Синдзи-кун и дорога домой (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 48

— Да, елки… — подхожу и кладу ладонь на лоб лежащей Акеми. Незаметно для охающих и ахающих гяру — пускаю немного кровушки на кожу ладони. Акеми открывает глаза и садится, морщась. Я придерживаю ее.

— Все нормально? — спрашиваю я, скорее формально, чем реально беспокоясь. Кровушка подействовала, а уж кровушка и не такое излечивала. Но Иошико тут развлеклась не на шутку, я прямо почувствовал, как у Акеми кости сдвинулись и срастаться начали. Надо, наверное, иногда пар выпускать, но Акеми-то тут при чем?

— Все хорошо — кивает Акеми и встает на ноги. Ноги у нее подкашиваются, и я едва успеваю ее подхватить.

— Спасибо — говорит она и краснеет. Меня опять подхватывает то самое чувство, которое я испытываю, когда вижу ее лицо… особенно так близко. Она не просто привлекательна, она как будто заранее уже забралась в ваше сердце и свила там уютное гнездышко, когда держишь ее в объятиях, ты словно возвращаешься домой, туда, где все любят тебя и никто никогда дурного слова не скажет, туда, где …

— Кхм! — говорит Иошико и я избавляюсь от морока. Чертова способность Акеми!

— Спасибо, я уже в норме — говорит Акеми и отстраняется. Кланяется Иошико.

— Благодарю вас, Иошико-сан. За то, что пощадили моего братика и преподали мне урок. — говорит она и я бросаю быстрый взгляд на лежащего Атсуши, который только-только очухался и начал смотреть по сторонам, потом с оханьем схватился за голову. У него течет кровь из носа, а еще, кажется — сотрясение мозга. Я делаю было шаг к нему, но Акеми останавливает меня, схватит за руку, и качает головой, мол, не надо. Ну… не надо, так не надо. Пусть ходит с разбитым носом и сотрясением, мне-то что.

— Не за что, говорящая рыба — отвечает Иошико: — а ты норм. Не то что твой братишка. Подходи, если вдруг захочется еще разок … реванш там… или просто так.

— А чего это ты ее говорящей рыбой называешь? — спрашиваю я.

— Так у нее все время глазищи — во! — показывает Иошико: — и молчит, за брата прячется. Вот сегодня и удивилась, как заговорила. Но ты крутая, говорящая рыба… а брату своему передай, что еще раз вот так ко мне подойдет — все кости переломаю. Нашелся мне тут … амбассадор Великой Юки.

— А что я только что узнала! — к нам вдруг подбегает Горячие Губки, которая пропустила все веселье. Она окидывает нас взглядом и видно что ей любопытно что тут происходит, но новости распирают ее изнутри и она не может сдержаться: — к нам в класс новенькую перевели!

— Да? — вяло реагирует девочка из свиты гяру, та самая, что вечно носит солнечные очки как заколку на лбу: — ну и что? Ты бы видела, что тут…

— Вы не понимаете! — перебивает ее Михо: — это сама Хината Рэй!

Глава 24

На парковке школы останавливается лимузин, раза в два больше и длинней, чем то чудо, на котором каталась Акира в бытность «правой руки» оябуна. Из лимузина выходит водитель, в каком-то сером мундире, иначе не скажешь, с фуражкой и в белых перчатках. Глядя на водителя сами собой вспоминаются бравурные немецкие марши, губная гармошка и «пикельхельймы», весь этот «Wie einst Lili Marleen». На ногах у него высокие начищенные сапоги, как и полагается отставному солдату времен Первой Мировой, которого нашли где-то в запаснике музея, отряхнули пыль и поставили в строй. Глядя, как мини-кайзер выверенными движениями открывает дверь лимузина и склоняется в поклоне, я думаю о том, что стереотипы — штука прилипчивая. Такие вот ребята, открывающие двери лимузинов, равно как и швейцары в полном боевом, увешанные аксельбантами и эполетами времен Наполеоновских войн — вышли из моды ровно тогда же. Сразу после подписания Версальского мира. Мир движется вперед, черт возьми, давно уже не в фаворе вся эта вычурность, кружева и фарфоровые сервизы, по миру уже ударили мини-юбки и прически каре, спортивные автомобили, за рулем которых ты сидишь сам, а не нанятый водитель. Даже Твигги уже давно бабушка, а ведь она антипод всей этой викторианской чуши. В наше время миллионеры ходят в футболках и джинсах, пьют кофе из обычных бумажных стаканчиков, более того, о, ужас — пьют его в обычном «Старбаксе», сами сидят за рулем, сами открывают себе двери и не испытывают от всего этого фрустрации.

