Хитрая затея (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 56

Помявшись, Эльза кивнула.

— Не слышу! — нажал Крамниц.

— П-признаю… — кое-как выдавила из себя девушка.

— Что признаёшь?! — Крамниц продолжал давить.

— Что изображала госпожу баронессу по её велению, — тихо сказала Эльза. — Но только чтобы госпожа доктору заплатила!

— Schafskopf, [3] — с облегчением выдохнул пристав. — Судить тебя за пособничество в отравлении всё равно будут. Но если в суде ты сразу признаешься, а не так, как мне голову морочила, то пожалеют тебя присяжные или нет, не знаю, но судья скорее всего пожалеет. А если скажешь, что баронесса твоя врачу заплатила, чтобы он мать твою лечил, то, может, и её не повесят. Алексей Филиппович, присмотрите за ней, я сейчас, — выбравшись из-за стола, Иван Адамович вышел из допросной.

Вернулся он минут через пять с бутылкой вина. Заставив несчастную девушку выпить целый стакан, пристав велел стражнику увести её в камеру.

— Уснёт, проспится, полегчает, — обрисовал он перспективы. Добрый, однако…

[1] Суставная ломота — артрит

[2] Господи Боже мой! (нем.)

[3] Дура ( букв. «овечья башка», нем.)

Глава 30. Допросные страсти

Дальнейшие события наглядно показали, что в доброте и человеколюбии Иван Адамович превзошёл даже самого себя. Благодаря столь достойным человеческим качествам пристава я получил целых два свободных дня, потому что Крамниц решил закончить с воровством Ташлина, прежде чем плотно браться за приказного советника по делу об убийстве его супруги и Данилевича. О том, чтобы поступить именно так, мы с Иваном Адамовичем договорились уже давно, как и о том, что моё присутствие на допросах о воровстве вовсе не требуется. А зачем? Само воровство я открыл, Палату государева надзора работой обеспечил, дальше у них самих прекрасно получилось, теперь пусть и губной пристав всё надлежащим образом оформит и передаёт суду.

Перед началом допроса Ташлина по убийственному делу Крамниц порадовал меня пусть и ожидавшейся, но всё равно хорошей новостью — сличение пуль, выпущенных из револьвера Артмана, что с прочими его вещами прислали из Риги, с пулями, извлечёнными из тела Данилевича, доказало, что отставной капитан был убит именно из этого револьвера. Ещё пристав рассказал о допросах Ташлина по воровству. По его словам, Ташлин не признавался в каждом отдельном воровском деянии, пока его не прижимали доказательствами, но будучи прижатым к стене, уже особо не отпирался. Мы оба посчитали, что и на допросе по убийствам он будет вести себя так же, поэтому каких-то особенных сложностей не ждали. Как несколько позже выяснилось, сложности тут обнаружились совсем с другой стороны.

— Итак, господин Ташлин, прежде чем начать допрашивать вас об убийстве супруги вашей и господина Данилевича, — объявив Ташлину суть обвинения и разъяснив, что он волен опровергать обвинение и даже вообще молчать, но всё, им сказанное, будет записано и представлено суду, Крамниц перешёл к сути, — должен вас спросить: не желаете ли вы по собственной воле и с чистою совестью признаться в причастности к оным убийствам?

— Не желаю, — твёрдым голосом ответил Ташлин, хотя глаза опустил. — Признаю, что хотел отобрать у неверной жены и её любовника принадлежащие мне ценности, но убивать их не просил и не приказывал. Это всё Маргарита.

— Маргарита фон Альштетт? — уточнил Крамниц.

Ташлин утвердительно кивнул.

— Извольте отвечать словами, — напомнил пристав.

— Да, Маргарита фон Альштетт, — отозвался Ташлин.

— Поясните, — потребовал Крамниц.

— Мы с Маргаритой договорились, что она подговорит Антонину бежать с любовником, чтобы я получил законное основание для развода, — всё так же не поднимая глаз сказал Ташлин. — Ценности она должна была выманить у них обманным путём. О том, что они были убиты, Маргарита мне сказала уже позже.

— И что же она вам сказала? — недоверчиво поинтересовался пристав.

