Первая кровь (СИ) - Черемис Игорь - Страница 37

— С девушкой? С той, с которой вы тогда гуляли? — я смущенно промолчал. — Не страшно. Я же говорил, что всегда рад гостям.

— Спасибо! — искренне ответил я.

Ну что ж, Аллочка. Моя мстя будет страшна. Я поехал к твоей бабушке — и только попробуй отказаться от моего дедушки.

— До встречи!

На той стороне линии послышались короткие гудки. Я положил трубку на аппарат и снова посмотрел на Аллу.

— Нас приглашают в гости, — важно сказал я. — Так что собирайся. Надеюсь, Елизавета Петровна не будет возражать, если мы убежим?

— Какие…

— Не буду! — крикнула бабушка с кухни. — Праздник мы уже отметили, всё выпили и съели, так чего сидеть? Сходите уже, погуляйте.

— Спасибо! — откликнулся я. — Алла, меня зачем-то зовет к себе дед Виталика. Для какого-то разговора, который нельзя обсуждать по телефону. Честно говоря, я его немного робею. И я был бы признателен тебе, если бы ты оказала мне небольшую психическую помощь.

Я улыбнулся во все тридцать два зуба. А заодно сделал глаза, как у кота из ещё не снятого здесь «Шрэка».

И Алла сдалась.

Глава 10. Предложение, от которого не отказываются

Разумеется, сдалась Алла не сразу, а лишь после того, как я получил полную и безусловную поддержку бабушки. Елизавете Петровне я, видимо, очень понравился, и она уже мысленно считала меня «женихом» — а то и «мужем» — своей внучки. Ну а совместная поездка по каким-то неведомым делам, да ещё вечером, да ещё после двух выпитых бутылок «Шампанского» и одной красного «Крымского», в её глазах виделась чуть ли не свадебным путешествием. Перед нашим совместным напором Алла сдалась, но попросила чуть подождать — переодеться.

Она и так сегодня была в достаточно скромном наряде, но для поездки к Михаилу Сергеевичу выбрала серую юбку пониже колен и сиреневую блузку с рюшами. Её красная кожаная курточка вписалась почти идеально, хотя и придавала Алле несколько вызывающий вид.

Я тоже был при определенном параде — если так можно назвать то, что на мне были только новые вещи. Я всё-таки решился и в один из вечеров завернул в пару промтоварных магазинов недалеко от института. Ничего модного я не искал. Джинсы в этот период советской власти можно было достать, насколько я помнил, за сотню рэ, а таких денег у меня не было. Поэтому я прикупил себе нормального фасона брюки — простые черные и хлопчатобумажные, но сидевшие относительно хорошо; я отдал за них всего девять рублей. Добавил пару рубашек — по три рубля каждая, не забыл про носки и трусы. Ботинки оставил старые, потому что не нашел ничего по душе в обувном магазине, и не стал зазря тратить деньги. Их и так оставалось совсем немного.

Так что я не слишком стеснялся своего вида, хотя, конечно, Алла рядом со мной смотрелась настоящей модницей и очень продвинутой девицей. Я видел, какие взгляды на неё бросали проходящие мимо девушки в простых платьях и ширпотребских пальто.

— Как думаешь, зачем он тебя пригласил?

— Не представляю, честно, — ответил я. — Даже гадать не буду. Мы с ним и говорили-то тогда ни о чем, перескакивая с темы на тему. Как плохо быть журналистом… Виталик — журналист, поэтому разговор зашел… что я делаю, буду ли возвращаться домой после учебы…

— А ты будешь?

— Не знаю ещё, мне до этого почти четыре года. Может, у меня страсть к наукам проснется, и я в аспирантуру документы подам. Ну а там НИИ какой-нибудь меня примет с распростертыми объятиями или ещё где таланты мои пригодятся.

Вернее, требования к поступающим в аспирантуру снизятся настолько, что и мне удастся туда проскочить.

— Таланты! — фыркнула Алла. — А ты от скромности не помрешь…

— А чего от неё помирать? А ты в Тореза учишься, да? Я угадал? Иностранные вроде ещё где-то преподают… но не помню, где.

— Нет, какой Тореза! В педагогическом я учусь… не хотела говорить, но бабуля выдала…

— А ты что, стесняешься? Нормальный институт. У нас в городе тоже есть пед, туда все девчонки из нашего класса пошли.

