Камень, ножницы, бумага - Фини Элис - Страница 12

– Не понимаю, почему ты все время такая сердитая, – наконец произносит он.

Его слова разозлили меня пуще прежнего.

– Я не сердитая! – возражаю я, хотя мой голос звучит именно так. – Я просто устала быть единственным, кто прилагает усилия в наших отношениях. Мы никогда не разговариваем! Это все равно что жить с соседом по дому, а не с мужем. Ты никогда не спрашиваешь о моем дне, или о моей работе, или о том, как я себя чувствую. Только «Что у нас на ужин?», или «Где моя синяя рубашка?», или «Ты не видела мои ключи?». Я не домохозяйка! У меня есть своя жизнь и своя работа! Ты заставляешь меня чувствовать себя абсолютно непривлекательной, нелюбимой, невидимой и…

Я редко кричу, но теперь не могу остановиться.

Адам, который в последнее время почти никогда не проявляет привязанности, словно позабыл, как это делается, вдруг ведет себя очень странно. Он обнимает меня.

– Прости, – шепчет муж, и, прежде чем я успеваю спросить, за что конкретно он извиняется, целует меня. Должным образом. Держа мое лицо в своих ладонях. Так мы целовались, когда только-только встретились, еще до того, как жизнь разлучила нас.

Я чувствую, как вспыхивают мои щеки, словно рядом незнакомец, а не собственный муж.

Я научилась ощущать вину, если делаю что-то в своих интересах. А чувство вины – одна из тех эмоций, которые редко можно просто взять и выключить. Порой мне кажется, что мне нужно выписаться из жизни так же, как другие люди выписываются из отелей. Подмахнуть бумаги, какие необходимо, вернуть ключи от нынешнего существования и найти что-нибудь новое. Где-нибудь в безопасном месте. Но, возможно, еще есть то, ради чего стоит остаться?

– Это был долгий день, думаю, мы оба просто немного устали, – продолжает Адам.

– Мы могли бы подняться наверх, найти спальню и лечь пораньше, – предлагаю я.

– Как насчет еще одного бокала вина перед сном?

– Хорошая идея. Я уберу тарелки и принесу бутылку.

Я не знаю, почему он оставил ее на кухне, если хотел еще, но не возражаю сходить за ней. Это самый интимный момент из всех, что случался между нами за последние месяцы. Музыка смолкла, и я слышу, как ветер свистит во всех трещинах и щелях, которые он может найти в стенах часовни. Каменный пол такой холодный, что, кажется, щиплет мои ступни сквозь носки. Я спешу вернуться в тепло гостиной, но что-то в витражах привлекает мое внимание. Приглядевшись, понимаю, что они действительно очень необычные. Здесь нет религиозных сцен, только череда разноцветных лиц.

Я застываю, когда одно из них начинает шевелиться.

И тогда я визжу, потому что белое лицо в окне – настоящее. Кто-то стоит снаружи и смотрит прямо на меня.

Адам

– Что случилось? – спрашиваю я, вбегая на кухню.

Я услышал, как что-то разбилось, прежде чем Амелия начала кричать, и теперь вижу, что она уронила бутылку красного вина. По всему каменному полу валяются осколки стекла, и я хватаю Боба за ошейник, чтобы он не наступил на них.

– Что случилось? Ты в порядке?

– Нет. Снаружи кто-то есть!

– Что? Где?

– Окно, – бормочет она, тыча пальцем.

Я подхожу к нему и вглядываюсь в темноту.

– Ничего не вижу…

– Наверное, они ушли. Убежали, как только я закричала, – предполагает она и начинает собирать осколки.

– Я выйду на улицу, посмотрю.

– Нет! Ты с ума сошел?! Мы в такой глуши, неизвестно, кто там может оказаться! Черт!

Она порезала палец об острый осколок бутылки, и от вида крови меня тошнит. Я могу писать о всевозможных ужасных вещах для экрана, но, когда дело доходит до реальной жизни, я слабак.

– Вот, – говорю я, протягивая ей чистый носовой платок.

