Противоестественно (СИ) - "Shamal" - Страница 24

Так страшно, что я начинаю всерьез вырываться.

— Что ты натворил?! — беспомощно шепчу, растерянно глядя на племянника сверху вниз, пытаясь рассмотреть эмоции. — Макс!

— Прости-прости-прости! — частит он, еще сильнее сжимая хватку.

— Отпусти! Мне больно! — кричу, пытаясь отцепить его руки от себя, и Макс вдруг действительно прекращает сдавливать мои ребра медвежьими объятиями и поднимает голову.

У него такое выражение лица, что я с абсолютной безнадежностью понимаю, что случилось что-то непоправимое, что мир рушится, что…

— Я не должен был, — убежденно отвечает он четким и будто совершенно трезвым голосом, продолжая обнимать меня, но уже бережно, без былой пылкости. — Не должен был забывать все то, что с тобой сделали.

Значит, Юля была права, и Макс каким-то образом узнал про склад, Никиту, похищение и мой джентльменский жест.

— Я правильно понимаю, — начинаю осторожно, чтобы не сболтнуть лишнего. — Ты напился и приехал ко мне, чтобы извиниться за то, что был ребенком и просто забыл о том… инциденте?

Макс смотрел на меня такими страшно виноватыми глазами, что никаких слов и не требуется, но…

— Как ты мог?! — выдыхаю рассерженно, глядя на него с нескрываемым упреком и возмущением.

Племянник выглядит настолько несчастным и смущенным, что мне хочется его успокоить, сказать, что все в прошлом, но я не могу. Меня переполняют эмоции.

— Как ты мог пьяным сесть за руль?!

Требовательно протягиваю руку к ошарашенному Максу.

— Ключи! Быстро дал мне свои чертовы ключи!

Он досадливо кусает губы, но выуживает их из кармана и покорно отдает, с собачьей тоской наблюдая, как я кидаю их на прикроватный столик.

— А теперь послушай меня внимательно! — прицельным взглядом глядя в огромные зеленые глаза, обрамленные слипшимися от слез черными ресницами, раздельно произношу я, так, чтобы он понял и принял. — Во-первых, это было много лет назад. Во-вторых, твоей вины в случившемся нет, понятно? Я защищал твою мать, потому что она женщина, и тебя, потому что ты был ребенком. И если бы передо мной снова встал тот выбор, я бы поступил точно так же, ясно?

Губы Макса дрогнули, будто он хотел что-то спросить, но он крепко сжимает их, продолжая сосредоточенно слушать.

— И наконец по поводу того, что ты ничего не помнишь… — мне хочется сесть, но Макс практически лежит на моих ногах, не давая двинуться, да еще и давит на живот руками, так, что говорить трудно. Но я не хочу нарушать момент, понимая, насколько он важен. — Убедить тебя, что ничего не произошло, было самым правильным решением. Мы все боялись, что твоя психика сильно пострадает. Повторяю, Макс, ты был ребенком. Чуть старше Софии сейчас.

Он качает головой, глядя на меня полными упрека и безграничной тоски блестящими глазами.

— Мне кажется, я все видел…

— Ты ничего не видел и видеть не мог! Все случилось в другом помещении! — говорю открыто, практически называя вещи своими именами. Теперь он уже не ребенок, но Макс все равно нервно вздрагивает на последних словах. — Единственное, что ты видел — меня с разбитым лицом. А остальное додумываешь.

Вины во взгляде становится не меньше, может, даже больше, но он теперь хотя бы знает, что не был свидетелем, а это, на мой взгляд, уже должно его успокоить.

— Ложись спать, — впервые за все это время позволяю себе прикоснуться к его кудрявым каштановым волосам. Поглаживаю, пропуская пряди сквозь пальцы. — Поговорим на трезвую голову.

Макс кивает, прижимается к моему животу щекой, устало прикрывая глаза, и вдруг… целует в оголившийся от его манипуляций живот.

— Боже… — едва слышно шепчет он, снова неосознанно стискивая меня в объятиях. — Боже-боже-боже, да что же это такое?

Мне становится дурно, я хочу освободиться от хватки и убежать как можно дальше, потому что поведение Макса не на шутку пугает.

Кожа в том месте, где касались его губы, горит огнем, а дыхание перехватывает уже не из-за механического воздействия.

