Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Вэрди Кай - Колдун (СИ) Колдун (СИ)

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Колдун (СИ) - Вэрди Кай - Страница 39


39
Изменить размер шрифта:

Особенно подло он чувствовал себя, вспоминая горячие поцелуи красивой девушки, женщины, ЖЕНЫ, ее стоны, изгибы ее тела… Прощальные слезы матери, скрываемые, но все одно прорывающиеся, и шепот, полный надежды: «Вернись, сынок!» Букет ромашек, нарванный поутру и тайком оставленный на ее подоконнике… Первый, чистый, неожиданный поцелуй в тени берез, и его счастливый взгляд и губы, шепчущие слова любви… Сколько чужих воспоминаний, чувств он получил за прошедшую неделю экспериментов! Сколько чужих счастливых и грустных, дорогих и постыдных воспоминаний он впитал и пережил! Рождение первенца, подаренный на день рождения давно выпрашиваемый щенок, свадьба подруги… Некоторые чувства ввергали его в ступор, некоторые вызывали непонимание и отторжение, от некоторых душу окутывала тихая радость…

Мишка не хотел их. Он отвергал чужие воспоминания, чувства, мысли всей душой. Он мечтал, чтобы из его головы исчезли чужие, незнакомые ему образы, дорогие для кого-то лица и запечатлевшиеся в памяти нежно хранимые и лелеемые мгновения… Чужие и чуждые для него мгновения. Он чувствовал, как неотвратимо меняется сам под прессом чужого жизненного опыта и чужих эмоций. Он устал испытывать жгучий стыд за чужие поступки, не дававшие покоя не только тому, кто их совершал, но и Мишке…

Он хотел жить… Просто жить. Жить своей, а не чужой жизнью, накапливать свои, а не чужие воспоминания, гордиться или стыдиться СВОИХ поступков и мыслей, желать исполнения СВОИХ мечтаний… Не получалось. И Мишка уже миллион раз позавидовал Димке, спокойно лежащему в могиле, миллион раз проклял самыми страшными проклятиями то умение, свалившееся на него, миллион раз проклял тот танк, в котором он приехал на этот миллион раз проклятый фронт, и триста миллионов раз он проклял фашистов, из-за которых вообще очутился на фронте.

Он не замечал, что начал сторониться людей, избегать любых прикосновений, как старался держать дистанцию при разговоре с кем-либо, как неохотно стал протягивать руку для приветствия… Неожиданно свалившееся на него умение медленно, но верно делало из него озлобленного, мрачного нелюдима, сторонящегося всех и вся, и вместе с тем не мыслящего уже себя без товарищей, без ставших дорогими ему людей. И Мишка страшно мучился, всей душой стремясь быть рядом с друзьями и одновременно убегая от них, выстраивая все выше стену, разделяющую их, чтобы не коснуться их даже случайно, чтобы не узнать их тайны, их мысли, чтобы ненароком не влезть в их жизнь.

* * *

Тамара не появлялась неделю. Где она была и что делала, Мишка не знал. И также не знал, хочет ли он ее увидеть. До сих пор на душе тяжелым камнем лежала ее обида, хотя он и не понимал, на что она обиделась, да и вообще на него ли? Но то, что за целую неделю девочка не навестила его ни разу, подсказывало: на него.

Через неделю она пришла. Молча села на пол подле него, обхватив колени руками, и, положив на острые коленки подбородок, уставилась в никуда.

Дремавший Мишка, почувствовав ее присутствие, распахнул глаза.

— Томка, Томочка! — обрадовался он девочке. — Как ты? Тебя так долго не было!

— О… Тебе стало интересно? Еще скажи, что переживал за меня! — с обидой отозвалась девочка. — Снова будешь просить тебя потрогать или, может, еще какую руку или ногу там тебе притащить? — прищурилась она.

— Тамар… — поморщился Мишка. — Зачем ты так? Я тогда и правда не слышал…

— Да? А лбом ты слышал! И я рукой говорила! — снова надулась девочка и попыталась встать. Мишка торопливо поймал ее за руку и удержал на месте, поморщившись от нахлынувших на него эмоций и зрительных образов. Только сейчас он понял, как страшно было девочке даже подойти к той руке… Она до сих пор не могла забыть, чего ей стоило даже за автомат, привязанный к ней, взяться. И вообще, от Тамары шла такая волна эмоций и образов, что у Мишки аж голова закружилась.

