Семейные тайны (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 58

С Лизуновым, спасибо Шаболдину, я поговорил с глазу на глаз ещё разок. Похоже, мне удалось довести до его понимания, что если он в суде хоть слово скажет обо мне или о той бумаге, что прятал в киоте, в тот же день судье на стол ляжет дело об убийстве Петра Бабурова со всеми вытекающими для Лизунова последствиями в виде некоей деревянной конструкции с натяжным ограничителем свободного падения. Дело по сообщникам Малецкого передают в суд уже на будущей седмице, Лизунова же будут судить отдельно как убийцу Жангуловой, хотя соучастие в бесчестном вымогательстве ему тоже припомнят. На пятнадцать лет тяжёлого труда в неблагоприятных климатических условиях уж точно потянет, а там как повезёт, может и выживет. А не выживет — сам и виноват, душить Жангулову никто его не заставлял.

Впрочем, человек, как известно, привыкает ко всему — и к хорошему, и к плохому. И привыкает порой очень быстро. Не знаю уж, сколько времени понадобится Лизунову на привыкание к каторге, а я к благоприятным переменам в своей жизни уже привык, тем более, в полном объёме они пока и не произошли. Привыкание пришло не одно, приведя с собою новый прилив тягостных размышлений об убитом Бабурове, точнее, о его так и остававшемся неизвестным убийце.

Сколько всего лезло мне в голову! Такие порой приходили идеи, что и сказать-то стыдно... Дольше всех продержалась мысль о том, что князь Бельский вполне мог позвать на помощь солдатиков, воевавших с ним на Кавказе — рассказывал же дядя, что князь некоторых из них из-под ареста вытаскивал, а то и от расстрела спасал. Опять же, солдаты у нас тут не рекруты подневольные, а по собственной охоте в службу поступают, такой сильной пропасти между ними и офицерами, как в истории бывшего моего мира, нет. Но и эта, в общем-то, свежая и во многом даже интересная версия не выдержала столкновения с логикой, потому что никак не отвечала на те же вопросы, что возникли у меня, когда я первый раз подумал в этой связи ещё о самом князе — как нашли Бабурова и почему ограничились им одним? В итоге всех этих бесплодных умствований я пришёл к признанию того неприятного факта, что пора мне просить Шаболдина и Елисеева заново перепроверить остальных фигурантов «списка Ломского», опасаясь (а заодно и надеясь), что кого-то из них потрясли недостаточно сильно, и в вымогательстве со стороны Бабурова, а стало быть, и в наличии мотива для убийства, он так и не признался. Ну вот не видел я никакой иной возможности отыскать убийцу Бабурова, не видел и всё! Да, неприятно, да, обидно, но я был вынужден признать тут своё позорное поражение.

Я как раз маялся очередным приступом размышлений на столь сложную тему, когда пришла горничная Наташа и сказала, что боярыня Анастасия Фёдоровна желает меня видеть сей же час. Отослав Наташу доложить матушке, что через пару минут буду, я сполоснул лицо холодной водой, чтобы хоть как-то избавиться от ненужных в данном случае мыслей, и скорым шагом двинулся к матушкиным покоям, на ходу соображая, что бы такого могло произойти, что я вдруг ей понадобился, да ещё и срочно. Сообразить так ничего и не смог, но предвидение нашёптывало, что будет интересно.

Ожидала меня матушка не одна, а в обществе незнакомой женщины явно благородного происхождения. Ну что значит незнакомой? Я сразу же поймал себя на мысли, что где-то эту высокую статную даму уже видел.

— Мой сын, боярич Алексей Филиппович Левской, — отрекомендовала меня матушка и тут же представила мне посетительницу: — Татьяна Андреевна Луговая, дворянка.

Ну точно! Александру Бельскую она мне и напоминала! Так что видел я пусть и не саму Луговую, но её, так сказать, продолжение в следующем поколении. Оставалось только порадоваться за лейтенанта Азарьева — и через двадцать лет супруга будет радовать его своей красотой, если, конечно, пойдёт в мать.

— Алексей Филиппович, — после краткой приветственной церемонии начала Луговая, — от известного вам лица я узнала, что вы приняли деятельное участие в судьбе моей дочери и с благосклонным пониманием отнеслись к обстоятельствам её появления на свет. Примите мою самую искреннюю благодарность, — встав, мать Александры поклонилась мне чуть ниже, чем того требовали приличия. Разумеется, и я встал, ответив поклоном.