Я обнимаю Амелию и привлекаю к себе, достаточно близко, чтобы почувствовать запах ее волос. Знакомый аромат шампуня пробуждает воспоминания о более счастливых временах. Я не могу видеть, очаровательно ли лицо, но мне всегда казалось, что у меня есть чутье на внутреннюю красоту. Думая о той ночи, когда мы впервые встретились, я до сих пор могу вспомнить все до мельчайших подробностей, как я хотел, нуждался в том, чтобы узнать ее лучше. Я всегда доверял своей интуиции, когда дело касалось людей, и я редко ошибаюсь. Могу сказать, хорош человек или плох, в течение пары минут после встречи с ним, и время и жизнь, как правило, доказывают мою правоту. Почти всегда.

– Я уберу, – говорю я, отступаю и нахожу совок и щетку в первом же шкафу, который открываю.

– Как ты узнал, что все это находится там? – изумляется она, и я не сразу нахожусь, что ответить.

– Удачная догадка, полагаю. Ты в порядке? Тебе нужен твой ингалятор?

У Амелии астма, и порой самые странные вещи могут спровоцировать приступ. Однажды она несколько месяцев глазела на розовое пальто в витрине магазина. Откладывала деньги со своей зарплаты, чтобы накопить на него. Купила, надела один раз, а на следующий день его цену снизили до половины, и у нее буквально случился припадок. Амелия всегда считала копейки, хотя в этом больше не было необходимости.

– Я действительно хотела, чтобы этот уик-энд прошел идеально, – растерянно произносит она, словно вот-вот расплачется. – Но уже есть ощущение, что все идет не по плану…

– Слушай, это место немного жутковато, мы выпили по глотку вина, и оба устали. Как ты думаешь, может быть, тебе это померещилось?

– Нет! Мне не показалось! Там. Было. Лицо. В окне снаружи. И смотрело прямо на меня.

– Ладно, прости! – говорю я, выбрасывая осколки стекла в мусорное ведро. – Как оно выглядело?

– Как лицо!

– Мужчина? Женщина?

– Не знаю, все произошло слишком быстро… Я же сказала тебе: как только я закричала, оно исчезло.

– Может, это был таинственный человек, что приглядывает за домом? Экономка? – хмыкаю я, и Амелия пристально смотрит на меня, но не отвечает. – Что?

– Может, нам следует позвонить этой экономке и сказать, что кто-то слоняется снаружи?

– И как ты думаешь, что она предпримет? – саркастически интересуюсь я, но Амелия не слушает и уже ищет свой телефон.

– Ну отлично! – разочарованно произносит она, найдя его.

– Что, нет сигнала?

– Ни одной черточки.

Бобу, по-видимому, наскучил наш обмен репликами, он выходит из кухни и направляется по коридору к комнате для обуви. Мы замечаем, что он ушел, только когда он начинает рычать на старые деревянные двери часовни, оскалив зубы и ощетинившись. Уже в третий раз с тех пор, как мы приехали, наш старый пес делает что-то совершенно ему несвойственное.

– Ну вот. Я выйду на улицу и все осмотрю, – решаю я, натягивая пальто.

– Пожалуйста, не ходи туда, – шепчет Амелия, словно кто-то может нас услышать.

– Не глупи! – отвечаю я ей, прикрепляя поводок собаки к его ошейнику. – У меня для защиты есть Боб. Не так ли, мальчик?

Услышав свое имя, Боб перестает рычать и виляет хвостом.

– Боб – худшая сторожевая собака в мире, он боится перьев! – пылко возражает она.

– Да, но они-то этого не знают. Если там кто-то есть, я напугаю их, и мы сможем открыть еще одну бутылку вина.

Снег врывается внутрь, как только я открываю двери, и порыв холода выбивает воздух из моих легких. Боб приходит в неистовство, рычит, лает и натягивает поводок так сильно, что я с трудом удерживаю его. Вокруг чернота, и поначалу вообще трудно что-либо рассмотреть, но вскоре, вглядевшись в темноту, я с ужасом осознаю, почему собака так возбуждена. Прямо снаружи, не более чем в нескольких футах впереди, на нас смотрят несколько пар глаз.

28 февраля 2011 года – наша третья годовщина

Дорогой Адам!

Я подозреваю, что большинство пар празднуют годовщины только вдвоем – возможно, заказав уединенный столик в особом ресторане, – но не мы с тобой. И не в этом году. Сегодняшний вечер мы провели с несколькими сотнями незнакомцев, и казалось, что все взгляды прикованы к нам.