Наследница (СИ) - Белова Екатерина - Страница 50

Ясмин тут же покаянно склонила голову:

— Мастер Белого цветка.

А что? Она мастер с оружием четвёртого порядка, таких в Варде не больше десятка. К тому же носитель благородной крови Бересклета, в отличии от той же Таволги, которая из века в век рождала ремесленников.

В аудитории настала кристальная тишина. Упади лепесток, они бы услышали.

— Литола, — Ясмин взглянула на бледных детей. — Проводи группу во вторую комнату, подключи Титориум и приступайте к парным занятиям. Мастер Струны сегодня больна, так что ты заменишь ее. Справишься?

— Да, — неслышно согласилась девочка, после уже смелее добавила: — Справлюсь.

Дети гуськом, не отрывая взглядом от пола, тенями проскользнули мимо и неслышно прикрыли за собой дверь, как если бы она была стеклянная. Дождавшись гудения Титориума в соседнем помещении Ясмин бестрепетно уселась за кафедральный стол, не предложив присесть тотему Таволги. Лицо мастера Вереса и без того слежавшееся в вековую депрессивную маску, скривилось ещё больше.

— Я слушаю вас, мастер Верес.

Она спокойно кивнула, как обычно разговаривала с трудными пациентами и капризными детьми. Тот снова засверкал очами, и Ясмин вздохнула. Зачем все так усложнять? Вот к чему приводит раздутое самомнение.

— Имейте уважение, мастер Ясмин, — процедил мастер Верес. — Я спущу это на первый раз, а вы возьмёте моих бестолковых ростков обратно в свою группу. Ланна!

Последний окрик звучал, как удар хлыстом по спине раба. Бледная девочка, утратившая всякое очарование юной привлекательной нахрапистости, тут же рванула вперёд и только что на колени не упала перед Ясмин. Склонилась буквой «г».

— Приношу глубочайшие извинения, мастер Белого цветка, мой поступок заслуживает порицания!

Это точно. Жаль изменить ничего нельзя. Ланна вытянула вперёд руки, и на ее ладонях поблёскивали магические розги. Вот она Варда, отрицающая насилие, во всей красе. Нельзя бить юный цветок, кроме тех случаев, когда он сам алкает наказания. Нельзя брать приемную дочь, как жену, кроме тех случаев, когда она сама об этом просит. Нельзя, как обратная сторона «можно».

— Я нисколько не сержусь на тебя, цветок Ланна, и желаю тебе хорошего обучения у мастера Бьющих листов.

Эгир даже не дрогнул, безмятежно разглядываю склоненную головку Ланны. Что же у него за положение, если он может позволить себе переложить ответственность на росток тотема Таволги?

— Прошу вас, — прошептала Ланна, и сердце у Ясмин дрогнуло.

Она сжала губы в нить, чтобы не наделать глупостей. На кону не только ее жизнь, на кону жизни всех ее учеников. Это только в сказках, дети держат данное слово, исправляются и хранят верность мастеру. В жизни они обычно легко предают.

— Нет, Ланна, — мягко отказала Ясмин. — Я желаю тебе достойно повзрослеть под руководством нового мастера.

Мастер Верес сделался мрачнее тучи, но понял ее намерения верно.

— Вставай Ланна. А вы, мастер Ясмин, чересчур жестоки к ребёнку, совершившему ошибку.

— Не к ребёнку, — поправила Ясмин. — А самому ребёнку четырнадцать лет, это хороший возраст для самоопределения.

Это ужасно, но ещё немного и она начнёт получать удовольствие от злобы мастера Вереса. Ей-богу, он же скоро задымиться.

— Мастер Эгир достойный преемник моего опыта, не стоит принижать его заслуги.

Даже так? Звучит, словно она бежала за мастером Эгиром до первого этажа и умоляла не забирать Ланну. Зато ясно, почему тот настолько самоуверен. Ученик мастера Вереса, легко поднявший оружие до третьего порядка в его-то юном возрасте.

Они просто не оставили Ясмин выбора.

— В таком случае я вынуждена просить мастера Эгира о поединке, — Ясмин смиренно опустила глаза. — Мое положение не позволяет мне избежать столкновения. Прошу, мастер Бьющих листов, примите вызов.

Ясмин номинально привстала и тут же уселась обратно. Как с ней, так и она. Свидетелей тут нет, а слухи эти горгульи распустят в любом случае, будь она хоть девой Марией.

— Принимаю, — высокомерно обронил мастер Эгир.

