Дети Солнца (СИ) - "Гаранс" - Страница 52

И тут Флавий вспомнил: Магды больше нет. Давно нет. Тогда зачем им к Гисли? Ах, да! Его же спасают.

Что-то сегодня совсем худо. Он умирает? Сходит с ума?

Нет, так дело не пойдет. Надо бы принять укрепляющего. В его положении годятся только сильные средства. От них будет хуже — но потом. Займем у наркотиков немного времени — чтобы не выглядеть перед Ренатой совсем уже безнадежным безумцем.

— Погодите. Мне нужно… лекарство.

Уирка вывернулась из-под его руки, скинула мешок на землю и отступила к Ренате. Обе они терпеливо ждали, пока Флавий смешивал порошки. Рената дала воды из своей флажки. Флавий влил в себя лошадиную дозу стимулятора по проверенному рецепту. С этим снадобьем люди сохраняют ясную голову даже во время оргий.

Он снова навалился на Уирку. Пусть тащит, раз взялась. В голове постепенно прояснялось, руки и ноги наливались силой.

Рената старалась подбодрить:

— За твой подвиг тебя оставят жить хоть на год. А потом проводят до Озера Ста Рукавов, найдут корабль до Ольми…

— Гисли хороший человек, — сказала Уирка. — Он хороший, а мы ему — такую подлость. За что?

— И я не знаю, — откликнулся Флавий.

А вот и озеро. Оно казалось небольшим, но Флавий знал, что всё его не обойдешь и за полдня. Узкий, с четверть мили, пролив соединял два широких плеса. Усадьба Гисли расположилась у одного из них, на высоком берегу. Флавия же привели к другому плесу, на низкий берег, в луга.

У воды, на песчаном пляже, стояло длинное низкое строение из почерневших за годы бревен, с двускатной крышей. Крошечные окошки затянуты бычьим пузырем. Строго посередине строение разделяет бревенчатая стена. Два входа с двух сторон. Получились два дома, сросшиеся спинами.

Флавий с невольным умилением подумал, что баня эта, наверное, для Гисли то же, что и многочисленные охотничьи домики, разбросанные по окрестным лесам. Летом здесь приятно валяться на песке, ловить рыбу и купаться. Ну да, и два входа, должно быть, потому, что половина строения — баня, а другая — склад, где Гисли хранит рыболовную снасть и держит лодку.

Эх, вот так бы жить, своим хозяйством, ни от кого не зависеть, по желанию перекладывать заботы о доме на широкие плечи супруги. Если Флавий удержится на краю могильной ямы, он ничего другого не пожелает. Свой дом, свое дело, свои маленькие прихоти. Только как получить всё это ему, замаравшему себя союзом с либертинами? Даже если благодаря Ренате его простят, как спастись от самой Ренаты?

А ведь Гисли доживает в покое последние дни и знать не знает, что его ждет. Как и эти дети, что тащат к нему Флавия в его дом. Хотя, может, у Маркуса еще ничего не получится со Сверри?

Уирка завозилась с засовом. Флавию пришлось встать на ноги: опора из-под него вывернулась, а висеть на Ренате он не решился. Флавий просто обнимал ее — нежно и деликатно. И с удовольствием наблюдал: ах, эти пылающие щечки, блестящие глазки, ах, этот трепет пойманной лани! Да, дурочка, просто так не освободишься. Не отпихнешь слабого больного человека. Но и не понять, что за тебя не просто так держатся, тоже не выйдет, не настолько же ты наивна? А интересно, сколько у тебя было любовников?

Заскрипела дверь.

— Идем, — сказала Уирка.

Чтобы войти, пришлось сильно наклониться. В темном сухом предбаннике хорошо пахло. Баня была попроще, чем в усадьбе Гисли, но крепкая и чисто прибранная. Да, здесь можно жить. Стены на совесть проконопачены, очаг обложен камнями, рядом запас дров. В углу две деревянные бочки.

Низкая лавка вдоль боковой стены была застелена: чистое покрывало прикрывало что-то высокое, пышное. Флавий потрогал — руки тонут. Тюфяк не иначе как на гусином пуху. Садиться он не стал, боясь измарать покрывало.

На высокой лавке вдоль торца ждали гостя глиняная миска, кружка, две деревянные ложки — побольше и поменьше. Посуда обожженная, с цветным узором — красные и желтые полосы по темному фону, а на дне — затейливые петельки. Для оберега, что ли? Или так, для красоты? Дальше всех, у самой стены, стояли накрытый деревянной дощечкой котелок и запечатанный кувшин с красным цветком на боку. Между ними лежал холщовый мешочек.

