Бог Боли (ЛП) - Кент Рина - Страница 70

— Если Крейтон решит сделать это, ничто меня не остановит. Даже ты.

— Будем надеяться, что мы никогда больше не встретимся, мистер Кинг.

— Советую вам молиться об этом, мистер Волков.

А потом папа выносит меня из больницы, его шаги уверенны, он держит крепко, как будто я совсем легкая.

Я чувствую, как он усаживает меня на заднее сиденье машины и скользит рядом со мной.

— Куда, Босс? — раздается голос Коли с водительского сиденья, когда он задним ходом выезжает с парковки.

— В аэропорт. — Спокойно отвечает папа, прежде чем прошептать: — Мы уехали из больницы. Ты можешь просыпаться, Аннушка.

Я прикусываю нижнюю губу, медленно открываю глаза и стыдливо смотрю на папу.

— Ты знал?

— Ты хороша, но не настолько. Кроме того, ты притворялась спящей, когда хотела провести ночь в нашей спальне.

— В этот раз все по-другому.

— Ты не хотела, чтобы я причинил ему боль. Я знаю.

— И я не хочу, чтобы он причинил тебе боль, папа.

— Он не сможет. — Маленькая улыбка украшает его губы, когда он взъерошивает мои волосы. — Не знал, что ты настолько выросла, что можешь в одиночку защитить своего брата и даже меня.

— Я тоже Волкова.

— Да, ты Волкова. Это значит, что в следующий раз, когда кто-то будет угрожать тебе, ты побьешь его на хрен.

Я качаю головой.

— Я бы не смогла жить, если бы причинил вред человеку, которого Крейтон считает отцом и примером для подражания.

— Это все равно не оправдывает то, как он с тобой разговаривал.

— Послушай, папа...

— Нет, ты послушай меня. Я знаю, что тебе нравится этот мальчик, и тебе больно, потому что тебе пришлось выстрелить его. Но это ключевое слово, Аннушка. Ты должна была выстрелить в него. Угрожая жизни Джереми, он не оставил тебе другого выбора, кроме как нажать на курок. Он знает, как много твой брат значит для тебя, он знает, что ты без колебаний защитишь его, но он все равно ударил его ножом. Это он навязал тебе свою руку, это он не принял во внимание твои чувства или обстоятельства, когда делал этот выбор. Поэтому не кори себя за то, что ты выбрала свою семью или приняла решение, к которому тебя принудили. Если бы он любил тебя, если бы ты была ему дорога, а не месть и прошлая вендетта, он бы не поставил тебя в такое положение.

По моей щеке скатывается слеза, затем еще и еще.

Я понимаю смысл папиных слов, понимаю, но в голове у меня только красная сцена.

Глубокий красный.

Много красного.

Единственная сцена, которая воспроизводится в моей голове, это бледный Крейтон, подключенный к аппаратам, неспособный открыть глаза.

Призрак своего прежнего «я».

Теперь он кажется таким далеким воспоминанием.

Последний день, который мы провели вместе, был несколько дней назад, но кажется, будто прошло столетие.

Столько всего произошло между той сладкой фазой медового месяца и этим кошмаром, что я больше не могу за всем этим угнаться.

— Все еще больно, папа. — Я хватаю в кулак свою толстовку. — Прямо здесь, больно так сильно.

— Со временем будет болеть меньше.

— Ты даже не веришь в это.

— Должно быть. Тебе нужно забыть его, Анника. Если он жаждет мести, то он не остановится, пока не уничтожит тебя, даже если это будет означать уничтожение себя в процессе. Ты понимаешь?

Мои губы сжались, но я кивнула.

— Мне нужно, чтобы ты пообещала мне, что не будешь искать его. Взамен я позволю тебе учиться балету, дам тебе свободу, которой ты всегда жаждала, и я буду бороться со всем братством, чтобы тебя не отдали в брак по расчету.

Я не могу поверить своим ушам.

Именно этого я всегда хотела от своей семьи — свободы решать свою судьбу.

Я просто никогда не думала, что получу ее такой ценой.

— Обещай мне, Аннушка.

— Я обещаю. — Пробормотала я.

