Дети Солнца (СИ) - "Гаранс" - Страница 9

Ансельм знал. Жрецы распределяют преобразующую силу божества между привилегированными семьями. Посвященные нобили, получившие силу, живут долго, мало болеют, быстро исцеляются. Они гораздо выносливее и сильнее обычных людей.

Высшие военные чины империи, поступая на службу, получают силы втрое, а то и вчетверо больше обычного. После отставки их этой силы лишают. Делает это верховный жрец при помощи черного кинжала. Публично, на площади перед императорским дворцом.

Если Ансельм хочет ехать в Скогар как частное лицо, сначала он должен вернуться в ставку императора. Но из-за этого он упустит время, да и много ли сделаешь без войска и силы?

— Для императора вы важнее, чем беглый мятежник, лишенный войска, — сказал Моларис.

Ансельм подбирал нужные слова.

— Сейчас опасность в том, что многие солдаты империи — вчерашние либертины, — ответил он наконец. — Они при первой возможности снова присоединятся к Растусу. В Ниории мы пленили три тысячи либертинов, из них семьсот человек взяли на службу — а потом они вернулись к Растусу. Войско Растуса продвигалось вперед, увеличиваясь как лавина. Авторитет он не растерял. Если вернется в империю, всё может повториться.

— Возможно, я действительно преуменьшаю опасность, — кивнул Моларис. — Но ведь нам даже неизвестно, жив ли Растус.

— Жив. И недурно себя чувствует. Об этом вы можете судить по мне, — Ансельм постарался, чтобы это прозвучало без вызова.

— Вот как? — Моларис склонил голову набок, внимательно рассматривая Ансельма. Только что язык не высунул. Что-то было в Моларисе от большого пса. — Вы хотите сказать?..

— Я хочу сказать, что не мне должны принадлежать лавры победителя в последней схватке. Я чувствовал себя скверно, потому что с моим нексумом случился удар. Я назову вам людей, которые вели войска против либертинов. И бились они не с Растусом, а с Артусом, его и разбили. Сейчас я чувствую себя хорошо. Значит, мой нексум исцелился.

— Нексум, — повторил Моларис.

— Да. В свое время мы побратались.

Моларис поморщился.

— Хм… Полководец империи гоняется за отступником, потому что связан с ним узами кор нексум? Превосходно… И вы никому об этом не сообщили?

— Император знает.

— Император… Хорошо. Тогда пусть он и принимает решение. Вам в любом случае следует вернуться в столицу. И на вашем месте я сложил бы с себя обязанности полководца. Вы победили. Радуйтесь хотя бы этому — и не рвитесь к нексуму.

— Спасибо, что не говорите о предательстве прямо, — сказал Ансельм.

— А так ли важна моя прямота? Возвращайтесь. Я сочувствую вам. Но на ближайшем совете я буду настаивать на запрещении обряда кор нексум в императорских войсках. Боги, как вы еще держались? Как?.. Все это время? Это невозможно.

Ансельм пожал плечами. Он знал Молариса: если уже тот озвучил решение, уговоры бесполезны. Но самолюбие требовало задать еще один вопрос, и Ансельм не удержался.

— Почему вы считаете, что я, три года боровшийся с собственным нексумом, теперь присоединюсь к нему?

И Моларис ответил — мягко, как больному:

— Я так не считаю. Я просто знаю, что и у сильных запас воли не бесконечен. Разговор окончен, Ансельм. Да хранят боги вашу бедовую голову.

Ансельм поклонился. Вот и всё. Сам он на месте Молариса действовал бы так же. Что ж, теперь он точно знает, что делать. Выбора ему не оставили.

Пока Ансельм беседовал с Моларисом, приближенные ожидали его в большом общем зале казарм. Здесь в камине горел огонь: нельзя пускать осень в дом, осень — неверная гостья. Сияли масляные плошки на столах. Тепло-розовый свет озарял снизу локти, плечи и лица, позволяя угадывать движения и эмоции людей.

Кьяртан, жизнерадостный молодой человек из новых нобилей, наслаждался отдыхом и размышлял, как хорошо погуляет завтра в городе. Он даже придумал, с кем именно погуляет.

