Время разбрасывать камни (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович - Страница 45

— Наши чувства! — припечатала Ира.

— То есть если нет секса, то московская квартира и прописка тут точно ни при чём? — поинтересовался я у неё.

— Ваня! Как можно быть таким мелочным! Фу быть таким! — возмутилась она.

— Ладно, поживём — увидим, — у меня даже не было мыслей, что делать в такой ситуации, я думал, что второй кинет меня Варя, поскольку меня вечно нет дома, но Ира?! Тут я не знал, что делать.

— Займите дальнюю комнату, — обратился я к ней, — я не хочу, чтобы Варя видела его трусы по утрам.

— Ты несправедлив к Андрею! — заявила Ира, обнимая своего парня.

Я промолчал и ушёл с Варей к себе. Мы разделись, молча полежали, затем просто занялись сексом, без особой страсти, просто потому что соскучились друг по другу и поцеловавшись, легли досыпать остаток ночи.

Так началась очень странная жизнь вчетвером в одной квартире. Особенно это было необычно для меня, видеть другого мужчину каждый день рядом с Ирой. Но вроде бы так, чисто внешне они и правда любили друг друга, поскольку вели себя тупейшим образом, как раз характерным для данного периода человеческих отношений.

Варя поддерживала их, хотя сама домой приходила только ночевать, если не дежурила при этом в больнице, и я перебравшись обратно на базу ЦСКА решил посмотреть, во что это всё выльется. В платонические отношения я не верил, а Ира и секс были понятиями очень сложными. Мне же нужно было до августа снова уходить в тренировки, поскольку эти три месяца я ничего толком не делал, не было ни места, ни времени для тренировок.

Так что часы напролёт я теперь проливал пот на стадионе, и в школе КГБ, где меня заставили выпить спирт, чтобы обмыть звезду Героя, к которой инструкторы относились много почтительней, чем я сам. Как я не пытался их убедить, что я ещё не готов к такому высокому званию, они упрямо твердили, что родине виднее, кто чего достоин и не моего ума дела это обсуждать. Пришлось заткнуться и пить спирт, ловя губами золотую звезду из стакана.

Глава 23

Месть начальству ЦСКА за годы своего игнорирования я начал с увеличения своей команды ещё на одного человека, которого мне также теперь оплачивали: у меня был тренер — Дима, массажист — Женя Коновалов и личный врач-ортопед — Александр Семёнович Завьялов. Его выгнали за постоянные пьянки из больницы, но мне его сильно рекомендовала Варя, которая его лично знала, и мы с ним договорились, что во время моих соревнований он пить не будет совсем, зато после них, может уходить в запой сколько угодно. Поэтому поездка сразу на полуфинал Кубка Европы в швейцарский Цюрих, подействовала на него словно удар мешком по голове. Он, несмотря на почтенный возраст жался всё время к Диме и Жене, никуда от них не отходя, поскольку никогда раньше не выезжал из Москвы даже на море, не говоря уже про заграницу.

В полуфинале Кубка проходившего первого августа, я единственный из наших спортсменов был в подобных эксклюзивных условиях, так что возмущались пусть и тихо, но все без исключения, показывая тренерам на такую несправедливость. Выйдя на дорожку стадиона, я быстро показал, чем отличаюсь от них, с лёгкостью выиграв 100 метров, при этом Валерий Борзов стал вторым.

К моему большому удивлению, Борзова, который обычно бегал только 100 метровки и редко эстафету 4 по 100, здесь почему-то вывели и на 200 метров. Видимо, чтобы показать, что не Добряшовым единым ценна команда СССР. Мне было видно, что Валерий не бегал и не тренировал хорошо эту дистанцию, но очень сильно старался, поэтому в присутствии сильных соперников, как уже знакомого мне по Афинам швейцарца с которым мы почти каждый день бегали на тренировках, это привело к закономерным результатам — он получил травму задней части бедра и пришёл последним. Конечно на эстафету он по этой причине не вышел и отдуваться мне пришлось одному, став первым на забег. Только благодаря этой последней победе мы вырвали победные очки у команды Франции, заняв первое место в мужском полуфинале Кубка Европы.

