Инакомыслие, иноверие и наказание (СИ) - "Shamal" - Страница 26

Хмыкнув, он показал «фак» своему отражению в зеркале и направился вниз.

— Ну, что?.. Оу!

— Здравствуй, Хрис.

Парень замер, так и не спустившись с последней ступеньки лестницы. Все смотрел и смотрел на миниатюрную красивую девушку, сидящую за столом в гостиной.

— Ты Кьяра, правильно? — осторожно начал он, рассматривая ее пристальным взглядом, находя все новые и новые сходства с Амиром. Тот же разрез карамельных глаз, тот же оттенок волос, овал лица, изгиб губ, манера вести себя…

— Да, присаживайся, — девушка махнула рукой на стул напротив себя и взглянула на золотые наручные часики. — Он просил не начинать без них, так что… О, а вот и они!

Хрис, покачнулся, чувствуя, как почва уходит из-под ног. Зачем она здесь? Без кого не начинать?

— Амир приехал? — стараясь придать голосу твердости, поинтересовался парень, присаживаясь на указанное ему место.

— Нет, к сожалению, нет, — мягко улыбнулась Кьяра, поглядывая в сторону входной двери. — Я хотела поговорить.

— А кто «они»? — пробормотал Хрис, почему-то испытывая стыд за свой внешний вид. Господи, почему Эля не предупредила?!

Хотя он бы и сам не мог сказать, почему так разволновался. Наверное, просто много факторов сошлись в одной точке. Во-первых, он впервые за двенадцать лет увидел девушку. Нормальную девушку. Не старуху Эльвиру и не фригидную равнодушную медсестру Иру. Во-вторых, это же была сама Кьяра! Любимая дочь Амира, главная наследница всего в целом и этого коттеджа в частности, а значит — хозяйка. В-третьих, он почему-то был уверен, что именно она сейчас принимала решение о его дальнейшей судьбе, а если она приехала, значит… значит, что-то уже решила.

Входная дверь вдруг распахнулась, и в дом вошел Стас, а следом…

Хрис сперва его даже не узнал. Длинные светлые волосы шелковистой волной спадали на плечи, сияющие искренней радостью глаза с интересом рассматривали все вокруг, будто не созерцали эту гостиную ежедневно на протяжении двух лет. Да, Юрка будто остался таким же, но что-то было в нем неуловимо другое, притягательное, настоящее и такое… недоступное.

Стас по-хозяйски прошелся к столу, кивнул Кьяре и сел рядом с ней, с самым деловым видом, на какой только был способен.

Неловкое молчание вгоняло Хриса почти в паническое состояние, а омерзительное ощущение, что все они здесь по одну сторону баррикады, а он — по другую, навевала тоскливую беспомощность… Черт, да он тут будто на допросе у гестапо! А осознание, что и Юрка, который вроде бы был с ним в одной лодке все эти два года, теперь свободен и не подчиняется законам «заповедника», может выходить за ворота, когда вздумается, гулять, где вздумается, и ложиться спать — тоже, просто убивало.

— Сядь, — буркнул Юрке Стас, мельком взглянув на него, и мальчик послушался.

Они все выждали вежливую паузу, и Кьяра, дежурно улыбнувшись, мягко произнесла:

— Хрис, я здесь для того, чтобы обсудить с тобой то, что произошло пару месяцев назад.

Парень медленно кивнул, сцепляя пальцы в замок, чтобы не заорать. Не время включать королеву драмы. Нужно выслушать. Спокойно. Без истерик.

— Мой отец хотел… нет, планировал совершить не самый правильный поступок, за который, я уверена, ему самому было бы стыдно, потому что он не плохой человек.

Хрис позволил себе только иронично дернуть уголками губ, и, хоть это не осталось незамеченным Кьярой, она предпочла дипломатично промолчать.

— Он хотел увезти тебя, но и там ты бы не был свободен какое-то время, понимаешь? Судебные разбирательства по его делу еще не закончены, мы подключили лучших адвокатов, но, сам понимаешь, игра ведется на совсем другом уровне.

— Я понимаю, — хрипло отозвался Хрис, утыкаясь взглядом в столешницу. Ему срочно захотелось уйти отсюда. Стало гадко от всей этой ситуации, а абсурдность… абсурдность просто пробивала дно. Ведь все это какой-то фарс. Он запер его, сделал его своей безвольной игрушкой, а теперь приходят Кьяра, Стас, Юрка, организовывают круглый стол и начинают что-то ему объяснять.