С другой стороны, именно сейчас возникает некий ренессанс викторианской эпохи, а уж Хината-сама выглядит донельзя органично в своем стиле готической лолиты, который включает в себя все эти юбки-оборочки, кружева и белую пену нижних юбочек, которые конечно похожи на кринолины викторианских дам, вот только ее ножки оттуда торчат так, что у викторианских джентльменов апоплексический удар приключился бы. Да еще при каждом наклоне в сторону или вперед — даже на доли градусов — взглядам любопытствующих немедленно открывались все эти белые оборочки под юбкой. Выглядит так, будто действительно взяли юную особу из Викторианской Англии и безжалостно обкромсали ей юбку по… ну практически превращая ее в пояс. И сверху тоже. Хотя декольте у них там считалось нормальным, это в Японии декольте считается вульгарным, но Хината-сама у нас сценический персонаж, ей можно. Вообще Хи-Хи-чан жаловалась, что «эти извращенцы» из корпорации «Рекордс» заставляли Хинату делать всякие непотребности, но она это дело на корню пресекла. Уволила там половину персонала и внушение сделала. Зная Хикэру-доно, лично я удивляюсь что без человеческих жертв и разрушений обошлось, но она уверяет что может себя контролировать. «В отличие от твоих» — добавляет она немного злорадно, кося глазом на Читосе и Майко. Читосе в таких случая марку держит и улыбается, а вот у Майко желваки на скулах ходить начинает, не привыкла она к поучениям. Но крыть нечем, эти двое и вправду горячая парочка.

Задумавшись, я пропускаю момент, когда из лимузина, легко выходит Чиеко, которая держит в руках школьный портфель. Обычный школьный портфель. Никакой инкрустации золотом, слоновой костью, рубинами и сапфирами, никакого «переосмысления школьного портфеля лакшери стайл от Луи Виттон», просто портфель. Это обескураживает. Вслед за Чиеко из лимузина выплывает и сама Хината Рэй, кумир молодежи, айдол, певица, актриса, основательница концепции «решительной любви» и носитель фирменного жеста «Кьюн!». А еще у меня над кроватью висит ее плакат, на котором она сидит, склонив голову на колено, словно Аленушка на картине Васнецова, вот только в отличие от Аленушки — всю ее одежду на этом плакате составляет бутон розы, прикрывающий правый сосок. Из-за ее позы остальные «святые места Хинаты-сама» не видны, прикрыты коленом одной ноги, бедром… но простора для воображения там очень мало. Этот плакат еще с тех пор, когда Хината во всем слушалась своих менеджеров в отношении «съемок фотосессий для взрослых». Жемчужина моей коллекции да.

За моей спиной раздаются ахи, охи и даже какое-то тихое верещание. Особенности культурного кода, видимо — никто не срывается с места и не бежит, сломя голову к своему кумиру, японцы уважают личное пространство, хотя в их понятии «личное пространство» скорее звучит как «святая обязанность не лезть в чужие дела, даже если у тебя под носом черт-те что творится». Потому Хината имеет полное право проигнорировать все эти ахи и охи и спокойно идти в школу, но Хината Рэй — не такая! Хотя вот Хикэру-доно — как раз такая. В этот раз побеждает Хината и она машет всем рукой, улыбается, встает на одну ножку, приподняв другу и складывает руки сердечком, наклонив голову к плечу. Кьюн! По собравшейся небольшой толпе школьников прокатывается вздох умиления, который лучше всего описать именно в английской транскрипции — «Awwww!».

Видя, что айдол не прочь — школьники все же окружают Хинату и начинают галдеть.

— Хината-сама! Я ваш поклонник! — говорит кто-то из киноклуба, размахивая флагом (!) с ее лицом.