Лето, в котором нас не будет (СИ) - Летова Ефимия - Страница 2

Двери комнат были и в самом деле закрыты, но, уже подходя к диванчику, я обратила внимание на блеснувший ключ в одной из замочных скважин.

Наверное, потому, что он торчал снаружи.

* * *

Я уставилась на него почти зачарованно, забыв в этот момент и о своих горестях, и о грозе, и о кровожадной тьме, поглаживающей мои колени и пытающейся прикусить кончики пальцев. Я коснулась гладкой поверхности — она показался мне неестественно тёплой, словно кто-то недавно сжимал ключ в руках, а ведь здесь, наверху, даже слуги бывали редко. Я потянула ключ на себя — и он выскользнул, обнажая чёрный провал замочной скважины.

«Подглядывать — нехорошо!»

А называть дом бабушки гадюшником — хорошо? А кричать на маму и бить её? А говорить все те нехорошие слова — хорошо?

Мне хотелось заглянуть в эту комнату, прильнуть к чёрному проёму в форме расплывшейся перевёрнутой капли и убедиться, что комната пуста. Если бы не темнота вокруг… Торопливо, стараясь не задумываться, сняла с крючка стеклянный купол настенного светильника — пришлось забираться на диванчик, и я проделала это в обуви — сегодняшняя ночь явно была критичной для моего воспитания и всех намертво вложенных в голову маленькой Хортенс устоев и правил. Раздобыв светильник, попыталась выдернуть оплывшую толстую свечку — безуспешно, некогда уже оплавившийся воск слишком крепко её удерживал. Тогда я зажмурилась и сжала ладонями толстое стекло светильника, как обычно, попытавшись представить себе прекрасный небесный луг и цветочную поляну, полную божественных соцветий. Но в этот раз я увидела только небо, неправдоподобно чёрное, каким оно не бывает даже самой глухой и глубокой ночью, распускавшиеся на нём огненные лилии казались всполохами жаркого голодного пламени. Сначала их было три, потом пять, а потом — бесчисленное множество. Они становились всё больше, пылающие лепестки пульсировали, как отрезанные кусочки живого сердца, стремясь дотянуться до земли, беспомощной перед их могуществом.

Я ойкнула и открыла глаза, ощущая, как онемели слишком напряженные пальцы.

Свеча внутри светильника загорелась.

* * *

Раньше у меня не получался этот нехитрый фокус. Огненное чаровство считалось самым почётным среди других благих даров и говорило о благословении сонма божеств, но мы все до сих пор не были уверены, что я владею именно им — способность к чарам, наличие дара проявляется лет в шесть-семь — и нестабильно ещё в течение трёх-четырёх лет. Но сейчас мне некогда было радоваться или гордиться — комната за запертой дверью так и манила. Я медленно поднесла горящий светильник к скважине. Это же мой собственный дом, дом благородных Аделарда и Маристы Флорис, надежный, как военная крепость, так чего я боюсь? В закрытой комнате не могло находиться никого, кроме пары случайно залетевших стеклянных тальп, которые были докучливыми и настырными, но убивать их считалось дурной приметой: мелких крылатых тварей полагалось только отгонять засушенными лепестками герани, мяты и розмарина. Металл звякнул, ключ демонстративно нехотя провернулся в замке.

А вот дверь открылась бесшумно.

Одной свечи было явно мало, чтобы увидеть комнату целиком, но и так понятно, что здесь никого нет. Правда, защитные чехлы с мебели были сняты. И на столе у окна ни одного предмета. Стул, пустая, идеально ровно накрытая покрывалом кровать, закрытый шкаф. Я удовлетворила своё любопытство, можно возвращаться обратно в свою комнату, ложиться спать… плакать и переживать из-за ссоры родителей всё равно неожиданно расхотелось.

Я сделала шаг назад, спиной, по-прежнему испытывая какой-то странный подозрительный трепет по отношению к этой комнате — не зря Коссет всё время попрекала меня излишне богатым воображением! Напоследок окинула её взглядом ещё раз: ничего подозрительного, пусто… И вдруг что-то этакое блеснуло сбоку, я повернулась, ожидая нападения таинственной жути, и увидела незамеченный прежде, такой неуместный в пустой закрытой комнате предмет.