Прошло два месяца с тех пор как Кьяртан в составе подкрепления прибыл к Ансельму из гарнизона на северной границе империи. Он уже освоился, понял, с кем стоит заводить знакомства, а к кому лучше не подходить. Сам он охотно гульнул бы с Като и Секстусом — закадычными приятелями и прекрасными воинами, настоящими героями. Но они обращали на новичка внимание лишь затем, чтобы посмеяться.

Что хуже, смеялась над ним и госпожа Рената, хорошенькая воительница, племянница Ансельма, в которую Кьяртан сдуру влюбился.

Рената высокая, красивая и сильная, движения у нее четкие, летящие, глаза умные, лицо смелое. Кьяртан даже сказал бы, что ее теплая туника отважна, плащ верен, а сапожки неутомимы. И не умолкал бы весь вечер, рассказывая о всевозможных достоинствах Ренаты и всего, что с ней связано. Но нобили Ансельма не интересовались его чувствами.

И не то чтобы Кьяртана презирали за происхождение. Нет. Когда-то нобилями считались только представители нескольких древних родов. Теперь же посвящение давали и детям варваров — как награду за особые заслуги перед империей. Но Кьяртан чувствовал, что для истинных нобилей он так и останется чужим, что бы ни сделал. Все они, что при Ансельме, одного круга, и войти в него почти невозможно. Разве если повезет совершить немыслимые подвиги во имя императора — но таких пока не подворачивалось.

Единственным нобилем, принимавшим Кьяртана всерьез, была кузина Ренаты, Уирка. Года на три младше Кьяртана, она еще не научилась презрительно поджимать губы перед новичками. Рядом со своей двоюродной сестрой Уирка выглядела как воробушек при соколе. Кьяртан иногда заступался за нее — Уирка была из тех, кому хотелось покровительствовать. К тому же Кьяртан надеялся добраться через нее до Ренаты.

Вот Уирку он с собой позвал бы, сиди они где-нибудь в Равенне или Медиолане. Там, говорят, никто не удивляется знатным девицам, которые шляются по пивным в компании скользких типов. И если бы еще Уиркин дядя был где-нибудь подальше… В общем, препятствий для совместного гудежа было много.

Раздумывая над этим, Кьяртан подсел к столу, где в компании других нобилей сидели прекрасная Рената и ее кузина. Взял с блюда кусок мясного пирога — никто не возражал, никто его и не заметил. Все продолжали болтать о своем. Като улегся спиной на лавку, и Кьяртан видел только кончики его сапог, высовывающиеся из-за края стола. Секстус сидел прямо, не касаясь плечами стены, и был трезв, внимателен и собран — как всегда.

Рената, блестя глазами, вдохновенно рассказывала о любви. Но не о такой, какая заставляет молодежь обжиматься, а о той, какая намертво связывает предназначенные друг другу души.

— Кем предназначенные-то? — лениво, с растяжечкой спросил Като.

Рената вытянула поверх стола красивую руку, положила на нее голову и улыбнулась Кьяртану с подчеркнутым лукавством. Кьяртан понимал, что она кокетничает, и все равно сердце от этой улыбки вздрогнуло и потянулось к красавице. А Рената заговорила горячо и убежденно:

— Известно кем: судьбой. Которая над богами. Которая создает законы для всех живых душ. Души и тела людей — они из света, из священного огня. Любовь соединяет два огня в один. Люди — факелы, зажженные в промозглой ночи. Они тянутся друг к другу, потому что тепло и свет тянутся к подобному.

И Рената одарила Кьяртана взглядом сияющих черных глаз. Кьяртан торопливо кивнул и отвел глаза. Красавица повторила слова модных поэтов о философии любви. На кор нексум он никогда бы не согласился, даже с Ренатой. Но почему его тянет к таким, как она? С невозможными запросами. Он добавил бы «к восторженным дурам», если бы мог так назвать Ренату.

— А как заранее знать, твой это человек или нет? — спросил Секстус.

— Уж если свою вторую половинку увидишь — узнаешь, — отвечала Рената. — Это как… Как если из темноты выйти на свет.

— Опасно это — искать свет в другом человеке, — возразил, подходя к столу, Сегестус.

По мнению Кьяртана Сегестус был, пожалуй, самым толковым из приближенных Ансельма. Кьяртан его уважал и опасался. По поведению, да и по внешности это был типичный старый нобиль. Сражу было видно, что он никогда не проходил метаморфоз, прямой нос, узкие сухие губы и большие миндалевидные глаза достались ему в наследство от многих поколений знатных ромеев.