Бог Гнева (ЛП) - Кент Рина - Страница 49

— Тебя, — говорит он и нажимает на курок.

Я кричу.

Глава 21

Джереми

Сесилия неподвижно стоит под душем. Вода каскадами стекает по ее шее, по склону ее кремовых сисек и вниз по ее набухшей розовой киске. Моя кровь и сперма стекают в слив и исчезают. Я прислоняюсь к стойке, лицом к стеклянному душу, ноги скрещены в лодыжках, а руками я хватаюсь за раковину позади меня. Это безнадежная попытка остановить себя от того, чтобы сделать выпад в ее сторону и снова измазать ее своей кровью и спермой.

Испачкать ее.

Пометить ее.

Мой член подпрыгивает, упираясь в джинсы при мысли о том, что я ворвусь в ее тугое тепло, брошу ее на ближайшую поверхность и прижму к себе. Я бы преследовал, ловил и трахал ее, пока она не заплачет. Без всхлипов. Она умоляла меня трахнуть ее, но все равно плакала и хныкала. Делала ли она это потому, что это было слишком много, или из-за чего-то другого, я не уверен. Есть много вещей, которые я не могу точно определить, когда дело касается Сесилии Найт.

Например, почему я наблюдаю за тем, как она принимает душ, и почему, черт возьми, мне требуются сверхчеловеческие усилия, чтобы не присоединиться к ней. Все это время я пытаюсь понять, как избавиться от потрясенного выражения на ее лице. Оно появилось с тех пор, как я занес ее в дом и посадил под душ. В тот момент, когда я прижал курок к виску, она плакала сильнее всего. Это было не иначе, чем наблюдать за срывом. Распад человека в другую вселенную. Но вот слезы прекратились, и она перешла на другую территорию.

Чертова дессоциация.

Она еще не дошла до кататонического состояния, но если я оставлю ее в покое, она точно дойдет до этого.

— Сесилия, — зову я со спокойствием, которого не чувствую.

Она вздрагивает, и я вижу, как жизнь возвращается в ее ярко-зеленые глаза, прежде чем она поворачивает голову в мою сторону.

— А?

Мне требуется весь мой контроль, чтобы не изучить каждый уголок ее тела, каждый сантиметр и каждый изгиб. Я все еще чувствую, как ее плоть трепещет на моей, когда я трахал ее как животное. И в прошлый раз. Когда эта женщина рядом, во мне пробуждается первобытный инстинкт, и мне это не нравится. Ни капельки.

Она ждет, пока я заговорю, выражение ее лица трезвое, но все еще есть вероятность, что она погрузится в недоступное состояние.

Я вздергиваю подбородок и направляю его ей за спину.

— Используй гель для душа.

Между ее бровями появляется тонкий хмурый взгляд, и я почти уверен, что она откажется , только чтобы позлить меня, но она тянется за губкой и наливает на нее гель. Она опускает голову, намыливая плечи, подмышки и грудь.

— Смотри на меня, — мой голос огрубевает, несмотря на попытки остаться незамеченным.

А когда эти мистические глаза смотрят на меня? Черт. Я искренне удивляюсь, почему я не там. Но потом вспоминаю, что мне нужно, чтобы она осознавала свои действия. Если я сделаю это за нее, она не сможет справиться с этим в одиночку. Румянец покрывает ее щеки, шею и даже уши, когда она поспешно проводит губкой по животу и бедрам. Сесилия может делать вид, что я ее не трогаю, может отрицать ощутимое влечение между нами и говорить, что ей ничего не нужно из того, что я предлагаю, но ее тело не лжет.

Ее соски стали тверже с тех пор, как она встретила мой взгляд, до такой степени, что она вздрагивает всякий раз, когда прикасается к ним. Мягкий розовый оттенок покрывает ее бледную плоть, и она сжимает ноги.

— Помой и свою киску.

Она с трудом сглатывает.

— Могу я уединиться?

— Нет.

Медленный, но устойчивый огонь освещает ее выражение лица.

— Мне неудобно.

— И мне плевать.

Звук ее тяжелого дыхания эхом отдается в воздухе, когда она раздвигает бедра и не очень нежно моет свою киску. Беспокойство и злость означают, что она здесь, и ее не заманишь в альтернативную реальность, куда бы ни завел ее мозг.

