Дочь пирата - Джирарди Роберт - Страница 37

Утром, снова изнасиловав меня, Португи уехал. Около десяти часов отец услышал мой плач, пришел в спальню и сказал, что проиграл меня в карты, что я больше не его дочь, а рабыня Португи и что другого выбора у меня нет. Мать к тому времени умерла, защитить меня было некому. Я поплакала и смирилась. А как я могла бороться? Бежать? Я пробовала. Но всякий раз мне приходилось трахаться с тем, кто давал пристанище и сносно кормил. Ты знаешь, что происходит с туземными девушками на улице. В конце концов мне все надоело, и я ушла в море на судне Португи «Иисус Любека». Португи трахал меня каждый день с двенадцати до двадцати четырех часов. Он просто одержим мной. С тех пор я пыталась сбежать от него, спрятаться где-нибудь дважды. И дважды он находил меня. У него связи по всему миру.

Я поняла: существует единственный способ отделаться от Португи. Это перейти в качестве выигрыша к другому игроку. Ты милый и умный, и ты прирожденный игрок, ведь так, Уилсон? Едва ты вошел в магазин «Нэнси», я почувствовала: в тебе что-то есть. Меня потянуло к тебе сразу. А когда ты сказал, что твой отец был профессиональным игроком, машинка, — она указала себе на лоб, — заработала. У меня созрел полный план, как заманить тебя на этот остров.

— Крикет…

— Нет, позволь мне закончить. Каждый раз, вернувшись домой из плавания, я еду на виллу «Реал», и Португи несколько дней трахает меня. Ничего хорошего в этом нет, но я привыкла. Мне даже в какой-то мере понравилась такая жизнь: много дел на одном корабле, потом на другом, я предоставлена самой себе большую часть года и могу завязывать интрижки, если приспичит, — кто узнает? Но теперь у Португи появился пунктик: он хочет жениться на мне. Под тем или иным предлогом я откладывала бракосочетание два года. Больше он не желает ждать, его намерение вполне серьезно. Он говорит, что стареет, что мечтает о детях, которые унаследуют эту кучу старых камней в долине. Послушай, Уилсон, операция по захвату Акермана — первое дело, в котором я участвовала не как исполнитель, а как полноценный партнер, и по Уставу я имею право на часть добычи. До сих пор я получала сущий мизер — так, тысяч десять — двадцать на булавки. Но сейчас речь идет о миллионах! Вполне достаточная сумма для того, чтобы уехать отсюда и провести остаток жизни где-нибудь в Европе или в Южной Америке. Мы сможем жить как нормальные люди! Иметь дом и, может быть…

Крикет наклонилась вперед, обхватила голову руками и заплакала, заплакала громко. Уилсон не знал, что и делать. Ему хотелось сказать, что он ей не доверяет, что он не может жить на средства, полученные нечестным путем: пиратством, убийствами, работорговлей, что нельзя строить свое счастье на чужих костях. В конце концов он поступил так, как любой сентиментальный мужчина на его месте. Он обнял Крикет, прижал к себе и утешил всеми доступными способами.

13

Уилсон шел по главной улице лачужного города. Сзади раздался тихий, не громче тиканья напольных часов, стук двигателя. Уилсон посторонился, пропуская машину. Это была «лагонда» пятидесятых годов ярко-голубого цвета с красивым кузовом типа «Тик-форд» и с хромированными колесами на спицах. Такие машины Уилсон видел только на иллюстрациях в книжках. Подъехав к нему, «лагонда» остановилась. Двигатель немного поработал на холостом ходу и замолк. Передние дверцы открылись, и к Уилсону подошли два человека. Он узнал Мустафу и Шлюбера, подручных капитана Пейджа.

— Ни звука, — приказал немец. — Садитесь в машину.

Для вящей убедительности Мустафа распахнул плащ и показал Уилсону рукоятку старого американского «кольта» 45-го калибра. Уилсон пожал плечами и сел на заднее сиденье «лагонды», дверь за ним громко хлопнула. Уилсон оглянулся. Кожаное сиденье потерто, окна окантованы материалом под красное дерево с серебристыми блестками. Переднее сиденье отгорожено от заднего экраном из толстого стекла. Приборная доска из красного дерева. Рулевое колесо из горного хрусталя (Уилсон тут же вспомнил стол, накрытый для рождественского обеда). Мустафа обошел «лагонду» справа и сел на место водителя, Шлюбер устроился рядом. Престарелая красавица запрыгала по грязному ухабистому спуску.

