Дети Солнца (СИ) - "Гаранс" - Страница 112

— Флавий? Отирается у казарм? — Сегестус снова зажевал губами. Из взгляда его ушла злость, и он стал бестолковым и напряженным, как у попугая.

Моларис улыбнулся, всем своим видом выражая терпение:

— А Уирка вам не рассказала? Жаловалась на тренировки, на метаморфозы, а про то, откуда у нее свежий вывих руки, промолчала? Не рассказала, как сегодня кидалась на стены? Ну, вот она, ваша девочка. Если бы вы чаще нас навещали, если бы понаблюдали за ней, возможно, вы приняли бы мою точку зрения. И о Флавии вы могли бы рассказывать время от времени. А то я год ничего о нем не слышу — и вдруг он тут как тут. Почему? Зачем? Кто позволил?

— Флавий — здесь? — переспросил Сегестус.

— Да я же вам говорю. Пришел рано утром, шатался у стен лагеря. Спровоцировал Уирку… Я не знаю, что это было. Припадок?

— Боги! Я думал, Уирка с кем-то подралась.

— Подралась! Ну, можно и так сказать. Со стенами. Раньше я думал, что мы с вами справляемся. Теперь я думаю, что даже такой город как Медиолан слишком мал для двоих. Их надо развести подальше. Или усилить надзор.

— Усилить надзор! — воскликнул Сегестус. — Я не тюремщик. Чего вы хотите от Флавия? Он хороший врач. Его крепости можно позавидовать. Я и не помню никого, кто в его положении мог бы вернуть себе вменяемость и работоспособность. Флавий — идеальный инструмент, оказавшийся в неправильных руках. При должном подходе вполне полезен. Моя задача — вновь встроить его в общество.

— Вы делаете что можете, — сказал Моларис. — И Уирку, вон, собрали по кусочкам. Считай, пересоздали. Но ведь вам и раньше приходилось иметь дело с подобными малолетними в таком же состоянии, верно? Были и помоложе — и они умирали под руками на столе, а чаще просто в открытом поле? Уирка выжила чудом, но я всё равно не понимаю, почему именно эта ваша пациентка непременно должна быть счастлива и благополучна. Даже если вы всю свою горечь за тех, кого не смогли спасти, вложили в одну, это не…

— Да что говорить? — оборвал его Сегестус. — Когда лечишь, не думаешь, стоит ли пациенту жить дальше. Дурное это дело — привязываться. Портит характер. Куда лучше связываться — вот как Флавий…

Он встал, прошелся по зале. Склонился над Кьяртаном:

— Что ты скажешь? Ты тоже видишь в Уирке чудовище?

Кьяртан деликатно кашлянул.

— Я не знал, что Уирка… сегодня поранилась. Было не до того. Так-то она, конечно, скучает…

— По Флавию? — спросил Моларис.

— Ну…

Кьяртан смотрел на них обоих и чувствовал, что не поможет им, высказав свои страхи и сомнения. Чтобы утешить Сегестуса, он сказал:

— Нет, никакого чудовища я не вижу. Вижу человека, который честно старается исполнять свой долг. Думаю, врач здесь сделает куда больше, чем такой балбес как я. Врач и жрец. Да, я думаю, здесь нужны врач и жрец — а больше никто в этом не разберется.

Сегестус кивнул ему. У него даже лицо разгладилось. Улыбки не было, но что-то просияло в нем изнутри, и Кьяртану стало стыдно за то, что он не был честен до конца.

— Хотел бы я знать, чем здесь помочь, — сказал Сегестус. — Я… Я буду приходить. И ты с Уиркой приходите ко мне. Когда угодно. Может быть, вместе что-нибудь придумаем.

«А как же Флавий?» — подумал Кьяртан, но спросить не решился. Он обрадовался приглашению. Может быть, удастся поговорить о Ренате. И даже увидеть ее, перемолвиться парой слов.

— Я на вас надеюсь, Сегестус, — сказал Моларис, вставая. — Раз уж мы оба взялись за это дело, его нужно выполнять хорошо. Если вам нужна помощь с Флавием — скажите. Не молчите, не надейтесь только на себя. Мне не хотелось бы… ничего неожиданного. А вы, Кьяртан, следите за Уиркой. Пусть ведет себя благоразумно. О любых подозрительных изменениях говорите мне. Да, предупредите ее: завтра она едет с нами. Я тоже понаблюдаю за ней. Возможно, здесь действительно нужен врач. Или жрец.

