Колдун (СИ) - Вэрди Кай - Страница 59

Бирюк, уже минут пять с интересом наблюдавший за ним, подошел ближе, явно поняв его задумку.

— Попробуй глаза закрыть и ощутить изнутри, — тихо посоветовал он.

Мишка закрыл глаза и попробовал отодвинуть внешние звуки. Не сразу, но он почувствовал, как внутри что-то словно шевельнулось. Парень старательно убирал так долго возводимые внутренние барьеры, выпуская это наружу. Вскоре он почувствовал, что словно растворяется в окружающем его пространстве. В сознание полились множество непонятных и непривычных ощущений. Почувствовав ниточку тревоги и нетерпеливого ожидания, он потянулся к ней сознанием. Спустя бесконечные мгновения он понял, что источник у него за спиной. Словно ощупывая сгусток различных ощущений сознанием, он медленно разбирал эмоции и ощущения по видам и слабо намечавшимся цветам.

Нетерпение и тревога нарастали, становясь превалирующими чувствами. И вдруг до Мишки дошло: «Бирюк!» Мысленно плюнув, он отодвинул все, что исходило от Бирюка, на задний план и снова принялся выискивать хоть что-то, похожее на эмоции. Эмоций было много. Разных. Нити тянулись отовсюду. Но парень чувствовал: это не то. Отодвигая сознанием нить за нитью, он вдруг коснулся слабой, едва ощутимой нити непереносимой боли, переплетенной со страхом и обреченностью. Мишка всем существом потянулся к ней.

Крепко уцепившись сознанием за эту нить, он поднялся на ноги и пошел туда, откуда она тянулась. Споткнувшись на втором же шаге, Мишка распахнул глаза, изо всех сил цепляясь за чужие эмоции.

— Где? — тихо спросил Бирюк.

Мишка, снова прикрыв глаза, вытянул руку в направлении звавшего его источника пойманных им эмоций. Бирюк ломанулся в указанном Мишкой направлении, внимательно вглядываясь в окружающее его пространство. В двадцати шагах он остановился перед рухнувшим от взрыва деревом. Присмотревшись, под слоем земли, веток и раздробленной древесины он увидел человека, лежавшего ничком и придавленного сверху не выдержавшим взрыва стволом.

Тело сапера было насквозь пробито толстой веткой, отходившей от ствола. Он истекал кровью, но был в сознании. Увидев склонившегося над ним Бирюка, он судорожно сглотнул и сквозь сжатые зубы с трудом выдавил:

— Умираю… Все, конец… Взрывчатка… в котомке… Ее хватит. Взорви опоры, которые держат мост… там на четыре опоры…

— Как заложить и взорвать? — спокойно спросил Захаров.

Останавливаясь чуть не после каждого слова и с трудом сглатывая, сапер объяснил, как вставить детонатор и как взрывать.

— Помоги умереть… Не хочу… мучиться… Больно… — простонал сапер.

Бирюк поднял глаза на подошедшего Мишку. Тот, вздохнув, положил руку ему на голову. «Он не выживет. Он умирает уже. Мучительно… Ему ужасно больно», — мысленно произнес Мишка. Бирюк кивнул.

— Глянь там, за деревом, котомку, — попросил он.

Мишка, обойдя вывороченные корни и ноги сапера, поискал взглядом котомку. Та, отброшенная взрывной волной, лежала в паре метров от тела сапера. Подняв и отряхнув тяжелый мешок, Мишка вернулся к Бирюку. Он уже чувствовал, что сапер мертв — ниточка боли оборвалась.

— Четвертый? — коротко спросил у него Захаров, прислушиваясь к поднимавшемуся со стороны железной дороги шуму.

— Мертв, — также коротко ответил Мишка. — Тебе больно… — не выдержал парень.

— А тебе? — мрачно глянул на него мужчина. — Сядем поплачем?

Мишка покачал головой.

— Пошли, — забирая у него котомку со взрывчаткой и закидывая ее себе за спину, произнес Бирюк.

Глава 25

Бои в Ильске были исключительно ожесточенными и напряженными. Уже третьи сутки они продолжались практически безостановочно. За каждый дом, цех, водонапорную башню, насыпь, стену, подвал и, наконец, за каждую кучу мусора велась ожесточенная борьба. Несмотря на массированные действия авиации и артиллерии, выйти из района ближнего боя было невозможно. Русские оказались ловчее и опытнее в отношении маскировки на местности и в баррикадных боях, они заняли прочную оборону. Но в численности, даже с учетом подошедшей дивизии Егорова, они уступали немцам в несколько раз.