Вот интересно, что побудило Луговую лично прийти с благодарностью? Дочь свою после передачи Бельским она, как я понимаю, никогда больше не видела, с чего вдруг такие проявления материнского чувства? Минут десять мы ещё поговорили ни о чём, затем Луговая встала, поклонилась матушке и сказала, что ей, к сожалению, пора.

— Алексей, проводи нашу гостью и помоги Татьяне Андреевне поймать извозчика, — велела матушка, и мы с Луговой отправились на выход.

— Алексей Филиппович, — тихо заговорила Луговая, когда мы спускались по лестнице, — у меня к вам будет просьба...

Я с должным вниманием повернул голову в сторону собеседницы, но продолжила она не сразу.

— От того же лица я узнала о смерти Евдокии Ломской, — ещё тише сказала Луговая. — Я понимаю, самоубийц на кладбищах не хоронят, но... Я бы хотела узнать, где её могила.

И зачем ей это? — подумал я, но вслух сказал другое:

— Хорошо, Татьяна Андреевна. Я узнаю. Думаю, к концу будущей седмицы уже буду готов вам сказать.

Ну а что, от меня не убудет. Шаболдин, думаю, упираться не станет, расскажет, на дело это уже никак не повлияет.

— Я, наверное, прийти не смогу, — извинительно улыбнулась Луговая. — Поэтому пришлю к вам служанку, которой доверяю. Она передаст вам записку от меня, вы же узнаете мой почерк? — я согласно кивнул. Расписка уже сожжена, но почерк я помнил и смог бы сравнить. — Вы, Алексей Филиппович, передайте, пожалуйста, ответ через неё, — попросила Татьяна Андреевна.

— Непременно, — пообещал я, и принялся отлавливать извозчика. Удалось мне это довольно скоро, я помог гостье занять место в коляске и вернулся к себе.

Так-так-так... И с чего бы вдруг госпоже Луговой так заботиться о месте погребения Ломской? Нет, я понимаю, конечно, что с дочерью Ломская Луговую очень сильно выручила, но всё равно выглядело поведение Татьяны Андреевны как-то слишком уж непонятным. Какая-то привязанность к Ломской у неё была, это я заметил, вот только какая? Разве что... Повертев так и этак пришедшую в голову шальную мысль, я со вздохом её отбросил. Матерью Татьяны Луговой Ломская почти наверняка не была. Да, видел я Ломскую всего однажды и недолго, но то, какой я помнил её наружность, с обликом Луговой увязать у меня не выходило. Да и разница в возрасте не та — получалось, что Ломская родила в тринадцать лет. Вероятно, конечно, и такое, как и то, что возраст Ломской не соответствовал записанному по бумагам, но... Во-первых, две незаконных дочери с пристройством в другие семьи в одном деле — это уже слишком, такие совпадения только в книжках бывают, и то не во всех. Во-вторых, разница между записанным и действительным возрастом получалась тут не меньше двух, а то и трёх лет, а в Москве, где, как я помнил, родилась Ломская, такое провернуть почти что невозможно. Тем не менее, какая-то связь между Ломской и Луговой имелась, и скорее всего, обе знали друг дружку ещё до рождения Александры. Не просто так Ломская взялась пристраивать дочь Луговой в семью её отца, ох и не просто... Самое тут неприятное для меня заключалось в том, что проверить возможную связь между дворянкой и целительницей-мещанкой можно было только через Шаболдина, а ему начальство прямо запретило предпринимать в отношении Луговой любые розыскные действия. И ладно бы одно только начальство, тут же ещё и Палата тайных дел замешана, а с ними ссориться и мне-то не особо хотелось, и Шаболдин тем более не пожелает. Однако же связь была и связь весьма прочная — не зря же Ломская не только устроила жизнь дочери Луговой, но и приняла на себя последовавшие за тем неприятности. Хотя... Думал я уже, помнится, о тех неприятностях и пришёл тогда к выводу, что не такими уж и страшными оказались они для целительницы, хотя часть своей клиентуры она всё-таки потеряла, а с ними и немалые деньги.