Зачем? Просто оставьте в покое и делайте, что хотите. Скотину не ставят в известность, когда ее отвезут на убой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— У него не осталось денег на содержание этого коттеджа, поэтому с того самого дня, когда случилась неувязочка, всем здесь заведую я, — Кьяра склонила голову на бок, рассматривая Хриса, как какую-нибудь диковинную зверушку. — А теперь конкретно о той ночи. Стас должен был доставить тебя в аэропорт, а остальными должны были заняться охранники.

У Хриса внутри все заледенело. Он взглянул на молчаливого Юрку, но на лице друга не читались никакие эмоции, будто он уже знал все это… Да, блять, конечно знал! И в подробностях, в которые Хрис боялся вникать. Украдкой услышанный разговор в машине был настолько ерундовым по сравнению с разломанным на куски собственным заледеневшим сердцем, что думать о судьбе каких-то там мальчишек, которых пристрелят во сне или убьют иным способом просто не получалось. Ну убьют, сильное дело! Все умирают. В конце-то концов, почему Хриса вообще должна волновать чужая судьба, когда собственную втаптывают в грязь?

Но теперь осознание, что смерть ребят была бы на его совести, что та жизнь, которую он лелеял в мечтах, не стала бы счастливой, заляпавшись их кровью, просто выкинуло его из реальности.

У него не было выхода.

— Звучит ужасно, я понимаю. Отец просто не находил иного выхода, но когда я предложила ему решение, мы успели вовремя все это остановить.

— Вы хотели убить их. Убить Димку, Мишку, Артура, Юрку… — прошептал Хрис, сжимая пальцы в кулаки. Он ничего не чувствовал. В голове тоже была пустота, да вот только он уже знал, что все это — предвестник шторма. — Поэтому ты забрал его, да? — он посмотрел Стасу в глаза, но тот вовсе не смутился, кивнул, продолжая равнодушно смотреть в ответ.

— Отец не простил бы себя, — произнесла Кьяра, но Хрис не хотел ее слушать.

Он резко поднялся на ноги и бросил:

— Да плевать мне.

Ушел на второй этаж, прежде чем эмоции прорвутся наружу. Он не хотел кричать, плакать, ведь он был уже далеко не маленьким ребенком, и стоило бы научиться самоконтролю, но истрепанные нервы просто не выдерживали таких потрясений, а потому единственный способ хоть как-то сохранить лицо — отстраниться, закрыться там, где не будет чужих глаз.

Он вернулся в свою спальню и упал лицом в подушку, надеясь уснуть, и, в принципе, он смог бы, да. Смог бы вырубиться, чувствуя в себе невыразимую усталость, что давила на плечи неподъемным грузом, но буквально через пару минут дверь тихо скрипнула.

Хрис знал, кто пришел. Он умел определять людей по походке, по звукам, которые они издают, задевая предметы, по дыханию.

Димка все время бегает, например, Мишка водит руками по стенам, Артур шаркает ногами, а Юрка…

— Чего тебе надо? — глухо пробурчал Хрис в подушку, не поднимая головы.

— Ничего, — пробормотал парень, садясь на свою старую кровать. — Тут так все необычно теперь. Странно так…

— Нет ничего странного, — Хрис рывком поднялся на локтях, обвел взглядом спальню, избегая смотреть на Юрку. — Все как всегда. Обычно. Соседи приходят и уходят в эту комнату, а я остаюсь в ней. Ты ушел, но придет кто-то другой.

— Не придет, — отрицательно помотал головой друг, отчего его светлые волосы взметнулись и упали на плечи. — Не придет, потому что все это скоро закончится.

Захотелось рассмеяться наивности этого ребенка, ведь каким же надо быть глупым и доверчивым, чтобы в который раз поверить, будто люди меняются. Люди не меняются. Никогда. И Хрис тоже уже не изменится.

— Не закончится. Я не хочу уже никуда уходить, ясно тебе? — грубо спросил он, глядя в печальные серые глаза. — Раньше хотел так, что готов был все отдать за свободу, а теперь я понял, что мне она не нужна. Я вырос здесь и не умею жить иначе. А там… — он махнул в сторону окна и печально улыбнулся. — Там нет места для меня.

— Есть! — безапелляционно заявил Юрка, пересаживаясь к нему на кровать. — Никогда не поздно начать все сначала! Да, будет непросто, и мне даже представить сложно насколько. Даже мне тяжело адаптироваться, а я всего три года пробыл в изоляции, но ведь люди и дольше в тюрьме сидят, верно? Многие выходят спустя пятнадцать лет, двадцать. Понимаешь?