Попривыкнув к обстановке, Уилсон обнаружил, что сидит на заднем сиденье не один. Соседом оказался капитан Пейдж, прислонившийся к дальней дверце. Сегодня на нем были помятый коричневый костюм и засаленный желтый галстук. Повязка на глазу съехала набок. Из внутреннего кармана пиджака выпирала полпинтовая бутылка водки.

— Собрались наконец убить меня, капитан? — поинтересовался Уилсон.

Пират, проигнорировав вопрос, издал хриплый звук, что-то пробормотал, вынул водку и сделал изрядный глоток.

Машина обогнула городскую окраину и углубилась в джунгли. Через минуту Уилсон почувствовал изменение дорожного рельефа и прижал нос к окну. Вдоль дороги на расстоянии ста футов друг от друга стояли облезлые древние статуи, увитые виноградной лозой: нимфы и богини, сатиры и герои.

Пейдж не глядя протянул Уилсону бутылку:

— Выпей, попутчик.

Уилсон обернулся к пирату.

— На этом острове, похоже, все пьют. — Он пригубил водки и вернул бутылку.

— Я слышал, вы собираетесь жениться на моей дочери. — Пейдж резко выпрямился, поправил повязку и уставился на Уилсона здоровым глазом.

— Не совсем, — уточнил Уилсон.

— Это хорошо, потому что она не принадлежит мне, я не могу ее отдать замуж. Я проиграл ее в покер много лет назад. Думаю, она вам этого не говорила.

— Говорила, — ответил Уилсон. — Но с моей точки зрения, она не принадлежит никому, кроме себя самой. И у нее есть право жить так, как заблагорассудится.

Пират ухмыльнулся, показав желтые зубы.

— Очень любопытно, поделитесь своей теорией с Португи. Здесь тебе, мальчик, не Соединенные Штаты. Моя дочь — это тебе не какая-нибудь девка из трахнутого через задницу Иллинойса. На Четырех Саблях не существует никакого права, кроме права собственности. Каждый принадлежит кому-то, и все.

— Мои колебания связаны отнюдь не с общественным устройством Четырех Сабель, — сказал Уилсон.

— Что?!

— Во-первых, вы должны признать, что обстоятельства, в каковых мы находимся, весьма необычны; во-вторых, даже при нормальных обстоятельствах, мне кажется, я пока не готов жениться.

— Шутишь, — констатировал пират.

— Отнюдь. Кроме того, по-моему, для того чтобы брак стал успешным, необходимы общие интересы. Или по крайней мере одинаковый темперамент. Крикет потрясающе красивая женщина, однако терпимость к убийствам, работорговле и пиратству у нас разная. У меня, например, весьма низкая.

— Вы просто убиваете меня, попутчик! — Пират захохотал, откинув голову назад. Постепенно смех перешел в сплошной пьяный вой.

— И наконец, последнее, — сказал Уилсон. — Меня смущает родня будущей жены.

Пейдж прекратил выть и прищурил водянистый глаз.

— Неприятная публика. Это самое мягкое, что я могу сказать. Если честно, вы все действуете мне на нервы. Я никогда и ничего не просил у Бога, но, увидев этих несчастных в цепях, я попросил Его дать мне шанс отомстить всем вам.

— Позвольте мне кое-что сообщить вам, — спокойно сказал пират. — Вам может не нравиться рабство, но это залог нашего будущего. У них, в Африке, есть нечто такое, что им совсем не нужно: большой прирост населения. Их слишком много, черт побери. Взгляните на » Бупанду. За последние десять лет три миллиона умерших из-за голода, гражданской войны. И что? Ни малейшей убыли населения. У племенных вождей бупу по десять жен и по сотне детей, живущих на кучах отбросов. Вам известно, что Бупанда — страна с самой высокой плотностью населения в Африке? У каждого вонючего ниггера в среднем по десять детей, и это только в среднем. Западная пресса ни разу не писала об этом, не правда ли? Я помню довоенную Ригалу. Там нужно было перешагивать через соседей для того, чтобы справить большую нужду. А ведь когда-то страна была красивой: перекаты холмов, леса, как в Ирландии. Теперь, исключая несколько участков непроходимых джунглей в горных районах, леса истреблены, холмы покрыты гниющими трупами. Двести лет тому назад Мальтус сказал, что можно контролировать народонаселение с помощью нищеты и порока. Нищета представлена бупандийцами, порок представляем мы.