На низенькой тумбочке у кровати стоял цветочный горшок. Какое-то незнакомое мне растение, с толстыми широкими листьями и крупным тёмным цветком. Именно этот цветок вдруг замерцал россыпью синих огоньков — и погас.

Я опустила светильник на пол и подошла к цветку. Его тельце, по форме напоминавшее аденофору, казалось тяжёлым и бархатным на ощупь. Повинуясь какому-то внутреннему влечению, я протянула руку и погладила гладкий лист, коснулась мягкого лепестка, стебля… и отдёрнула руку, уколовшись о незамеченный в темноте острый шип. Сердитое пламя защекотало кончики пальцев под ногтями — и это тоже было в новинку.

Цветок как цветок, только светится. Я развернулась, стараясь не потерять контроль над неожиданно окрепшим пламенем и не спалить ничего ненароком. Надо ухо…

Свеча погасла, комната резко погрузилась в темноту, а я даже не вскрикнула, просто втянула воздух, со свистом и сипом. Потому что прямо за моей спиной стоял незнакомый человек — выше меня всего на какие-то полголовы, но от страха и слишком неожиданного перехода от мягкого сумрака к тьме мне показалось, что его бледное лицо сияет, а тёмные волосы колышутся, будто от ветра, которого здесь быть, разумеется, не могло.

Глава 2. Нежеланный сосед

Одна тысяча пятьсот пятый год, весна

Коссет читала мне перед сном разные книги, в том числе иногда и совсем не детские — возможно, тайком от мамы, позволяя себе иногда тоже интересоваться предметом чтения и получать удовольствие. Кажется, в глубине души эта суровая, даже угрюмая женщина сохранила островок романтичного восприятия действительности. Так, помимо довольно популярных историй о приключениях милых говорящих цветков на лесных полянах, шаловливых зверушек в лесах и прочей невинной и милой детской чепухи, порой я внимала байкам об оживающих по велению тёмных магов мертвецах, запретных магических ритуалах и прочей жути, столь милой противоречивому сердцу моей строгой гувернантки. Нередко герои и героини теряли сознание при виде очередного злокозненного монстра, их шевелюры вмиг становились белее мела, а заикание не могли излечить даже самые умелые знахарки.

В обморок при виде незнакомца я не упала, заикаться вроде бы не начала, но вот проверить волосы на предмет преждевременной седины не помешало бы. Впрочем, пугающе нечеловеческим лицо показалось мне только в самый первый момент: это был всего-навсего незнакомый мне мальчик. Чуть постарше и повыше меня, с непривычно длинными, до плеч, чёрными волосами и тёмными глазами. Ничего ужасного вытворять он не стал, просто уставился на меня сердито и раздосадованно.

— Ты что здесь делаешь?!

Сказать по правде, я стушевалась в первый момент. Да я и мальчиков-то видела крайне редко — несколько контактов с сыном Коссет, великовозрастным болваном, как именовал его папа, не в счёт — для меня он не был именно «мальчиком», он был всего лишь сыном гувернантки. Очевидно же, что его место было где-то в другом, не интересном для благородной малье вроде меня мире. В школу я в свои девять лет ещё не ходила, в гости к нам приезжали подруги матери исключительно с дочерьми, чинными и манерными, вечно смущающимися и хихикающими по любому поводу девочками в светло-зелёных, розовых или жёлтых платьицах.

Темноволосый мальчик не походил на слугу. И всё же его слова вызвали у меня запоздалое негодование: ещё ни один человек в этом доме и за его пределами, не решался разговаривать со мной в подобном тоне.

— Я здесь живу и это мой дом, понятно? А вот что здесь делаешь ты? Ты кто вообще такой?

— А, ясно, — он отвернулся и подошёл к мерцающему цветку, поправил горшок. — Ты Хортенс? Не следует тебе ко мне заходить. Почему ты вообще не спишь? Ты же ещё малявка.

Я просто задохнулась от возмущения — лучшее лекарство от страха и оторопи.

— Я ложусь спать, когда захочу, понятно?! Кто тебя сюда пустил, откуда ты сам взялся?

— Меня пустил сюда твой отец, — хмыкнул мальчишка, оторвавшись от цветка. — Так что я имею полное право здесь быть. А вот тебе подниматься сюда не следует. Попадёт.