Егоров, как старший по званию принявший командование обороной Ильска на себя, давно охрип, бесконечно требуя подкрепление, авиацию и боеприпасы. И если боеприпасов пока хватало, то люди были жизненно необходимы. Солдаты, воевавшие без сна и отдыха уже почти трое суток, едва держались на ногах, тогда как наступавшие фрицы были достаточно свежими, регулярно подводя новые силы к городу.

Сам город превратился в развалины, но и за каждый метр этих развалин шла ожесточенная битва. Несмотря на то, что русские буквально зубами вгрызались в каждую пядь родной земли, вспышки схваток становились все реже и реже, и все большая территория переходила под контроль наступающих.

Особенно упорные бои развернулись за овладение вокзалом, который за трое суток боя шестнадцать раз переходил из рук в руки, и уже представлял из себя два торчащие огрызка стен и груду кирпичей.

После очередного авианалета и последовавшей за ним артиллерийской атаки Черных, уже двенадцать часов находившийся вместе со своими солдатами на передовой с автоматом в руках, при помощи вездесущих мальчишек, несмотря на строгий приказ и трехэтажную матерную брань командира так и не ушедших из родного города, пересчитали остававшихся в боеспособном состоянии защитников Ильска. Из двух дивизий и взявших в руки оружие ополченцев в строю оставалось не более трехсот человек.

Одновременно с тем силы противника все время нарастали. Враг, словно почувствовав, что силы советских воинов на исходе, шел и шел на город нескончаемой лавиной. И хотя железнодорожные пути, ведшие к Луковнино, были взорваны, немцы уже успели перебросить такое количество войск, что не испытывали недостатка в солдатах.

Черных ненадолго вернулся в штабной подвал, ставший вотчиной Егорова.

— Павел Константинович, если в ближайшее время не подойдет подкрепление, мы не сможем удержать город, — глядя на безумно уставшего полковника красными из-за полопавшихся капилляров глазами, проговорил Черных. — Отдайте приказ эвакуировать раненых. Если фрицы ворвутся, им конец.

— Майор, а ты понимаешь, что эта эвакуация станет нашим последним действием? — хрипло отозвался полковник, резким движением швыряя карандаш и нависая над офицером. — Ты понимаешь, что этим приказом мы дадим понять людям, что сами не верим в нашу победу? Коля, этот приказ сродни дезертирству с нашей стороны! — горячился Егоров, нервно меряя шагами подвал.

— Сколько раненых сейчас в санчасти, ты знаешь? — не менее нервно отозвался Черных. — У нас есть подводы, есть машины, в конце концов! Вывези хотя бы самых тяжелых! — опершись руками на стол, приподнялся со своего места майор. — Хоть двести, хоть триста человек вывези!

— Не могу я, Коля! Не имею морального права отдать приказ, который подорвет боевой дух оставшихся! — заорал-засипел Егоров. — Тебе мало твоего адъютанта с дружками, пытавшихся дезертировать? И еще десятка, которых мы отловили? А сколько ушло? Ты хочешь, чтобы оставшиеся побежали? А они побегут, товарищ майор, побегут сразу, едва поймут, что мы не верим в то, что подойдет подкрепление, в то, что мы победим!

— Все дезертиры расстреляны, товарищ полковник! У меня в бою, на передовой, даже десятилетние мальчишки! А ты знаешь, сколько детей сейчас в медчасти? Между прочим, детей, благодаря которым мы все еще живы! — заорал в ответ Черных. — И их ты хочешь отдать фрицам? Это твоя благодарность?

— А ты на меня не дави, майор! Мы сейчас не в благородном обществе! Мы на фронте, Коля! На войне! И здесь не до реверансов! — хрипел багровый от ярости Егоров. — Нам в помощь движутся двенадцать дивизий, Коля! Через час будет авиация! Нам час продержаться! Понимаешь, один проклятый час! — и вдруг, словно сломавшись, Егоров устало опустился на стул. — Коля, я делаю все, что в моих силах. Там и мои люди тоже. Были… — почти прошептал он. — Подкрепление идет. Осталось продержаться совсем немного. Мы не можем оставить Ильск, понимаешь? Не можем!