Зимняя война (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 33

Брехт, чтобы не дай бог не привлечь к себе внимание «читателей», прошёл мимо посольства по другой стороне улицы и подошёл к очередному ящику с мороженным. Погода начинала портиться, подул прохладный ветерок, и мороженного не хотелось. Но к ящику стояла приличная очередь и можно было довольно долго наблюдать за входом во двор посольства не привлекая внимания. Почти уже подошёл Брехт к мороженщице, когда ворота открылись, и из них выехала машина с флажком на капоте. Opel Super Six. Или «Опель Супер шестой». Чёрный, квадратный такой – брутальный. Красивая машина.

На ней министра и повезут в Кремль через шесть дней.

Событие сорок восьмое

Hinter dem Gitter schmeckt auch Honig bitter.

За решёткой и мёд горек. (немецкая поговорка)

Что главное, когда «идёшь на дело»? Главное – назад уйти. Брехт, уже три покушения удачных организовавший, это отлично понимал, все три раза хоть и ушёл, но на тоненького. И это было за рубежами нашей великой Родины. Там его никто не знает, и там выйти на него не просто было. Здесь мог случайно подвернуться прохожий, который в газете видел фотографию героя. Или служил на Дальнем Востоке, да мало ли где могли пересечься. И вот такой неучтённой детальки вполне хватит, чтобы довести до цугундера. «Кабаки и бабы доведут до цугундера» – как сказал Горбатый в фильме «Место встречи изменить нельзя». А тут ни кабаков, ни баб, но угодить туда можно. Кстати, как-то пересматривая фильм, уже после появления интернета, Иван Яковлевич решил посмотреть, а что такое, этот самый страшный – престрашный «цугундер», коим Джигарханян пугал. На немецкое слово смахивает. Но он такого не знал. Посмотрел. Оказалось, что и правда – немецкое, но не слово, а выражение. В XVII-м веке – в давние – былинные времена в германской армии «цугундером» называлось телесное наказание, представляющее собой палочные удары. Ударов полагалось ровно сто – и на немецком языке приговор к сотне ударов звучал как «zu hundert», то есть, «цу хундер». Потом русские, внедрив у себя «передовые методы воспитания патриотов» исковеркали, как всегда.

Не хотелось на Лубянке получить сотню ударов. Первым делом Брехт пошёл в ателье и купил готовый плащ приличный. Сугубо гражданский – коричневый. Потом ботинки. Чего выделяться – тоже коричневые. Икона стиля. Потом …Деньги кончились. Рубли. Зато в околыше фуражке имелось три монетки золотые по двадцать злотых. Урвал из горы золота. Когда от много берут немножко …

Осталось только их превратить в настоящие деньги. В ломбард и прочие антикварные магазины Иван Яковлевич идти побоялся. Пошёл к зубному врачу. Отсидел очередь под стоны настоящих больных, прикрывая мнимый флюс платочком, как в плохих детективах. Доктор торговаться и еврейские пляски с бубнами устраивать не стал, отсчитал названную сумму червонцами серо-голубыми и пожелал крепкого здоровья. Монета вытянула на четыре грамма, три монеты по двадцать рублей за грамм принесли двести сорок рублей. Не густо. Ну, хоть налоги платить не надо. В очередной – тысячный раз покоробил вид денег современных. Один червонец так и назывался. И на нём цифра не десять значилась, а единица.

Иван Яковлевич сходил в очередное ателье, при этом – другое, чтобы не примелькаться и купил, наконец, штаны и пиджак с карманами.

Куда дальше во всех детективах отправляются шпиёны. В театр за гримом. Бородку чеховскую прикупить и усы будёновские. А, ещё бакенбарды пушкинские.

Не, когда у тебя пятьдесят рублей осталось, то по гримёрам ходить глупо. Пришлось сидеть в гостинице и перед зеркалом обычным чёрным и красным карандашом над физиономией изголяться. Самое обидное будет, если за пару дней до экса вызовут к товарищу Сталину и тут же в дивизию или в Петрозаводск отправят. Но нет, день проходил за днём и никто Ивана Яковлевича не беспокоил. Добавляли пару раз соседа в номер, и каждый раз всё тот же сержант ГБ отводил его на завтрак, обед и ужин в ресторан. Хоть тут повезло, а то бы с голоду помер. Деньги по аттестату получала в Спасске-Дальнем жена, а он, сорванный Берией прямо с железнодорожной насыпи, остался без денег практически. Раньше бы можно было сходить к Ваське Блюхеру, а теперь тот далеко. А вот, интересно, он ведь дом не продал, врагом народа не объявлен, что сейчас в доме или кто. Но проверять не стал. Вдруг за домом наблюдение поставлено.

Десятое число всё же наступило, а к Сталину Брехта так и не вызвали. Сразу после завтрака, Иван Яковлевич вернулся в номер, взял портфель со штатской одеждой, вышел из гостиницы и, пройдя по улице немного, зашёл в подъезд небольшого двухэтажного дома. Там переоделся и, выйдя на улицу обычным советским коричневым человеком, пошёл в сторону Арбата.