— Вот в том-то и дело, — как-то грустно бросила Алла. — Я тоже туда пошла, потому что все девчонки из класса. Ну и потому, что туда проще, чем куда ещё. Да и не знала я тогда, что делать. Мне просто нравилось, как тетя Люба на немецком шпрехает. Вот и пошла на иностранный факультет и немецкий как дополнительный выбрала. А там такая нудятина, я бы уже сто раз бросила, но бабуля запилит, да и отец не поймет. Не хочу их огорчать. Получу диплом, а там видно будет.

Мне стало понятно, что Алла не рвется изучать германские романы и лишь выделывалась — то ли передо мной, то ли перед бабушкой. А, может, и перед нами обоими сразу.

Я где-то читал, что к восьмидесятым высшее образование в СССР превратилось в профанацию. В принципе, о чем-то подобном говорил и мой знакомый Михаил Сергеевич, а что-то я познал на собственном опыте. Для многих вчерашних школьников учеба в институтах и университетах стала чем-то вроде нескольких дополнительных лет школы, которая позволяла отложить взрослую жизнь, ну а потом, после диплома, устроиться в какое-нибудь учреждение, чтобы заниматься непыльной работенкой, не слишком утруждая свои мозги. Билет в вечное детство, так сказать.

— Мы с тобой какие-то фаталисты, — хмыкнул я. — Доживем — увидим, вот это всё. Но книги учат нас другому.

— Пусть учат, — беспечно отмахнулась Алла. — Должны они быть зачем-то нужны?

— Это да. Алла, а твой отец — он кто? — задал я мучивший меня вопрос.

Хотя Елизавета Петровна приоткрыла занавес тайны над семьей Аллы, мне всё равно не хватало информации, чтобы окончательно сформировать своё представление о том, чем живет и дышит эта девушка. У меня плохо увязывались в один узел бабушка-милиционерша, тетя за границей, педагогический институт и походы на подпольные концерты.

— А зачем тебе?

— Интересно.

— Интересно ему… дороги он строит, по отцовским стопам пошел. Дед мой тоже дороги строил, у него одних орденов с войны на всю грудь было. Ну а папуля институт окончил и поехал по стране. То там, то там. Сейчас вот БАМ строит, рассказывал зимой, когда в отпуск приезжал.

— Папуля?

— Не смейся! Я его так называю…

— Да чего смеяться, хорошо называешь, — я не врал, это слово у Аллы выходило каким-то милым. — Значит, инженер-железнодорожник? Хорошая профессия, да ещё и БАМ. — эта стройка века пока ещё была на слуху, это в моём будущем вскрылись какие-то проблемы, которые мешали её полноценно эксплуатировать. — Слушай, а мама? Вы про неё один раз упомянули и всё… извини, если это больная тема.

Алла поморщилась, но быстро с собой справилась.

— Больная… но уже старая, — ответила она почти спокойно. — Мама умерла, когда я в школе училась. Рак.

— Ох, сочувствую… — я погладил её по плечу.

Ну а что тут ещё сказать? Семья как семья, жила как все, вместе со страной, со всеми её бедами, несчастьями и свершениями. Рак и в моем будущем лечить не умели, врачи так и не изобрели волшебную таблетку, лишь иногда кричали о том, что ещё на полшишечки продвинулись в нужном направлении. Я им не верил, да и они сами себе, кажется, не верили. Конечно, рак не всегда был приговором, но чаще всего всё заканчивалось трагедией. Для родных и близких — уж точно.

Окрестности «Фрунзенской» я поначалу не узнал — и даже подумал, что мы вылезли из метро не там. Всё пространство вокруг станции было перекопано и огорожено заборами, а люди проходили по заботливо разложенным прямо в грязи досочкам. Но потом я вспомнил о Дворце молодежи, который строили как раз в это время; именно в нём мы с первой женой смотрели одно из продолжений «Ассы». Потом тут надолго заведут шарманку КВН-а, а совсем через много лет будут показывать мюзиклы и ещё что-то. Так что я смог сориентироваться и найти нужный путь, но время мы потеряли и к нужному дому подошли с небольшим опозданием.

Советские элиты очень любили Хамовники. Насколько я знал, тут были целые номенклатурные кварталы, где простые люди бывали только в качестве уборщиц или сантехников. Ну а переулок Хользунова был, наверное, одним из самых престижных мест. Сам переулок был тихим и малопроезжим — что, впрочем, неудивительно для восьмидесятых. Через улицу на дома смотрел парк — наследие царских сатрапов, которое пролетариат приспособил под собственные нужды. В бытность таксистом я иногда приезжал сюда по ошибке — подвыпившие клиенты путали парки, которые появились на месте бывших поместий Воронцовых и Трубецких. Первые жили в современных Черемушках, а вторые — в Хамовниках, но я на память клиентов не обижался. Всё равно платили мне за километраж.