Поездка была бы совсем уж не запоминающейся, если бы не одна единственная-отлучка из расположения команды, конечно несогласованная с руководителем делегации.

Одев свои лучшие вещи, я отправился в филиал банка Deutsche Bank AG, где с улыбкой поздоровавшись со служащим, я на английском попросил у него узнать состояние своего счёта. Он поинтересовался номером счёта и кодом доступа. Я всё продиктовал.

— Простите сэр, — он широко мне улыбнулся, — этого недостаточно.

— Почему? — я продолжал улыбаться так же.

— Должен быть ещё один, подтверждающий код, — с ещё более широкой улыбкой сообщил мне он.

Извинившись за беспокойство, я покинул банк. Выйдя на улицу, я с трудом сдержался, чтобы не пнуть мусорный бак.

— «Ах ты п…с у…й, — взорвался я про себя, — Пень е…й. Нае…ть меня хотел!».

Я шёл и думал, что хорошо замочил его тогда, не поведясь на это враньё. Вот был прикол, если бы я об этом узнал сейчас спустя два года, а он к этому времени давно слинял из страны и воспользовался этими деньгами.

— «Так, а у кого тогда вторая часть кода? Один мёртв, второй пропал, думаю тоже мёртв, третий самоубился, остались только Щёлоков и Суслов, больше вариантов нет».

Желание побеседовать с этими двумя возгорелось во мне очень сильно, так что я решил после летнего сезона плотнее насесть на Игоря, чтобы он познакомил меня со своим папашкой, для этого у меня и разрешение было от Юрия Алексеевича, чтобы сфотографироваться с ним.

Вернувшись в гостиницу незамеченным, я миновал бдительное око ответственного от КГБ за спринтеров и лёг в кровать, обдумывая случившееся, приходя к единственной мысли, что гнидам верить нельзя ни в коем случае. Даже находясь в шаге от смерти, они продолжают лгать и изворачиваться.

Утром нас повезли в аэропорт, не дав даже толком пройтись по швейцарским магазинам, о чём страстно мечтали Дима и Женя, и привезли в Москву с весьма печальными результатами. Через двадцать семь дней был финал Кубка Европы в Стокгольме, а у советской команды кончились спринтеры: Борзов пропускал с его травмой, с большой надеждой поправиться лишь к Чемпионату СССР, Сапея и Иванов опять выдохлись, поскольку у меня это были вторые старты в сезоне, а у них уже шестые. Куча локальных стартов, бег в Киеве имени Мемориала братьев Серафима и Георгия Знаменских, закрытые зимние соревнования, матч СССР и США — в общем глядя на обоих молодых парней на дорожках, я понимал, что буду в Стокгольме бегать в окружении одних иностранцев.

Открыв дверь в квартиру, я наткнулся на толстую женщину в бигуди на голове и синем безразмерном халате, делающим её ещё больше. Увидев меня, она недоумённо спросила.

— Вам тут что нужно?

Я сначала даже не понял, в ту ли квартиру зашёл, выглянув, убедился, что да, всё верно. Поэтому вернувшись, спросил в ответ.

— Я-то здесь живу, а вот вы кто?

— Я мама Андрея! — возмутилась она, — а вы что тут делаете?

Не став комментировать, я снял кроссовки и огляделся, не узнавая квартиру. Из приличного элитного жилья, она стала походить на ту коммуналку, комнату в которой мне выдали, но потом маклер с помощью неё выгодно «улучшил мне жилищные условия». Вспомнилось сейчас это всё, поскольку картинка была один в один с той: вдоль коридоров были натянуты верёвки, на которых сушилось бельё, проходы были перегорожены какими-то ящиками и трёхколёсными велосипедами. В комнатах же громко орали дети.

Открылась дверь, где проживала экономка и Роза Ивановна с каменным лицом поздоровалась со мной.

— Что здесь происходил? — поинтересовался я.

— Семья Андрея, — сказала она ядовитым тоном, — приехала в гости в Москву.

Причём если меня она называла по имени, только потому что я запретил говорить нелюбимое мной отчество, то тут она явно говорила его имя в уничижительном тоне.