Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Сама дура виновата (СИ) - Хаан Ашира - Страница 38


38
Изменить размер шрифта:

Чабрец, мелисса, лаванда, листья черной смородины, имбирь, шиповник — это раз.

Кардамон, гвоздика, корица, сушеная клюква — это два.

Хороший черный чай — это три.

Два глотка сливок и ложечка меда — это четыре.

Процедить и перелить в литровую термокружку — мою верную подругу. Сверху она еще одета в вязаный «рукав» и чай в ней гарантированно не остывает несколько часов.

Самое то для долгих прогулок по городу. Потому что именно это мне сейчас было нужно больше всего. Закутаться по уши в шарф, спрятать руки в карманы куртки, вставить наушники с мяукающим голосом Эми Уайнхаус в них — и отправиться на свидание с моей настоящей любовью.

Когда живешь на набережной Мойки, даже поход в булочную уже свидание с любимым городом. И когда бежишь утром с бутербродом в зубах на работу. И когда вечером чапаешь в пуховике поверх пижамы забрать из «Озона» лампочки и зубную пасту.

Но это такое… домашнее свидание. Вроде как с живешь мужчиной мечты, но видишься с ним чаще всего на бегу, в коридоре между кухней и туалетом.

Зато когда назначаешь встречу в хорошем ресторане, готовишься, настраиваешься, идешь с замиранием сердца — и смотришь потом на него через столик тоже с замиранием сердца, думая: «Неужели это происходит со мной?» — это совсем другое дело.

Или вот как сейчас — бежишь к нему, сломя голову, забираешься на колени, утыкаешься лицом в грудь и самозабвенно рыдаешь, жалуясь на то, как тебя обидел другой.

Пусть утешает. Пусть показывает свои лучшие стороны.

Дурацкие эти мысли меня, как ни странно, отвлекли. Расшевелили, заставили поработать воображение — и отчаянная обида, которая грызла меня с вечера, куда-то делась, оставив на своем месте только грусть.

Грусть, осень, Петербург, Эми Уайнхаус — идеальная подборка. С этим можно и погулять.

Пройтись вдоль Мойки, подставляя лицо влажному ветру и любуясь домами, каждый из которых — произведение искусства.

Сосчитать мосты, коснуться пальцами гранитных парапетов, полюбоваться на темную воду.

Обойти стороной Марсово поле, которое почему-то меня немного пугает осенью и зимой, зато выпить моего особого чая на лавочке в Летнем саду. Днем он слишком туристический, поэтому подняться — и свернуть на набережную Фонтанки, где снова брести неспешно, вспоминая отрывки стихов, книг, текстов экскурсий — словно эхом отражающиеся от стен домов. Если из города разом пропадут все люди, в нем еще много месяцев будет звучать: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать» или «Пойдем же вдоль Мойки, вдоль Мойки, у стриженых лип на виду».

Город, который отражается в людях — вот что такое Петербург.

А не город, состоящий из людей, как остальные.

Невский сегодня показался мне слишком шумным и отрывочно-клиповым, словно я снова попала в тикток и листаю короткие видео, где каждый говорит о чем-то своем, но отчаянно пытается привлечь внимание окружающих.

Я поспешила пересечь его, привычно отведя глаза от вздыбленных коней на Аничковом мосту.

Один из самых популярных у туристов мостов я всегда недолюбливала. Конечно, история о том, как Клодт постоянно отливал вторую пару коней, а Николай Первый с тем же постоянством отсылал их кому-нибудь в подарок — «и так шэст рас!» — неизменно веселила туристов. Но лично я никогда не рассказывала продолжение — о том, что Клодту попеняли, на отсутствие языков у его коней, и он так расстроился, что заболел и умер.

Правда это или нет — не знаю, тем и оправдываюсь, когда спрашивают, почему я пропускаю эту часть. Но я просто не могу — у меня в горле встает комок, когда я думаю, что какой-то дурак сболтнул ерунду и буквально убил человека словом.

У нас, филологов, это больное место — сила слов.

Впереди, однако, была моя самая любимая часть набережной — до Ротонды.

Горячий чай согревал меня, даря ощущение, что все еще будет хорошо. Жизнь длинная, а я не прошла даже половины пути. Все самое интересное впереди.