Глубоко внутри я молюсь.

Я обещаю, что все между мной и Крейтоном закончится, но только если он очнется.

Только если я буду уверена, что с ним все в порядке.

После этого мне плевать на свою жизнь.

— Хорошо. — Папа кивает. — А теперь пойдем домой. Твоя мама беспокоится о тебя.

Я беззвучно киваю. Больше не было произнесено ни слова, пока мы садились на борт частного самолета.

Это не из-за неловкости или чего-то еще. Папа по натуре не разговорчив, и он, вероятно, дает мне пространство, в котором, по его мнению, я нуждаюсь.

Они с Колей сидят напротив меня, обсуждая дела.

Слеза скатывается по моей щеке, когда я в последний раз смотрю на остров.

Я пробыла здесь всего несколько месяцев, но у меня были друзья, опыт, от которого захватывало дух, и мужчина, который подарил мне весь мир.

Как раз перед тем, как я все разрушила.

Может быть, лучше, чтобы я все-таки уехала.

Этот остров, возможно, заставил меня почувствовать себя живой впервые с момента моего рождения, но он также разорвал мое сердце в клочья.

Голоса папы и Коли звучат на заднем плане, пока я заставляю себя заснуть.

Как только мы приземляемся, я готова идти домой и плакать у мамы на груди.

Я готова позволить ей утешить меня, даже если я немного виню в этом ее и папу.

Я не виню папу за то, что он защищал ее, но, возможно, я виню их за то, что они родили меня, за то, что позволили мне оказаться в этом мире, где единственный человек, которого я хотела всем сердцем и душой, не может быть со мной.

И борется за свою жизнь из-за меня.

Как только мы оказываемся в машине, я проверяю свои сообщения и задыхаюсь от рыданий, когда читаю сообщение, полученное во время полета.

Ремингтон: Я подумал, что ты должна знать, что Крейтон очнулся. Он дезориентирован, но врачи сказали, что со временем ему станет лучше.

Глава 32

Крейтон

Прошло две недели с тех пор, как я очнулся .

Первая неделя была проведена в больнице и прошла в череде анализов, реабилитации и гребаного шума.

Она была наполнена жалостливыми взглядами друзей, с которыми я рос всю свою жизнь, и бессмысленным, ненужным сочувствием.

Это было нагромождение движений, слов и ощущений. Я почти ничего не помню, кроме маминых слез и врожденной потребности остановить их.

Она была одновременно счастлива и печальна, и я до сих пор не знаю, почему она была печальна. Было ли это из-за того, что мне было больно, или она увидела выражение моих глаз?

Заглянула ли она под поверхность и обнаружила фасад, который я использовал в качестве камуфляжа?

Я не успел задать этот вопрос после того, как меня выписали несколько дней назад.

Родители забрали меня с собой домой, и я не протестовал. По крайней мере, так я смогу избежать лиц, с которых капает жалость.

Я могу держаться подальше от их наполненных минами разговоров, которые всегда так или иначе возвращаются к тому, как меня подстрелили.

Или, скорее, к тому, кто в меня стрелял.

К ней.

Мой заклятый враг и мое проклятие.

Я успешно избегал этой темы, притворяясь усталым или сонным. Этой привилегии я скоро лишусь, поскольку моя рана заживает — швы почти все растворились в коже, оставив дыру в верхней части груди.

— Несколько сантиметров вправо, и пуля попала бы ему в сердце, — вот что я услышал от доктора, разговаривавшего с моим отцом.

А я остался здесь, задаваясь вопросом, почему она не попала.

Я хотел умереть.

Я должен был умереть, так почему же я до сих пор дышу?

Этот вопрос живет в моей голове с тех пор, как я проснулся, и я до сих пор не могу найти ответ.

Вот почему я «выздоравливаю». Хотя я не уверен, что это правильное слово для атмосферы мировой войны, в которой я нахожусь.

Пока дождь хлещет снаружи, я сижу в игровой комнате, поглаживая пальцами удивительно послушного Тигра. Я привез его с собой с острова, несмотря на протесты Брэндона.

Он звонит мне по FaceTime каждый день, и я просто показываю ему кота, потому что это то, что его интересует.