Лавандовые тайны (СИ) - Хаан Ашира - Страница 47

Впрочем, охота редко приносит ему добычу — всего несколько раз ему посчастливилось поймать изможденных зверьков, лишь по случайности затерявшихся в пустыне и исхудавших тут до состояния скелета, обтянутого буроватой шерстью.

Одного из коней они тоже съели — кормить его было нечем. Второму повезло. Во время охоты Иржи нашел пересохший оазис, где в глинистом пруду сохранились заросли вялой травы.

И колодец он тоже нашел через неделю. Очень удачно — собиравшейся на стенах подвала влаги, спасавшей жизнь отшельнику, на четверых, включая коня, уже не хватало.

— Завтра еду в деревню, — говорит Петра, поедая похлебку с аппетитом, который вызывает у Иржи отвращение.

Все чаще ему кажется, что участь иссохшего существа, что так и живет в подземелье башни, хотя они предлагали ему и еду, и защиту и даже возможность отправиться к людям — лучшая из возможных.

Грибы, мутная вода, взгляд внутрь себя.

И отсутствие в этом мире.

— Зачем? — спрашивает Иржи, не поднимая глаз от растерзанной в клочья тушки полоза на своей тарелке. В детстве он делал так со всей едой, которую больше не хотел. Когда котлета не целая, можно притвориться, что половину ты уже съел.

— Куплю хлеба и сыра, мне тоже осточертело это мясо с привкусом серы.

Иржи равнодушно пожимает плечами, доскребая ложкой дно миски с похлебкой. На останки полоза он старается не смотреть. Отшельник знает толк в еде — не зря он питался этими грибами много лет.

— И узнаю новости.

А вот это его интересует гораздо больше.

Он вскидывает на Петру цепкий темный взгляд:

— Ты говорила, что это опасно. Хотя я настаивал, что надо узнать, что происходит в столице.

Еще как настаивал.

Он орал на нее так, что даже пустынная жизнь вокруг примолкла — перестали копошиться ящерицы в трещинах стен и замерли вечно текущие пески.

Все, что Иржи было нужно — знать, что решил Тойво. Что решил император. Что случилось с Тимирой!

Эта информация могла появиться где угодно — в официальных новостях, тайных сплетнях, секретных донесениях шпионов южной страны.

Он отдал Петре все амулеты, которые можно было продать на рынке и купить информацию у нужных людей.

Но она наотрез отказывалась задавать подобные вопросы незнакомым людям.

О том, чтобы самому Иржи появиться в деревне и найти надежных информаторов, не было и речи. Разумеется, в приграничном поселении командующего Черной крепости знали если не в лицо, то по описаниям.

— Тебя разыскивают, — тревожно сказала Петра, вернувшись из деревни в первый раз.

Она добралась туда, проскакав всю ночь на коне, которого после спрятала в одной из многочисленных выработок старого карьера рядом. И обратно — тоже ночью, потому что днем солнце убило бы ее быстрее, чем она добралась до сторожевой башни. Оазисов на пути больше не существовало, бывшие жители южной страны, ныне — граждане империи не хотели поддерживать в них жизнь, чтобы захватчикам было удобнее.

Вернулась она с хлебом, вином и мятым листком, на котором было весьма умело изображено лицо Иржи. Темные кудри, серьга в ухе, даже ворох амулетов. Даже если бы он побрился налысо и переоделся в простую одежду, его бы узнали по точно пойманному художником взгляду.

Узнаваемому настолько, что даже сам Иржи не мог отрицать, что попался бы сразу на входе в деревню. На ту сумму, что сулили за его поимку, та деревня могла бы жить пару лет.

В объявлении не уточнялось, преступник он или жертва, ищут его, чтобы казнить или потому, что беспокоятся за его жизнь и здоровье.

И это было гораздо более подозрительно, чем если бы везде трубили об убийце и предателе, которым оказался один из лучших защитников империи.

Петра съездила в деревню еще только один раз, но дальше отказалась наотрез.

И вот теперь…

— Больше месяца прошло, — замечает Петра. — Как мы тут. Если тебя искали, уже перестали.

Иржи медленно кивает.

Больше месяца.