Мы лежим так достаточно долго. Настолько долго, что Макс успевает уснуть, позволяя мне наконец-то выскользнуть из кольца его сильных рук.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Хочется написать Юле, что он у меня, чтобы они не переживали, но боюсь, они решат за ним приехать, а потому убираю телефон как можно дальше, избегая соблазна, и принимаюсь складывать грязные тарелки в раковину, изредка поглядывая на спящего Макса. В верхней одежде и обуви, свесив ноги с кровати, он выглядит таким молодым и глупым, что я даже не мог на него злиться.

***

— Проснулся? Как себя чувствуешь? — я выключаю кофемашину и забираю чашку, приятно обжигая пальцы о нагретые стенки. В квартире и без того прохладно, но я дополнительно приоткрыл окно, впуская свежий воздух.

Макс моргает, трет бледное лицо, пытаясь прогнать сонливость, и хрипло бормочет:

— Омерзительно. Можно я приму душ?

— Разумеется, — делаю глоток кофе, прижимаясь бедром к рабочей поверхности. — А потом я отвезу тебя домой.

Знаю, что он недоволен, но спорить не решается. Я вообще не намерен сейчас выслушивать его оправдания или уговоры. Ну и что с того, что уже почти половина десятого вечера? Разве это причина оставлять его у себя на ночь?

Я злюсь, потому что страх за дурачка, который сел пьяным за руль, наконец-то осознается в полной мере, а я… а я ему не отец, чтобы как-то влиять. От бессилия и злюсь.

Наблюдаю, как Макс несколько раскоординированно стаскивает с себя куртку, разувается в коридоре и только потом, стараясь не смотреть мне в глаза, идет в душ. Там в стаканчике его зубная щетка, а где чистые полотенца он и так в курсе.

Мне, наверное, стоило бы что-то приготовить, но ни сил, ни желания нет, только раздражение.

И стыд.

Он знает обо всем и он, теперь, скорее всего, будет копать дальше.

— Кто тебе рассказал? — спрашиваю, когда Макс выходит из ванной комнаты чуть более адекватный, чем десять минут назад.

— Что? — с подчеркнутым равнодушием бурчит он, направляясь в коридор. Надевает куртку, наклоняется, чтобы зашнуровать ботинки.

— Не строй из себя дурачка! Кто тебе рассказал?!

Я очень зол. Мне хочется прямо сейчас закатить скандал, но я не позволяю себе этого. Нервно прокручиваю ключи от машины на пальце, гипнотизируя широкую спину Макса взглядом. Он будто специально меня игнорирует, но я продолжаю этот разговор в машине.

— Я был честен с тобой, может, тебе тоже стоит попробовать? — завожу двигатель, выруливаю с парковки… И как только он умудрился не попасть в аварию?

— Хорошо, — наконец-то выдыхает Макс, отворачиваясь к окну. — Я не поверил твоей истории про БДСМ игры с женщинами, ведь ты совсем не заинтересован в женщинах, это заметно. Но и в мужчинах, судя по всему, тоже не особо, да? — он кидает на меня беглый взгляд, но я на него даже не смотрю, умело скрывая, что мое сердце после его слов забилось с перебоями. — И… у меня были какие-то обрывистые воспоминания из детства, но я не был уверен, что они правдивые. И все как-то так сошлось…

— Что сошлось?

— Отец обсуждал со своим партнером по бизнесу какого-то Никиту, и я все понял, — он снова качает головой и вдруг поворачивается всем корпусом ко мне, заглядывая в глаза. — Понял, почему ничего не находил в интернете, вспомнил бесконечные суды, на которые ходил отец, толпы юристов и адвокатов дома, с которыми он сидел до поздней ночи. Он… — Макс поджимает губы, будто ему стыдно и неловко об этом говорить, — он просто вычеркнул все, что тогда случилось, да? И тебя тоже вычеркнул, когда на самом деле должен у тебя в ногах прощение просить?

Я на секунду отрываю взгляд от дороги и обреченно улыбаюсь, понимая, что Макс на самом-то деле ничего не знает. Если бы знал, что я помешан на его отце, он бы так не говорил.

— Так ты решил вместо него у меня прощение попросить?

Мой ироничный вопрос почему-то воспринимается очень серьезно.

— И попрошу! — убежденно заявляет племянник.

— Макс, мы уже это обсудили, да? Ты ни в чем не виноват, — мне хочется прекратить этот бессмысленный поток самобичевания и перевести разговор на то, что действительно важно. — И как же ты нашел информацию?