— Том… Томочка, подожди… — проговорил парень, удерживая девочку на месте и садясь на своем матраце. — Прости меня, пожалуйста. Я не хотел тебя пугать. Я скучал без тебя, — улыбнулся он. — И я правда не слышал. Когда дотрагиваешься, было слышно. Это… это как слепые вот руками видят, так и тут… — сбивчиво попытался он объяснить ей. — Не сердись. Ты сегодня такая красивая! И подожди… у тебя новая форма? — подслушав мысли девочки, спросил Мишка, а в голове проскочило: «О! Оказывается, от этой пакости еще и польза может быть!»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Тетя Роза сшила… И платье красивое тоже. А дядя Изя из второго отряда сапоги мне переделал, и туфельки к платью сшил, тоже голубенькие, мягонькие, из остатков ткани, — усаживаясь в прежнюю позу, тоскливо проговорила девочка. — Они погибли оба, Миш. Тетю Розу убило во время авианалета, она с ранеными была, а дядя Изя там погиб, на поле боя…

— Димка погиб, и Васька тоже, и сержант Васильев… И тот веселый минометчик, помнишь его? — тихонько спросил Мишка, мысленно посылая девочке образ погибшего Рыжова.

— Я знаю… — грустно кивнула Тамара. — Мне Арсен сказал. Он сильно по Васе скучает. Они же дружили очень, всегда вместе были. Они еще в поезде познакомились, когда на фронт ехали. Он так и не смог его найти… Все поле боя излазил, но не нашел.

Мишка почувствовал укол ревности — он таких подробностей не знал. Значит, Арсен с Тамарой, оказывается, и таким вот делится… Самым дорогим…

— Том… Ты тогда, из той деревни, как выбралась? Быстро дошла? Очень страшно было? — перевел Мишка разговор, да ему и правда было интересно, как девочка добралась одна. Нет, в воспоминаниях ее что-то проскользнуло, он успел заметить, но это он потом рассмотрит, позже. Сейчас ему хотелось, чтобы она сама рассказала.

— Страшно… Я не сразу в расположение пошла, — начала рассказывать девочка. Тамара рассказала ему, как она испугалась, услышав прямо перед собой немецкий разговор. — Понимаешь, Миш, я их даже не заметила. Совсем их гнездо не видела, совсем-совсем. И если бы они не заговорили, я бы прямо к ним выползла… Я так испугалась… — поежившись, обхватила себя руками девочка. Мишка, подвинувшись к ней поближе, привлек ее к себе. И Тамара, вдруг уткнувшись ему в плечо, расплакалась. Она плакала и сквозь слезы говорила и говорила… Как она испугалась фрицев, а когда начали наших из машин выталкивать… Она так боялась, что сейчас выдаст себя, и ее тоже свяжут, как и тех несчастных. Она не знала тогда еще, зачем их везли… И как страшно ругались командиры, увидев людей на поле. Ее в медчасть отправили, а она, вспомнив наплыв раненых в самый первый день, перепугалась и пошла к Степанычу. И как он спас ее, когда начался авиаобстрел. И как страшно было, когда те люди, пробежав через поле, неслись дальше, со связанными руками. Ничего и никого не видя перед собой, они сносили все на своем пути, и попадали прямо под бомбы. Они и не пытались укрыться, спрятаться… Она сидела в блиндаже у Черных, куда ее отвел Степаныч, и оттуда все видела.

Тамара уже не плакала. Она говорила и говорила, и только слезы из широко раскрытых глаз текли рекой. Она рассказывала, как ждала его, как искала, осматривая всех раненых, которых выносили с поля боя… Как она уже думала, что он погиб, и без особой надежды снова и снова обходила раненых, разыскивая его. Как отыскала, а он… Он даже не спросил, не страшно ли ей, только цеплялся за ту мертвую руку, и заставил ее принести ее обратно…

Мишка гладил выплескивавшую ему все накопившееся девочку по голове, и радостно думал, что Арсену она этого не говорила, иначе не плакала бы сейчас вот так, прижавшись к нему. И незнакомая ранее ревность, начавшая было глодать его, утихала, пока он вжимался носом в волосы девочки, молча укачивая ее.

* * *

Прошла еще неделя, и Мишка явился к Черных на своих двоих. На плечах командира сверкали новенькие звездочки — пришел приказ о повышении в звании, и теперь он был майором. В звании повысили и Степаныча, который стал капитаном. Майора получил и Божко, командир саперного отделения. Были розданы и награды. Для Мишки пришло аж два уведомления сразу: за добытую сумочку полковник Егоров лично представление отправил, а Черных, едва приняв командование, тоже написал представление на Ростова за действия на поле боя. Ни полковник, ни Черных даже не догадывались о запросах друг друга, вот и прилетели подростку медаль за боевые заслуги и орден Красной Звезды одновременно.