Глава 48

Флавий злился на себя. Зачем потащился к казармам? Просто, должно быть, устал. Накопилось. Надеялся встретить Уирку и поговорить. Поссориться, подраться — и спастись от безысходной тоски.

Всё это время он пытался выжить — назло всем. С расстроенным здоровьем, с оборванными социальными связями, с прошлым врага и репутацией ренегата. Выжить и занять достойное положение.

Год работы на Сегестуса вымотал его, как выматывает год тяжелой болезни. Работа на износ, за еду, без надежды что-нибудь изменить. Тесный дом Сегестуса стоял среди многоквартирных инсул как в центре улья. В инсулах жили работники императорских прядилен и суконных мастерских. Окно отведенной Флавию комнатки выходило на глухую серую стену. Если высунуться подальше, можно было увидеть и вторую стену, изрешеченную дырами окон, а за ней глухой грязный забор. Флавий вспоминал родное селение, невысокие каменные ограды, на которые можно облокотиться, маленькие дворики, обнесенные деревянными галереями, в виноградной тени. Широкую белую дорогу к сливовым садам, пыльные абрикосы на обочине… У него перехватывало дух от воспоминаний. Нет, он туда не вернется. Не дадут. Да и не примут его там.

Сегестусу, похоже, нравилось жить в людском муравейнике. Недалеко отсюда был храм Солнца, где Сегестус через жрецов получал благословение и запасы Крови Солнца для обслуживания нобилей. При этом Сегестус лечил и отребье. У него всегда было слишком много работы, а из помощников только Флавий и еще двое слуг.

Флавий заикнулся было Сегестусу, что он ученик жреца и хотел бы продолжать обучение, но подозрительного взгляда и вопроса: «Кто же тебя учил? Отступник Маркус?» хватило, чтобы больше к этому вопросу не возвращаться.

Бывало, Флавий запирался в своей комнате и беседовал с Магдой. Пытался выцарапать ее мира мертвых — для того, чтобы как следует оскорбить. Такие срывы случались с ним всё чаще.

Новый нексум мог бы успокоить, укрепить душу. Но у казарм Флавий ничего не добился. Только зря потратил половину выходного дня на дорогу туда и обратно.

Раньше военный лагерь находился за пределами Медиолана, но город разросся, и укрепления с казармами стали его частью. После реформы войска легионеров обычно селили по квартирам в городе, а казармы использовали под склады. Но в Медиолане многие горожане были замечены в сочувствии либертинам, а некоторые даже в прямой поддержке, поэтому Моларис предпочел разместить войска в лагере. Добраться туда было нелегко, а уж проникнуть внутрь почти невозможно. Флавий нашел себе помощников среди офицеров, но сейчас никого из них увидеть не удалось. Все были заняты сборами.

Вернувшись к Сегестусу, Флавий свалился на свое узкое ложе и лежал, переводя взгляд с низкого потолка на груду цветного тряпья в углу: у него уже давно не было ни сил, ни охоты прибраться в комнате.

Слугам он сказал, что заболел, и его оставили в покое.

Когда дверь распахнулась, и появился Сегестус с масляной лампой в руке, Флавий неохотно сел на кровати. Сегестус поставил лампу на скамью у входа, а потом неожиданно подскочил к Флавию и залепил ему пощечину.

Флавию показалось, что по комнате пошел звон. Он шатнулся, приложил ладонь к ушибленному месту.

— Что не так? Чем ты недоволен?

— Ты, сволочь, еще спрашиваешь? — загремел Сетестус. — Чего у тебя нет — мозгов или стыда?

Флавий посмотрел, нет ли на ладони крови. Он не мог понять, разбито ли лицо.

— Ну, давай поговорим, — сказал он. — В чем я провинился? Что мне предъявишь, кроме того, что я делал по чужим приказам? Или когда был не в себе? Сейчас я здоров — и чист.

— Чист? — Рука Сегестуса снова поднялась для оплеухи. Сегестус посмотрел на нее удивленно, как на чужую, и Флавий понял, что он не владеет собой. — По-твоему, чужая судьба — пристойная плата за твою жизнь?

— Скажи-ка, если я умру, что ты сделаешь, чтобы вытащить Уирку?

— Как можно сравнивать! Хм…

Сегестус умолк. Флавий вскочил с кровати и подался ему навстречу. Обида придала ему отваги.

— Вот именно. Всё, что угодно. Сегестус, я думал, что заслужил уже твое доверие. Что я должен сделать? Вспороть себе брюхо?