В его глазах не осталось ни капли расположения, и на удивление это задело Ясмин. Как горько и глупо закончилась ее попытка дружбы в астрельцами. Милева, тепло принявшая ее в Зелёных листах, Анда, ее невестка, Эгир… Их дружба разрушилась в одну секунду, подобно песочному замку, смытому первой же волной. И если чувства Милевы и Анды, приближенных тотемом к Примулу, Ясмин могла понять, то Эгир вызывал вопросы. Как ученик мастера Вереса он не мог не знать о положении Ясмин, но так тепло к ней отнёсся. Такая редкая перемена.

Такое высокомерие.

— В таком случае удачи нам в поединке, — с улыбкой Ясмин прошла к двери и открыла ее, почти открыто выпроваживая тотем Таволги. — Как инициатор, я подтверждаю слово в присутствии свидетелей и прошу о более подходящей дате. Глаз?

Глазом официально назывался Зекокумом Тарде и был способен запечатлять значимые кадры по требованию мастера. До Штокроз семейства Мальвы ему было далеко, но пятисекундное запечатление ему было доступно. А вот растения-покровители были способны на многое, особенно в сильных тотемах. Штокроза далеко не самый сильный тотем, но качества цветка тотема поражали воображение.

Увы, самой Ясмин это было недоступно. Глава Астер не дал своего позволения на использование цветка тотема.

Глава 21

Абаль не вернулся.

Ясмин ждала окончания операции сначала до обеда, после до полдника, затем каждые полчаса. Даже из ведомства не уходила. Но Абаль не вернулся. Ни в этот день, ни на следующий, ни через три дня. В ведомстве ходили слухи, что спайке Абаля на операцию дали три пустых метки.

Некоторые из девушек открыто плакали. То ли были влюблены в кого-то из спайки, то ли у них были лишние слёзы. Говорили, как такое возможно? Все три и пустые! Неужели невозможно отличить использованную метку от заряженной? Кто вообще делает эти метки?

Ах, мастер Файон? Мастер Файон очень хороший человек, а какой у него сад… Он вывел чёрный водосбор и пустил расти вдоль стены, как траву. Гений. Гениям все дозволено. На этом месте девицы прекращали плакать и принимались закатывать глаза. Потом, снова плакали. После осуждали Ясмин.

Ясмин не плакала, да и чёрного водосбора у неё не было, так что немного подергать ей пёрышки сделалось местной забавой.

Ясмин было не до них. Неприятности пошли на неё войной, словно за углом ждали и давно построились в очередь.

Для начала ее вызвал Примул и пропесочил, а когда она сказал, что Абаль ему больше не сын и клятва не действительна, впал в грех нецензурщины. Всякое подобие вежливости и достоинства опали, как листья с осеннего клена, и Примул стал тем, кем он и был с самого начала. Сыном крестьянина.

Хитрость, жестокость и страсть к накопительству выплескивались ид, как каша из андерсоновского горшочка. Хотелось закрыть уши и крикнуть: «горшочек, не вари!» Уважение к таланту обернулось завистью, управление — контролем, а любовь к сыновьям — безраздельным владением ими. Исчезновение Абаля сломало лубочную маску, расписанную под доброту и выдержку. Ясмин не имела ни малейшего понятия, как воспитывали детей в тотеме Аквилегии, но то, что просачивалась наружу из-за закрытой двери прошлого, вызывало у неё ужас. Чистый и почти прекрасный. Насколько, конечно, прекрасным может быть чёрный цвет.

Как у чертового водосбора от мастера Файона.

— Маленькая тварь, — шипел Примул, притиснув ее кресло к стенке кабинета. — Кто дал тебе волю, кто дал тебе жизнь? Пролезла земляном червем в золотое яблоко, да осталось недолго. Мастер Эгир поставит тебя на место, гнилое семя!

Ясмин сидела в кресле и молчала, разглядывая искаженное чистой ненавистью лицо Примула. Сухой, рано постаревший, все ещё красивый холоп. Соль вордовский земли. Чернозём, которым он так открыто пренебрегал, но в который был посеян и из которого взошёл. Повадки крестьянина вышли из темницы его души.

Замолчи, подумала Ясмин. А потом подумала — это ее отец. В ней течёт часть этой крови, и когда ей причинят боль, она по-волчьи оскалится, она перекусит яремную вену своему врагу. Вот и сегодня она причиняет боль. Немезида с обломанными крыльями.