Колдун (СИ) - Вэрди Кай - Страница 27

— Ну девка! — подскочил довольный как слон Степаныч и, не глядя на майора, припустил вслед за будущей воспитанницей.

Майор снова закашлялся, глядя вслед убежавшему за девчонкой разведчику.

— Говорил я тебе: жди сюрприза, — усмехнулся Черных, постучав по спине кашлявшего майора. — Получи.

— Да пошли вы все… — с трудом смог выговорить Федотов, мрачно глядя на капитана. — Вот только попробуй пожаловаться…

Через день, дождавшись пополнения, батальон вышел на марш. Шли следом за основной армией. Шли по полям сражений, по деревням. Везде и всюду батальон встречал удручающие картины: куда ни глянь, везде были разорение и смерть.

Мишка, шагавший рядом с Тамарой, видел, как девчонка, проходя по знакомым, родным местам, крутила головой по сторонам, порой вытирая слезы, а в ее глазах разгоралась ненависть. Скрипя зубами смотрела она, не отводя взгляд, на бесконечные пепелища, на похоронные команды, собиравшие трупы… Смотрела и запоминала, переполняясь ненавистью к врагу.

Следя за карими глазами девочки, сам Мишка того же не испытывал. Да, ему было жаль погибших людей, жаль раскуроченную технику, жаль сожжённые дома. Он смотрел на немногих выживших, вытиравших слезы, и жалел их. В груди жгло, его душила злоба… Но того, что видел в глазах Тамары, он не чувствовал.

Все испытали облегчение, войдя в лес. В лесу не было тех жутких картин, преследовавших их на всем протяжении пути. Послышались шутки, смех. Люди пытались скинуть напряжение последних часов, шутя и дурачась.

Веснушчатый Димка отстал от своих и шел рядом с Тамарой и Мишкой, развлекая ребят фронтовыми байками. Мишка гоготал в голос, и даже задумчивая Тамара порой не могла сдержать улыбки. Вскоре к хохочущим ребятам присоединились и Арсен с Василием, тоже знавшие немало баек и курьезных случаев.

Василий, до войны успевший поработать, возя грузы по всему Советскому Союзу, и бывший неисправимым оптимистом и балагуром, одну за одной рассказывал истории из своих путешествий, показывая в лицах их участников.

— И вот послали меня, значит, грузы в аэропорт отвезти, самолетом отправлять их дальше, значит, станут. Загрузили. Еду. До аэропорта доехал без приключений. А когда посылали, говорят: ты там аэропорт объедешь, увидишь большие такие ворота, там ангары стоят. Вот туда завернешь, и поедешь к третьему ангару. Понял? Ну а чего не понять? К третьему, так к третьему. Подъезжаю я к аэропорту. Сказано же — объедешь его. Объезжаю. Еду я, еду, вижу: ну… ворота не ворота, а забор закончился. А за ним, в глубине, дорога идет. А я ж в аэропортах никогда не был. Странно мне показалось, что сперва там трава, а потом уж дорога начинается. Ну, думаю, надо так. Или еще не доделали. А я ж на грузовой, колеса большие… Вооот… Короче, проскочил я ту травку, и даже не заметил. Еду я, значит, по дороге, ангары высматриваю. А хорошо! Ночь, тишина, луна по небу круглая катится, звездочки светят… А дорожка ровная-ровная! Педаль газа в пол, машина летит, не качнется! И из меня песня вот прямо просится! Еду, пою, ангары высматриваю. Вдруг сзади за мной два мотоцикла. Обогнали, останавливают. Смотрю, а это милиция. Ну, думаю, разогнался сильно, сейчас штраф выпишут. Выхожу, даю им удостоверение шофера.

— Куда так торопитесь, товарищ Сирко? — спрашивает один.

— Груз везу, товарищ милиционер! Вот, спешу к самолету доставить, а то нехорошо самолет задерживать! — отвечаю.

— Ну а документы на груз у вас имеются? — говорит, а сам странно так на меня поглядывает.

— А как же, — говорю, — конечно, имеются! — и даю, значит, ему документы.

Ну, он документы-то поглядел так внимательно, машину обошел, в кузов заглянул. Возвращается, смотрит на меня так серьезно, и спрашивает:

— А крылья ваши где? Вот второй раз мимо прошел, а крыльев так и не увидал, — и смотрит на меня серьезно так, задумчиво. Ответа ждет.

Ну, думаю, это он из-за скорости про крылья спрашивает. Надо в шутку все переводить.

— А я, — говорю, — товарищ милиционер, так к самолету торопился, что аж крылья отвалились!

— Догнал?