С неба сыпал мелкий нудный дождь. Настоящий – осенний. Иван Яковлевич стоял на выходе у проезжей части на Воздвиженке и караулил чёрный опель. Если История несмотря на все его усилия продолжает гнуть свою линию, то сейчас машина должна проехать – именно тут кратчайшая дорога к Кремлю. Он перед этим прошёл по улице и убедился, что машина находится за железной решёткой. Милиционеры стояли на своих местах, а вот чекистов видно не было. Это хорошо. Рана в боку уже зажила окончательно, но прыжки через заборы и бегание по подворотням пока не приветствовалось.

Посольский Опель появился в сопровождении нашего ГАЗ-А. Менять, что-то было уже поздно и Брехт сделал несколько шагов к перекрёстку, нащупывая в кармане пальто пистолет. Тонированных стёкол ещё не изобрели и прикрывали не желающих любоваться красотами Москвы обычными гофрированными шторками. Она чуть приоткрыта была, и Брехту, под небольшим углом, отлично видно было, что на заднем сидении немецкой, сверкающей чёрным лаком, машины сидят двое.

Опель поравнялся с перекрёстком и остановился, уступая дорогу едущему грузовику. ГАЗ-А стал его обгонять. Всё, Брехт сделал пару шагов к машине, дёрнул на себя ручку двери и в образовавшийся проём высадил все семь пуль из Кольта. Дзинь, звякнул рамой М1911.

Глава 17

Событие сорок девятое

Донесение. Развивая наступление, мы сожгли ещё несколько деревень. Уцелевшие жители устроили нашим войскам восторженную встречу.

Карел Чапек

– На «МиГ-3» как в газовой камере. После 30 минут полёта во рту целый день стоит запах выхлопных газов поршневого двигателя. На «И-16» всё терпимей, в кабину попадают не все выхлопные газы, а только от двух цилиндров.

Сашка Скоробогатов рассказывал. Чего вспомнил. Так угорел почти. Преследовали его или нет Иван Яковлевич не знал. Не до разглядывания. Маршрут отступления намечен. А раз намечен, то нужно ему следовать. Маршрут заканчивался в котельной во дворе дома соседнего с посольством Литвы, скорее всего посольство тоже от этой котельной тепло получают. Брехт её приметил в первый же день рекогносцировки. Потом отбросил мысль. А потом вернулся. Дверь не закрыта, точнее, закрыта, но на крючок обычный. Понаблюдав за кочегаркой Иван Яковлевич окончательно убедился, что это здание именно то, что ему и нужно. Истопник днём почти не появлялся, где-то может в другом месте работал, или как Виктор Цой в ансамбле играл. Приходил только вечером, там и ночевал. Днем отличное убежище получалось и очень сомнительно, что там прямо в пятидесяти метрах от посольства будут злоумышленника искать.

Всё как всегда. Все планы хороши только до начала операции, а потом все они рушатся. Только Брехт заскочил в котельню, попетляв по дворам и на платочек уселся, чтобы не замарать одежду, как за дверью послышались шаги, брякнул крючок и в свете дверного проёма нарисовался кочегар. На Цоя он был не похож. Рыжий и мелкий. Брехт успел шмыгнуть в проём между стеной и стенкой, за которой котёл находился. Узкий такой тупик пять метров длинной и около метра шириной заставленный железными листами ржавыми и ломиками всякими.

Мужик, напевая песню, про «всё выше и выше», стал разводить огонь в топке. Что-то пошло не так. Не было его тут днём всю неделю и вот опять … Чертыхнулся пару раз Герострат, не получалось, видимо, разжечь огонёк, плесканул керосинчику, запах не перепутать, и загудело в печи. Сначала было терпимо, даже приятно Ивану Яковлевичу стоять за листами жести этой. На улице и намок и продрог, ожидая машину с литовским министром иностранных дел. А тут тепло вскоре от стены или перегородки этой пошло. Согрелся, просох, даже дремать стоя стал комдив. Но потом лепота закончилась. Пародокс, но печь забирала кислород из воздуха, а через всякие щели выдавала в непосредственной близости от Брехта газы угарные. Дышать стало тяжело. И лучше не становилось. Потом ещё и жарко стало. Прямо по-настоящему жарко, как в пустыне Калахари в полдень. Иван Яковлевич, понял, что ещё десяток минут и не побывает он никогда в той пустыне. Здесь скончается от удушья и жары. Пришлось выходить на свет божий. Мужика валить было жалко, но себя-то в разы жальче. На счастье увлечённый подкидыванием в топку угля рыжий товарищ стоял к этому отнорку спиной и Брехт его убивать не стал, огрел рукойткой «Кольта» по плечу и поймав на захват провёл обычный удушающий приём из дзюдо. Герострат обмяк и бы почти бережно «покладен» у стеночки поближе к выходу.