Мрак. Сотня смертей (СИ) - Кайманов Степан - Страница 46

Молнии как будто разбухли, распушились, если так можно говорить о молниях, и в итоге сошлись в одну однородную оранжевую материю.

— Оно работает! — воскликнул Игвакота.

Произнесено это было таким тоном, словно я ослеп и не видел то, что разыгрывалось на моих глазах.

Алхимик решительно шагнул в сторону арки и храбро сунул руку в полотно оранжевого света. Рука ушла по локоть в портал, а Игвакота, изогнувшись, заглянул за арку.

— Удивительно! — вновь воскликнул он, видимо, обнаружив, что с той стороны ничего не вылезло.

Он вытянул руку и покрутил ее перед глазами. А потом обнюхал и даже попробовал на вкус край рукава.

— Никаких повреждений, — заключил он.

И тут же сунул в колдовское свечение собственную голову.

— Ну, что там? — не стерпел я.

Тень печали накрыла кислую физию Игвакоты.

— Тьма и пустота, — разочарованно ответил он, а потом вдруг дернулся, подняв указательный палец. — Возможно, стоит войти туда полностью!

Я не успел остановить алхимика, и он исчез в портале. Да и стоило ли его останавливать? Скорее всего, так было задумано самой игрой. Я нахожу манускрипт, призрак предлагает отнести его алхимику, тот поясняет, что в нем содержится, и начинает воздвигать портал, пока несчастный бродяга блуждает во тьме подземелья в поиске необходимых материалов. А затем, когда портал оживает, алхимик теряется в нем, и мне не остается ничего, кроме как отправиться на его спасение, чтобы где-то там, по ту сторону портала, отыскать и безрассудного Игвакоту, и Сердце Пустоты.

— Да к черту! — прошипел я, вскакивая с насиженного места.

И тотчас замер, потому что гладкая, как зеркало, поверхность портала дернулась, выпуская живого и, возможно, даже здорового алхимика.

— Темень голимая, — в расстроенных чувствах сообщил Игвакота. — Не понимаю, — горестно прошептал он.

Алхимик не понимал. А я, кажется, начинал догадываться, для кого на самом деле воздвигался этот портал и кто должен был в него войти, чтобы отыскать Сердце Пустоты. Конечно, горемыка вроде меня.

Но не успел я смириться с тем, что мне придется лезть в таинственный портал, как из него показалась рука, сплетенная из… толстой проволоки и набитая вращающимися шестеренками. Следом за странной рукой появилось оно — механическое создание. В жестких и угловатых гранях можно было разглядеть девушку, внутри которой билось огромное механическое сердце, заключенное в сферу.

Жестянка сделала два шага, упала и застыла на полу лаборатории. Лишь внутри стеклянной сферы продолжало мелко пульсировать ее механическое сердце — Сердце Пустоты.Сам портал, отпустив свою узницу, видимо, счел, что его миссия выполнена, и потух, ярко вспыхнув напоследок.

— Никогда ничего подобного не видел, — с волнением пробормотал Игвакота.

После чего наклонился к жестянке, сунул руку ей в грудь и бесцеремонно выдернул сферу. Мне не нравилось, как блестели его глаза. С похожим нездоровым блеском он глазел на мой фонарь с флэймингом, желая им овладеть и разобрать на части.

Сердце с кучей шуршавших шестеренок выглядело намного сложнее и интереснее моего фонаря. Было там, что покрутить, отвинтить и оторвать. Поэтому я не стал медлить и сказал, протягивая ладонь:

— Отдай мое сердце. Я его заслужил.

Это была чистая правда. Весь мой долгий и утомительный путь вел меня к этому моменту, к этому диковинному ключу, способному отпереть двери в главный зал, где росло Пепельное дерево.

— Отдай мое сердце! — повторил я, повысив голос.

Игвакота, конечно, поупрямился, но все-таки положил сферу мне на ладонь, и перед моими глазами на черном полотне проступили белые буквы пояснения. Будь алхимик живым человеком, а не набором искусного кода, сейчас бы в лаборатории непременно завязалась смачная драка за право владеть механическим сердцем. Но игра приказала ему вернуть заслуженную награду, и он безропотно с ней расстался, подчиняясь правилам.

Сердце Пустоты — уникальный ключ, открывающий путь к величайшим нввлийским тайнам. Считается, что его создал один из первородных, но кто именно, неизвестно. Этот ключ не похож на остальные. Пусть вас не смущает его форма, потому что он открывает особенные двери, попасть за которые иным способом не получится. Сердце внутри шара все еще бьется. И будет биться до скончания времен.