Флавий с удовольствием рассмотрел каждую вещь. Представил, как хозяйка выбирает их для него. Расписная миска, кувшин с цветочком, пуховая перина, покрывало из отбеленного льна…

— А где хозяева?

— Гисли обещал зайти ближе к вечеру, — откликнулась Уирка.

Флавий посмотрел на окошко. На подоконнике, образованном срезом бревна, лежала мертвая бабочка. Ее крылышки нарядно светились. Запыленная драгоценность. Должно быть, лежит здесь еще с осени. Странно. Здесь так чисто. И окно наверняка протирали перед его приходом. Почему оставили бабочку?

Его отвлекла Рената:

— Сядь отдохни. Сейчас вымоешься. Воду нагрели к нашему приходу, но ждали-то нас раньше. Надо бы еще взбодрить, а то почти остыла…

Она уже осмотрела все вещи, сунулась во все углы, а сейчас опустилась на колени перед очагом, собираясь разводить огонь.

— Зачем? — спросил Флавий. — Тепло же.

Она как будто не услышала вопроса.

— Согреть тебе бульон? Раздевайся.

Уирка привалилась к дверному косяку с мешком Флавия в обнимку, глаза ее смеялись. Встретив взгляд Флавия, она посерьезнела:

— Рената, нам пора.

— Время еще есть, — сказала Рената, аккуратно укладывая поленья.

— Ты хотела зайти к Гисли. Флавий сам о себе позаботится. Он здесь хозяин, не мы, — Уирка поставила мешок Флавия у стены, в ногах ложа.

Рената выпрямилась и стояла перед очагом, сверкая глазами и хмуря брови. Она словно собралась защищать очаг грудью. То есть, конечно, не столько очаг, сколько свой статус хозяйки. Флавий поклонился:

— Жду вас в любое время, госпожа. Сейчас же как милости прошу: дайте мне самому позаботиться о себе. Обещаю впредь слушаться любого вашего слова. Но оставьте мне хотя бы немного самоуважения.

— О! — сказала она. — О! У нас же был один учитель. Я не настолько хороша в медицине, как ты, но тоже кое-что могу. Относись ко мне как ко врачу… Как к сиделке.

— Нет. Простите, не могу. Рената, я хочу… — он мог бы сказать «я хочу любить тебя», если бы у дверей не терлась Уирка. Да и Ренату нельзя вот так сразу пугать признанием. — Я благодарен тебе. Но позволь мне самому делать для себя что могу. И пока могу. Сейчас я и так уже замарал тебя грязью, — он дотронулся до пятна на ее куртке — на боку, чуть выше пояса, и с трудом сдержал желание погладить. — Я приведу себя в порядок — и жду в гости госпожу Ренату. Поверь, я буду очень ждать. Вы… Ты мне очень нужна.

Он услышал за спиной «гм-м» и осекся.

— Иди к Гисли, Рената, — сказала Уирка. — Ты же хотела познакомиться. И возвращайся поскорее: нас могут хватиться, пойдут расспросы. Я помогу Флавию освоиться и вернусь к нашим.

Рената смотрела на Флавия, и ее черные глаза светились лаской и восхищением.

— Нам и правда нельзя надолго задерживаться, — сказала она.

— До завтра! — ответил Флавий.

Но она не трогалась с места:

— Там кроме бульона еще лепешки. Справа от котелка, в холщовом мешочке. Не забудь.

— Спасибо! Я не забуду.

— Свежие лепешки… — пролепетала она.

Флавию стало неловко. Но лучше уж выгнать девушку, чем флиртовать с ней на глазах у ее кузена, грязным, вонючим, не смея даже присесть, чтобы не запачкать постель. Хорошо бы она пришла сегодня вечером, одна. Но просить об этом при Уирке нельзя.

Он нежно посмотрел на Ренату и сказал, тщательно подбирая слова:

— Ваше общество лечит, госпожа Рената. Сейчас я почти верю, что могу выбраться. Я… я буду ждать вас, — здесь он заставил голос дрогнуть. Пусть она подумает, от чего: от благодарности? от робкого желания видеть ее почаще — как госпожу, а не как сиделку? Всё, всё! Главное — самому не растрогаться.

Он чувствовал себя на редкость уверенно. Он знал, что это действует наркотик, что силы у него заемные, и расплачиваться придется… придется. Но сейчас даже об этом думалось легко. Он потерпит, а со следующим приходом Ренаты еще раз примет снадобье. Если она придет одна, они живо разберутся! Так. Что-то он развеселился. Надо помнить об осторожности.