— Самолет-то? Да не, улетел, собака! Но я старался! Вот теперь, пока с вами поговорю, и второй улетит, а крылья уж отвалились. Как догонять стану? — и стою, затылок почесываю.

— А! А то вот мы едем за тобой, да думаем: на взлетную полосу въехал, скорость набрал, шасси в порядке, а крылья выпустить забыл… А они, оказывается, отвалились, — и стоит такой, серьезный-серьезный, удостоверением моим по ладошке похлопывает. — А что ж вы, товарищ Сирко, на неисправном аппарате на взлетную полосу выехали?

Ой, мама! Это я, значит, по взлетке шпарю! А я-то думаю, какая дорога-то ровненькая!

— Как же, — говорю, — товарищ милиционер, аппарат полностью исправен. Продемонстрировать? — и за пояс берусь. Ну, думаю, пропадать, так с музыкой!

А он на меня глаза вылупил:

— Нет, — говорит, — не надо. На слово поверю. Куда так торопился-то?

— Да в аэропорт, к третьему ангару. Самолет ждет. Груз государственной важности, ценный очень! — говорю, а сам думаю: ну все, плакало мое шоферское удостоверение. Хорошо, ежели только проколет…

— Обратно тебе ехать дальше, чем тут до ангаров. Сейчас дойдешь до здания аэропорта, обогни его слева, там увидишь ангары. Езжай между ними, на третьем большая цифра три нарисована. Как выглядит, знаешь, или только свой аппарат изучал?

— Да мамка в детстве что-то показывала. Три — это на червячка похожая? — ну, думаю, играть дурачка, так до конца.

— Точно, она. Вот там выгрузишься, а выезжать будешь в ворота. Еще раз на взлетной полосе увижу — прощайся с удостоверением, — и протягивает мне мою книжечку обратно. — Хотя погоди… — достает химический карандаш и внизу по краю пишет: «Для дальнейших полетов вернуть крылья на место». И отдает удостоверение. — Ну давай, летчик. Теперь я тебя везде узнаю.

Вооот… Вернулся я, значит, в гараж, удостоверение с пометкой показываю завгару, и говорю: милиция велела крылья приварить, а то аппарат считается неисправным. Тот повздыхал, поохал, машину в ремонт поставил… А через неделю вернул мне обратно. С крыльями. Я аж чуть не упал — торчат из-под кабины два крыла, птичьих, чуть изогнутых.

— Еще раз крылья потеряешь, я с тебя три шкуры спущу, — сообщает мне мрачно, а в журнале записывает выговор за утерю крыльев.

А самое-то интересное, что вслед за мной из гаража выезжают другие машины. И все с крыльями птичьими. Гляжу, а лица у шоферов такие… Кинулся я в диспетчерскую, у диспетчера журнал вырвал, читаю, а там каждому шоферу выговор за утерянные крылья.

Дааа… Вот так вот, ребятки… А шофера со мной из-за тех крыльев месяц не разговаривали, а вспоминали мне их аж до самой войны. Так и звать стали — Васька-летчик. А раньше-то я котом был…

Посмотреть, чего молодежь так развеселилась, подтянулся и Степаныч, у которого тоже нашлась в запасе пара баек. Компания постепенно разрасталась, и вскоре солдаты упросили майора остановиться в лесу на ночь. Возле маленьких трескучих костерков они расположились на отдых. Кто-то дремал, кто-то выстругивал ножом ложки из подходящих деревяшек. Комичные байки плавно сошли на воспоминания, и люди постепенно затихали, задумываясь каждый о своем, вспоминая ушедших друзей и близких.

Вскоре лагерь спал, и лишь часовые, сливаясь со стволами, несли свою службу.

Лес кончился, и перед батальоном открылась жуткая картина. Огромное пространство до самого горизонта было заполнено нашими и немецкими танками, а между ними тысячи лежащих, ползущих, сидящих наших и немецких солдат. Одни сидят, прислонившись друг к другу, другие — обняв друг друга, третьи — опираясь на винтовки, с автоматами в руках. Там и тут из воронок вздымаются руки и ноги, словно страшные кусты из ада. Из распахнутых танковых люков торчат обгоревшие торсы, где так и оставшиеся стоять, где пытающиеся выползти из объятого огнем танка…

Танки налезали друг на друга, столкнувшись, поднимались на дыбы, а люди — и наши, и вражеские — гибли, сцепившись в рукопашной, да так и умирали, обнявшись… Фронт ушел вперед, а о них — сидящих и лежащих до горизонта и за горизонтом — должны были позаботиться похоронные команды, неотлучно следующие за фронтом.