрт не дёрни.

Группа Lumen – Три пути

1

Глаза заболели от света, когда на дисплее наручных часов вспыхнул циферблат. Часовая стрелка немного отклонилась от двенадцати.

– «Время за полночь», – мысленно пропел Марк, возвращая грубую от мозолей ладонь на нежный изгиб женской талии. Очень изящный изгиб на очень складной фигуре. Когда-то эта фигура лишила его сна.

Когда-то… Когда Марк ещё не был женат. Тогда он не спал до часу ночи, представляя, как будет наслаждаться прикосновениями к нежной коже, как будет вдыхать аромат совершенного тела, как будет прижимать к своей груди бархатную спинку. Немного позже Марк потерял сон от того, что его представления оправдались. И даже больше: представления не шли ни в какое сравнение с реальностью. Обнимая Ангелину, свою супругу, Марк забывал обо всё на свете. Ночь становилась заветным временем, когда он мог укрыть собой единственное создание на земле, которое он когда-либо любил.

Но (и как обидно, что в жизни наступают эти самые «но»), это было когда-то. Сейчас Марк потерял сон совсем по другой причине. Последнее время спать ему не давал рой самых беспорядочных мыслей. Например: перед мысленным взором стояли скрипящие колодки на автомобиле. Их уже в третий раз за месяц придется проверять. И, к сожалению, колодки скрипят не на автомобиле Марка, а на автомобиле постоянного клиента.

Марк трудится на «СТОшке» ещё со времён учёбы в колледже. Он поменял тысячи тормозных колодок, и точно знал, как это делается. И надо же было попасться такому клиенту, который выезжает на своей машине раз в неделю и не даёт тормозам подсточиться.

А значит, придётся в очередной раз делать бесполезную работу. Причём бесплатно. Причём долго. Причём под злобным взором менеджера Виктории, тупой как пробка и злой как чеснок, выросший в засуху.

Ещё, спать мешал долг по ипотеке. Время ежемесячной выплаты приближалось, а нужной суммы недоставало. Конечно, можно было взять деньги у жены, благо она зарабатывает на порядок, а то и на два, больше. Но это был крайний и самый не желательный вариант. Его либидо и без того ущемляет находчивость и целеустремлённость Лины. Будучи сверстницей Марка, она умудрилась организовать собственную компанию, не имея в кармане ничего, кроме отложенных стипендий. Скопив в арсенале скромный капитал, Лина арендовала небольшой офис, наняла нескольких инженеров и стала принимать заказы на проектную документацию для нежилых объектов капитального строения. Затея оказалась настолько прибыльной, что через год офис был выкуплен, штат расширен, зарплаты увеличены.

Разумеется, Марк гордился своей супругой. Однако с каждым днём ему всё тяжелее и тяжелее было выносить её командный тон. И тон, надо сказать, становился всё твёрже. Потому Марк и решил: эта квартира будет только его собственностью. Собственностью и личной территорией, на которой властной и амбициозной Лине придётся мириться с чужими порядками.

Ладонь Марка нечаянно скользнула на плоский животик жены. Упругий и нежный, он словно был создан для того, чтобы его гладили, целовали и вожделели. Однако Марка, словно кипятком, обдало тоской: этот животик он мечтает увидеть надутым и обитаемым. Но он пуст который год. И дело совсем не в патологических отклонениях. Просто так решила Лина: «Сейчас будем жить для себя, заработаем на жизнь, а дети – потом». Марк был не согласен, но переспорить «спираль» не мог.

Марк думал о себе, как о хорошем отце. В перспективе. Он считал себя достаточно сильным и умным человеком, способным и вынести все невзгоды отцовства, и воспитать своих детей порядочными. В пример своим родителям. Или даже, в немой упрёк. Ведь ему, Марку, не выпало на долю ни родительской опеки, ни должного воспитания. Карусели, розовые шарики, карнавалы и звонкий смех, прочно засевшие в ассоциациях многих людей, были так далеки от его детства, как далеки друг от друга атеист и священник во время службы в церкви. То есть физически были рядом, через дорогу, в квартирах сверстников, но не у него. У Марка было нечто другое: ободранные обои, затянутый чёрно-жёлтой плесенью пустой холодильник, заблёванные полы и устойчивый запах перегара.

Но и это всё Марк спокойно перенёс бы, так как с детства отличался сообразительностью и мировоззрением, несвойственным окружению, если бы не…

Если бы не регулярные потасовки со стороны родителей. Многократно ему, тогда ещё семилетнему мальчишке, приходилось вызывать скорую помощь для своей матери. Ей, пьяной вусмерть, нередко перепадало от буяна мужа. Нередко это приводило к поломке носа, выбитым зубам и ножевым ранениям. Случалось и Марку перепадало от тяжёлой отцовской руки. А бывало и от ступни.

Органы опеки часто интересовались судьбой Марка. Но то, что они могли предложить, пугало больше ежедневных попоек. Детский дом представлялся Марку своеобразной колонией для малолетних, где над ним будут издеваться и лишат личного пространства. И, по большому счёту, был прав.

Хотя сейчас, по истечении стольких лет, Марк искренне сомневался в своих решениях. Тогда он открыто врал, выгораживал родителей, находил нелепые оправдания для них, и для самого себя. Словом, делал всё, чтобы его не забрали. Теперь же Марк считал, что детский дом мог дать ему самое главное – возможность учиться, и, впоследствии, получить высшее образование. Ведь интеллектом он не обделён, и способности к большинству предметов у него были, но за стенами школы учёба переставала его интересовать. А как она могла его интересовать, когда дома ждали только пьяные крики, драки, подзатыльники и пустая корзинка для хлеба? Марк пробирался в собственную квартиру тише партизана, идущего на диверсию. Не создавая лишнего шума, он старался сварить себе на обед макароны или какую-нибудь крупу, в надежде поесть до того, как им заинтересуются «перегародышащие драконы». Если последние интересовались им слишком рано, обед (он же, по совместительству, и ужин) мог быть разбросан по полу. И дай то Бог, чтобы кипяток не оказался за шиворотом. А после, получив смачную оплеуху, Марк мог выслушать многочасовую лекцию на тему: как следует наказывать за воровство и неблагодарность. При этом у Марка часто возникал вопрос: "А кому именно я не благодарен? Инвалиду бабушке, с чьей пенсии я покупаю макароны и крупы? Ну уж нет! Ей я благодарность выказываю на высшем уровне – живу с ней в одной комнате, сплю на полу, регулярно выношу за ней санитарное судно, стригу ногти, купаю и кормлю. А кто, ели не я, будет ухаживать за сумасшедшей старухой, парализованной ниже спины? Геронтологический центр? Возможно. Но туда не пускает садист сынуля, размахивая бумагой о признании её недееспособности».