— Что они поняли её обман, принялись сопротивляться, напали на Маргариту и её слуга, спасая госпожу, обоих застрелил.

— И вы на том настаиваете? — в голосе Крамница слышалось торжество.

— Настаиваю, — подтвердил Ташлин.

Крамниц забрал у писаря допросный лист, чернильницу и перо.

— Пишите внизу: «записано с моих слов, мною собственноручно подписано», — предложил он Ташлину.

Вообще, здешние правила обязательной подписи допрашиваемого под допросным листом не требуют, достаточно подписи лица, допрос проводившего. Но с подписью самого допрошенного такие листы куда более благосклонно воспринимается судьями и особенно присяжными. Ташлин обмакнул перо в чернильницу, старательно вывел затребованную Крамницем надпись и аккуратно поставил подпись.

— Хорошо, господин Ташлин, допрос я прерываю, — деловито сказал Крамниц, — отдохните пока что.

Велев присутствовавшему при допросе десятнику увести Ташлина в камеру и дождавшись исполнения приказа, Крамниц аж просиял.

— Как вам, Алексей Филиппович, а? — спросил он. — Теперь остаётся доставить сюда баронессу и устроить им с Ташлиным очную ставку!

Оспаривать столь мудрое решение я и не пытался. Вряд ли баронессе понравится этакое изложение событий, тем интереснее будет выслушать её собственный рассказ. Ташлина понять было можно — переваливая всё на подельницу, он пытается избежать смертной казни и сократить, насколько получится, срок будущей каторги. Не лучший выбор, понимаю, но Ташлину в его положении ничего иного и не остаётся. За воровство ему и так дадут немало, за жену с любовником ещё никак не меньше, но в таком виде, как он пытается представить дело нашему вниманию, плаха с топором ему не грозит. Интересно, чем на это ответит его теперь уже бывшая любовница?

…Начиналась очная ставка чинно и спокойно. И Ташлин, и баронесса подтвердили, что друг друга знают, показали, что знакомы они чуть более двух лет, не скрывали своего прелюбодейства. А потом Крамниц прочитал баронессе показания Ташлина и показал его подпись под допросным листом.

Это было что-то!.. Баронесса, срываясь на визг, ругалась по-русски и по-немецки, выдавая такие образчики словесности, отнюдь не изящной, что впору было за ней записывать, обвиняла любовника во всех грехах от непомерной лживости до мужского бессилия, а уж каким многочисленным и разнообразным оказался зверинец, вдохновлявший её на сравнения! Кончилось всё куда драматичнее — сначала нам с Иваном Адамовичем пришлось эту разъярённую тигрицу удерживать, чтобы она не разорвала Ташлина в клочья, а здоровенный десятник держал Ташлина, не давая тому отвесить своей даме сердца успокоительную оплеуху. Смирившись с тем, что применить к Ташлину карательные меры ей не дадут, баронесса, кое-как отдышавшись, наотрез отказалась говорить в его присутствии, и Крамниц вновь водворил её бывшего любовника в камеру.

— Всё было полностью иначе! — нервно заявила баронесса.

— И как же? — Крамниц показал самое заинтересованное внимание.

— Евгений сразу захотел убить жену и её любовника, — ну да, другого ожидать от баронессы было бы сложно. — Он только поставил условие, чтобы Антонина не мучилась. А как умрёт Викентий, ему было всё равно.

— Викентий? — ухватился Крамниц. — Вы его тоже знали, как и Антонину Ташлину?

— Так, немного, — попыталась вывернуться баронесса. Не вышло.

— При каких обстоятельствах вы свели знакомство с Викентием Данилевичем? — выпускать птичку из когтей Крамниц не собирался.

— Нас взаимно представила Антонина, — занервничала баронесса. — Но я виделась с ним только два или три раза, сегодня точно уже не упомню.

— А с Антониной Ташлиной вы когда и каким образом познакомились? — тут же спросил Крамниц.

— Два года назад в театре. Наш общий знакомый, палатный советник фон Визин, знакомил нас, они с Евгением вдвоём были, — кажется, баронесса не вполне понимала, зачем её обо всём этом спрашивают. Да и ладно, понимать тут что-то от неё не требовалось, от неё нам с Иваном Адамовичем нужны были исключительно ответы на вопросы.