Она заканчивает в рекордное время, ее движения отрывисты и подпитаны явным презрением.

Я начинаю понимать, что язык тела Сесилии способен выразить ее чувства лучше, чем слова. Дело не в том, что у нее нет словесных способностей. Она умна, ее мозг способен вместить разные интересы и предметы, не провалив ни одного. Но у нее ужасные отношения с другим миром. Она из тех, кто спотыкается о камень из-за того, что слишком зациклена на своих мыслях. В результате, когда дело доходит до драки, она не может найти нужных слов, чтобы выразить то, что у нее внутри. По крайней мере, когда дело касается ее самой. Она более красноречива, когда ей приходится включать режим мамы-медведицы и защищать своих друзей, включая мою сестру. Сесилия бескорыстна до раздражающей степени, и я размышляю над тем, как стереть эти привычки.

Закончив, она выключает воду и выскальзывает из душа. Я отталкиваюсь от стойки, мои пальцы болят от того, как сильно я вцепился в поверхность. Должна быть награда за те усилия, которые я потратил, чтобы отступить. Жаль, что в качестве компенсации мой член принимает только ее киску.

Сесилия замирает в тот момент, когда я двигаюсь, выражение ее лица ничем не отличается от лица раненого животного. Заключенного, который не видел света десятилетиями. Я беру с полок чистое полотенце, раскрываю его и протягиваю ей, беззвучно говоря, чтобы она подошла ко мне. Она идет, ее шаги легки, как перышко, и тихи, как у котёнка. Ее тело — совершенство, кремовое, стройное и маленькое. Особенно после того, как я отметил ее красными укусами и засосами по всей шее, груди и бедрам. Она сделана на заказ для меня. Ее серебристые волосы стекают по кафелю, пока она не добирается до меня. Затем она пытается выхватить полотенце.

— Я могу сделать это сама.

Я держу его вне досягаемости.

— Иди сюда.

Она смотрит на меня, поджав губы, но, видимо, понимает, что это не та битва, в которую стоит вступать, и делает шаг к полотенцу, чтобы оказаться ко мне спиной.

Я оборачиваю его вокруг нее, вытирая воду, и случайно — или не очень случайно — делаю паузу на ее сосках, талии, киске и попке. Сесилия вздрагивает от каждого прикосновения моей руки к ее коже. Из-за ее плохих отношений с другим миром она чувствительна к любому внешнему раздражению. Чтобы поиздеваться над ней, я провожу большим пальцем по ее соску, когда наконец завязываю вокруг нее полотенце. Она крепко сжимает ткань в кулаке, даже когда ее уши краснеют. Я беру другое полотенце и бросаю его на ее волосы, которые уже не пахнут лилиями. Сейчас она пахнет мной. Не уверен, какой из запахов мне нравится больше. Мои пальцы скользят по ее волосам, уделяя одинаковое внимание каждой серебристой пряди. Скользящие, ласкающие, вьющиеся по ее голове, затем по затылку и голым плечам. Чем дольше я прикасаюсь к ней, тем краснее становятся ее уши, и она вздрагивает каждый раз, когда я делаю что-то новое.

— Почему ты выбрала этот цвет?

— Почему ты спрашиваешь? — ее мягкий голос разносится в пространстве и оказывается под моей кожей.

— Это необычный цвет для покраски волос. Обычно люди стараются скрыть седину, нет?

— Наверное. Но не я.

— Почему?

— Ты подумаешь, что это глупо.

— Попробуй, — и с каких это пор ее волнует мое мнение?

— Персонажи с серебристыми волосами являются моими фаворитами в мангах и аниме. У них такая умная, мудрая и сдержанная аура, которая мне всегда нравилась, так что я пошла на это. Не буду врать, поддерживать его очень сложно, но оно того стоит.

— Значит, ты любишь таких персонажей, как ты сама?

— Я не умная и мудрая. Сдержанная, может быть.

— Ты самый умный и мудрый человек, которого я знаю. Кроме тех случаев, когда ты ведешь себя как заноза в заднице.

Красные брызги заливают ее щеки, и между нами воцаряется тишина, тяжелая от нашего дикого дыхания. Никто из нас не нарушает ее в течение долгих минут, пока я продолжаю свою работу.

— Ты закончил? — пробормотала она голосом, который, я уверен, не должен был звучать так низко, эротично и с каждой секундой поглаживая мой член.