Лето, в котором нас не будет (СИ) - Летова Ефимия - Страница 55

— Забуду, — кивнула я и встала тоже. Что-то в нашем разговоре не давало мне покоя, то есть, конечно, всё это было объективно странным, Аннет всегда прекрасно держала себя в руках, и в то же время…

«Подумаю об этом потом», — сердито сказала я себе самой. Слова директрисы о возможной лояльности нового преподавателя внушали надежду, но довольно слабенькую, если честно. Не стоило расслабляться.

* * *

Мы болтали с Делайн по пути на занятия — по правде говоря, я вынашивала коварный план разговорить её по поводу той истории с Дикьеном и Аннет, — и я не сразу заметила, что идущие впереди нас девушки замолчали. Тишина впереди оглушила, как рев водопада — плывущих в лодочке по смирной речушке малье с зонтиками от солнца.

Делайн первая обратила внимание на то, что наши однокурсницы вели себя, мягко говоря, странно. Что бы ни происходило, молчание — реакция редкая.

— Лайгон будет вести орангутанг? — пробормотала она. Наконец, одними из последних, и мы зашли в аудиторию.

Помимо привычной графитной доски в аудитории появилось ещё две таких же. И все они были исписаны четким аккуратным почерком: слова, предложения, грамматические конструкции. Стоящий к нам спиной высокий и худой мужчина с тёмными волосами до плеч дописывал последнее предложение: больше уже всё равно ничего бы не влезло.

— Пойдем, Хортенс, ну, чего ты застыла! — прошептала Делайн и дёрнула меня за рукав, вероятно, она уже давно что-то говорила и трясла меня, как ребёнок погремушку. Едва уловимый скрип мела и грохот моего собственного сердца разрывали барабанные перепонки в этой немыслимой выжидательной тишине.

Человек закончил писать, и за секунду до того, как он обернулся, я поддалась Делайн и всё же села.

Желудок скрутило, и я инстинктивно прижала ладонь ко рту.

— Тебе плохо? — подруга была обеспокоена, и я не знала, что ей ответить.

Да, мне плохо.

Он знал, что я тут. Не мог не знать, это же он.

Он…

Он.

Мне не было нужды подсчитывать и вспоминать, невидимый метроном и без того все эти два года без малого стучал и стучал в моей голове. Сегодня первое марта. Осталось ровно три месяца. Одна-единственная весна.

Но он здесь. И выглядит… Стальная космея, он почти совсем не изменился. То же худое и острое лицо, доходящие до плеч чёрные волосы — я помнила, какие они на ощупь. Его голос, его стальные радужки, его последние слова: обидные, резкие, отчаянные. Я сделала вид, что поверила им, должна была поверить. И ушла.

Откуда он мог здесь взяться? Из-за меня? Глупость какая, зачем я ему сдалась. Сбежал? Ну, да, и появился перед доброй сотней человек. Или. Или он вылечился?

Не знаю, как, но вдруг всё изменилось? Может быть, его излечили, нашли лекарство, почему бы и нет, и вот теперь он здесь. Так близко. Так внезапно.

Эймери Дьюссон стоял перед нами, оглядывая аудиторию с невозмутимым спокойствием, в котором мне чудилась нотка уже такой привычной иронии.

Стоял небрежно и прямо под восемью десятками жадно разглядывающих его девичьих глаз. Конечно, он не красавец, и по-прежнему напоминал растрепанного ворона, но одежда на нём была дорогая и элегантная, волосы блестели, и я почувствовала какое-то смутное недовольство из-за этого всеобщего внимания.

Он же на меня не смотрел.

— Приветствую, юные леди. Моё имя — Эйр Флотарис.

Я не могла ошибиться! И всё же сомнение на миг охватило меня. А вдруг… Не знаю, чего я хочу и боюсь больше: ошибки или же подтверждения. Но следующие его слова разбивают любые сомнения:

— На ближайшие три месяца, то есть фактически до конца вашей учёбы я буду заменять мальёка Реджеса в связи с его болезнью: глубокоуважаемый мальёк Стимпак сломал ногу, не смог сразу же получить соответствующую помощь, и теперь его травма требует длительного покоя. Я буду вести у вас лайгон, а для желающих — факультативную спортивную секцию по главтону. Да, леди, для девушек тоже. Хочу отметить, что спрашивать я буду строго, и ваши прежние оценки меня не интересуют.

Это, конечно, он. Стальная космея…

Конец первого тома