Выстроившиеся вдоль набережной дома так же требовательно выстраивали мои собственные мысли, словно сам царь Петр проходил мимо с грозным видом, и они поспешно выпрямляли спины и равняли строй.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ветер с воды выдувал все слишком болезненные чувства, охлаждая и обиду, и злость, обращая их в силу и решимость.

Я сама становилась этим городом, наполняясь от него строгой магией.

А потом все кончилось.

Зазвонил телефон в кармане, толкнул какой-то прохожий, засигналила машина и вдобавок ливанул дождь, намекая, что мне пора сворачиваться с прогулками.

Чудеса обычно долго не длятся, чтобы мы не успели к ним привыкнуть и заскучать.

Но ощущение силы, которую подарил мне Петербург — осталось.

И пригодилось.

Глава сороковая, в которой страдают пирожные, являются валькирии и победа остается за нами

— Дарин, ты где? — спросил телефон обеспокоенным голосом Элки. — Просыпаюсь, а тебя нет, дверь в твою комнату нараспашку, окно нараспашку, все цветы поморозила.

— Гуляю, — коротко отозвалась я.

— А-а-а-а… — Элка мгновенно успокоилась. — Тогда если будешь гулять мимо чего-нибудь съедобного, принеси нам, мы все подъели ночью.

— Хорошо.

Я решительно свернула на ближайшую улицу — и Петербург тут же подсунул мне булочную Вольчека. На, мол, покупай, что хотела, и давай домой.

Ну или я уже совсем с ума сошла с этим очеловечиванием города, а булочных Вольчека такое безумное количество, что куда ни пойди — наткнешься.

— Две улитки с корицей, две с картошкой, одну с сыром и ветчиной, шесть булочек со сливками, три… — я задумалась, но вовремя вспомнила про курьера. — Четыре эклера… Нет, погодите, пять! — себя-то я забыла сосчитать. — Круассан, корзиночку с кремом и…

— Чиабатту возьмите, — подсказала мне продавщица. — И ржаной.

— Нет, спасибо, — засмеялась я. — Мне просто на завтрак.

— Ну так хлеб свежий, и до ужина долежит! — улыбнулась та. — Все не выходить в такую погоду.

— В такую погоду теперь разве что до весны не выходить. Нет, я вообще хлеб не ем, спасибо!

Я все еще улыбалась, снова становясь живым человеком, а не призрачной частью города, когда из-за спины прозвучал раздраженный голос:

— Хлеб она не ест! Да тебе уже ничего не поможет, раз пирожные хаваешь за обе щеки! Давай быстрее шевелись, жируха.

Даже продавщица вздрогнула, и улыбка на мгновение пропала с ее лица. Она тоже была отнюдь не худенькой.

И наверняка часто слышала такие комментарии.

Я вот точно нередко.

На фудкортах, если я ела гамбургер, а не салатик, на меня, бывало, показывали пальцем и вслух ржали. Впрочем, салатик тоже не всегда помогал — замечание, что «ничего не поможет» я слышала не впервые.

В магазинах одежды меня окидывали презрительным взглядом и сообщали с порога, что «на вас ничего нет».

В автобусах рядом со мной занимали место в предпоследнюю очередь — после алкашей, но перед бомжами. А если я кому-то мешала выйти, то поверх обычного культурно-питерского «раскорячилась!» прилетало еще и «жопу наела, не сдвинешь!»

Я привыкла пропускать подобные комментарии мимо ушей. Забывать через несколько секунд. «Не обращать внимания», как советовали мне друзья, у которых такой проблемы не было. Вот продавщица могла бы меня понять, но и она уже привычным усилием воли отодвинула кучку дерьма в сторонку, прикрыла ее лопухами и сделала вид, что у нее насморк.

Все девушки нашего размера такое умеют.

Просто сегодня у меня был не самый удачный день. Первый день моего тридцатилетия, первые сутки жизни без потрясающего парня, который с ума сходил от моего тела, но стеснялся представлять друзьям и подписчикам «жируху» в качестве своей девушки.

Поэтому прилетело мне в самое больное место.

Я не успела закрыться, отразить, отвести удар в сторону — и обиды, что копились всю мою жизнь, спрятанные под горами дерьма и прикрытые лопухами, вдруг сдетонировали.

Наверное, был еще немного виноват Питер, напитавший меня силой и смелостью за мою прогулку. Я чувствовала себя такой цельной, такой настоящей —