Я сухо поблагодарил алхимика и торопливо вышел в зал с фонтаном. Играй игрой, правила правилами, но не стоит испытывать судьбу. Вон как глаза сияют, словно вырвали его собственное сердце и теперь уносят навсегда.

Каспер околачивался неподалеку. Он заметил меня и впервые на моей памяти подлетел сам, а не стал дожидаться, пока я до него доплетусь.

— Красивая вещь. Это тот самый ключ, о котором ты рассказывал?

— Угу-м, — кивнул я. — Пойдем посмотрим, подойдет ли он к нашей двери.

И мы пошли. Ну, вернее, я пошел, шлепая башмаками по черным камням, а призрак преспокойно поплыл чуть впереди. Мне вдруг подумалось, как сложно устроена Гремука, ее алгоритмы и отношения между игроками и неписями. Взять хотя бы Каспера. Ведь я наверняка не единственный грешник или мученик, который добыл Сердце Пустоты. Я помню, как во время нашей первой встречи среди могил, он брякнул что-то вроде: «Не всем нужен проводник, некоторые и без карты спускаются в подземелье». Я тогда еще надулся, как обиженный мальчишка. А теперь, держа в руке драгоценный ключ, шел и думал, почему Каспер прежде не видел механическое сердце, заключенное в сферу. Программа стирала ему память после того, как один из игроков находил ключ? Или всякий раз создавала нового Каспера, когда на берег Нвалии выбрасывало очередного грешника, а его воспоминания о других игроках были всего лишь иллюзией? А может быть, он просто притворялся, что никогда не видел Сердце Пустоты? Как и Игвакота при виде древнего свитка и при виде портала. Но зачем? Чтобы не портить мне праздник, что ли? Не знаю. Я осознал, что вновь начинаю сопереживать неписю, и выругался про себя. И на себя.

— Ты ведь уже видел, что находится там? — спросил я, когда мы остановились напротив дверей.

— Нет, — ответил Каспер. — Это единственное место, куда я не могу проникнуть.

— Не понимаю, почему? Ты же столько раз на моих глазах проходил сквозь стены, а здесь… Что тебе мешает?

— Сила, — пояснил он. — Божественная сила.

— Но ты же знаешь, что находится за этими дверьми?

— Конечно, — уверенно ответил он. — Пепельное древо.

Причина, по которой призрак не мог преодолеть стены, обступающие зал, слега напрягала. Я вообще хотел предложить ему разведать местность и, если что, сообщить об угрозе. Но нет так нет.

Я вставил шар в углубление и шагнул назад, наблюдая, как распускается дерево на поверхности дверей. До этого мгновения я все еще не был уверен, что вышедшая из портала жестянка принесла то, что нужно. Но теперь не осталось никаких сомнений.

Это было красиво. Гравюра оживала, будто невидимый художник раскрашивал чахлое дерево, вдыхая в него своей мастерской кистью жизнь. На голые ветви легла сверкающая зелень листьев, бледный ствол потемнел, обрастая шершавой корой. Золото растеклось солнцем, бирюза — ясным небом. Юи, если он сюда доберется, точно оценит по достоинству. Свэн… Не. Будет стоять с немигающим взглядом и непроницаемым лицом.

Ключ подошел, дверь с шорохом отворилась, демонстрируя хорошо освещенный зал. Косые лучи падали через прорехи в сводчатом потолке, будто широкие лезвия, выкованные из света. В центре просторного шестиугольного зала торчало высокое, серо-белое и лысое, как голова Свэна, дерево. Вокруг него поблескивали предметы.

Внутри было тихо, спокойно и светло. Я сделал несколько шагов и обернулся. Каспер остался за порогом, покачивая головой и показывая жестами, что не может последовать за мной, поэтому к Пепельному древу я направился в одиночестве. Со сладкой мыслью о том, как сорву с него плод, поднимусь на поверхность и на веки вечные оставлю это проклятое подземелье.

Плоды в количестве трех штук были под стать дереву. Сморщенные и серо-бледные, с голубыми прожилками. Не знай я об их уникальных свойствах, побоялся бы даже в руки брать. По всей видимости, один из несправедливых законов реальности «самая полезная еда еще и всегда самая невкусная», действовал и в виртуальном мире Нвалии. Доку бы понравилось. Он, как ребенок, любит тащить в рот всякую дрянь, оправдывая свое опасное пристрастие познавательной целью.