Даже полтора — луна уже пошла на второй заход, заново демонстрируя все свои лики по очереди.

Но все еще жжет в груди неугасимый огонь.

Вина за смерть верного друга.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Грег совершил непоправимое, но он был боевым товарищем.

Стыд за ранение наставника. Он не уверен, что генерал Тотх погиб, но старость не щадит даже лучших и выжить после магического сражения ему сложно.

Боль за удар в Тойво.

В брата, которого он предал по-настоящему.

Удар не только огненный, удар — в самое сердце из самого сердца.

Когда Иржи выпрыгнул в окно и выбрался за пределы крепости, там ждала Петра с парой лучших коней из конюшни. Он не стал спрашивать, откуда она знала, что он будет бежать в пустыню. Он привык выживать, и инстинкты гнали его прочь, прочь, прочь!

Но кровь, оставшаяся на руках, засыхала, пачкая поводья. Ее запах преследовал его весь остаток ночи, пока они мчались как можно дальше от крепости.

В пустыню.

Туда, куда обычно уходили предатели, беглецы и дезертиры.

Точно так же с чужой кровью на руках.

Пусть Иржи не хотел этой крови, но оправданий себе он не видел.

И не видит до сих пор.

Склизкое мясо полоза, которое он снова пробует съесть, когда кончается похлебка, чуть не заставляет его вывернуться наизнанку.

Иржи отбрасывает тарелку в сторону и уходит с крыши башни, где они каждый вечер готовят и едят ужин.

Вниз. Вниз. Вниз.

По темным ступеням, под землю.

Чтобы не слышать воя ветра и шороха песка и не видеть звезд, которые были свидетельницами их поцелуев с Тимирой.

Он отдал бы все за то, чтобы быть с ней.

Сегодня и всегда.

Он и отдал все.

Но этого оказалось недостаточно.

Свою крепость, свою силу, своего друга, своего учителя и даже брата.

Все.

Мало.

Иржи ложится на широкую каменную скамью на первом подземном уровне башни, где они устроили спальню, и практически ненавидит себя за то, как выемка в этом камне обнимает его тело. Снизу, из подвалов, тянет влагой, сверху, из пустыни, сухой ветер несет мелкую пыль.

Он смотрит в полной темноте в стену, видя только огненные круги перед глазами.

Сзади к его спине прижимается горячее женское тело, мгновенно окутывая мягкостью и ароматом горьких трав.

Она сделала так и в ту первую ночь, когда он соскребал и соскребал кровь со своих рук, пока не соскреб почти всю кожу. Он не чувствовал боли в саднящих руках, его просто трясло, как в лихорадке, и даже теплые камни, пропитавшиеся солнцем навсегда — не согревали.

Как и тогда, он лежит лицом к стене много часов подряд, не видя ее шершавой поверхности.

Перед его внутренним взором — валящееся на пол спальни безжизненное тело Грега, темная кровь, расплывающаяся по ткани кителя генерала Тотха, запачканные алым пальцы брата.

И глаза Тимиры.

Которые он не увидит больше никогда.

Петра впервые пришла к нему тогда, так откровенно предлагая себя, как никогда до тех пор не решалась.

— Это лекарство, —  сказала она. — От лекарства не отказываются.

Петра пришла к нему и сейчас. Как приходила с тех пор каждую ночь.

Пришла и легла рядом, прижавшись обнаженным телом — предлагая утешение и исцеление, которые ему больше негде взять.

Глава 42

— Я не узнаю тебя, — говорит Тимира.

Она сидит, выпрямив спину, на очень жестком кресле с высокой спинкой и безмерно благодарна этой спинке за то, что может держаться так прямо. И жестким подлокотникам тоже. В них можно вцепиться пальцами.

Чтобы не вцепиться в лицо дорогого мужа.

Тойво стоит в дверях маленькой комнаты в дальнем крыле дворца, куда даже слуги доходят не каждый день — лишь стереть пыль со старинных мозаик и убрать задушенных мышей, которых сытые дворцовые коты бросают прямо там, где поймали.

Он не говорит Тимире, что тоже переехал в это крыло, чтобы быть недалеко от нее.