Царская служба (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 53

Мы договорились, что бумагу штаб-лекарь пришлет с нарочным мне на квартиру в ближайшие три дня, после чего я поинтересовался, где и как мне найти Лиду — решил снова попытать счастья, раз уж здесь. Объяснил Федор Антонович доходчиво, и минут через пять я уже постучал в крашеную белой краской дверь под черной лестницей северного крыла, оценив короткой усмешкой маленькую хитрость Лиды — на двери красовалась мрачная черная табличка с большими желтыми буквами: «Не стучать! Вход воспрещен!».

— Вы?! — смена чувств, которые можно было прочитать на милом лице — от возмущения через удивление к радости — меня от души развеселила.

— Я, — больше добавить к широкой улыбке мне было нечего. — Пустишь?

Лида отступила, пропуская меня в маленькую каморку, назвать этот закуток комнатой не поворачивался язык. Чуланчик без окон, освещенный лампой об одном светокамне, выглядел, тем не менее, довольно уютно — место нашлось и для кровати, и для маленького столика с табуретом, и для полки с вещами и несколькими книгами, и для вешалки.

— А я вот свободна пока что, — невпопад сказала Лида, пряча густо покрасневшее лицо. — Думала, опять у кого-то из сестер что-то не выходит, а это вы пришли… А я тут… Простите…

Если я правильно понял, Лида пыталась извиниться за свой вид. Ох, и напрасно! Такой я ее никогда еще не видел, и сразу понял, что многое потерял. Нет-нет, никакой небрежности или, тем более, распущенности в ее облике и близко не было, и косы она заплела, и одета была хоть и по-домашнему, однако же вполне прилично, но… Вместо привычного темного мешка я видел легкое в бело-синюю полоску полотняное платье-халат, глухого платка на манер монашеского апостольника [2] на ней не было вообще, и глаз радовали золотые косы — в таком виде Лида смотрелась куда как веселее.

— Ты такая прямо вся весенняя, — мой немудреный комплимент заставил Лиду покраснеть еще сильнее, хотя куда, казалось бы, больше-то?

— Правда? — Робко подняв головушку, она виновато улыбнулась.

— Правда-правда, — тихо подтвердил я и притянул Лиду к себе.

Она опять не сопротивлялась и не отвечала. Будь на ней те же мешок с платком, все, видимо, так же и кончилось бы, как всегда до этого, но не сейчас. Остановиться, целуя и обнимая Лиду сейчас, одетую в нормальную одежду, я не мог и не хотел.

— Не надо… — полупрошептала-полупростонала Лида, когда я, сбросив ремень с шашкой и кобурой, шинель, кафтан и фуражку, взялся за застежки ее платья. — Пожалуйста…

— Не хочешь? — я решил, что любая ясность сейчас будет лучше поднадоевшей неопределенности.

— Х-х-хочу… — тихо-тихо выдала Лида, тут же протяжно застонав: — Хочу-у-у! Вы же сами говорили, что заветное надо только попробовать, а потом без него и не сможешь… Только я ж мужа не хоронила, и не знаю сама, вдова я или кто…

— Перед Богом всеведущим ты вдова, — мягко сказал я ей в ушко. — И ты сама это знаешь.

Лида на несколько мгновений замерла, а потом вдруг глубоко вздохнула и сама впилась в меня поцелуем. Именно так — впилась, впилась жадно, со всем наконец-то вырвавшимся на волю желанием…

…Придя в себя, я не сразу сообразил, где я и что со мной, но уткнувшаяся мне в плечо Лида заворочалась, что и вернуло меня на землю. Приподнявшись на локте, я откровенно любовался лежащей рядом красавицей. Как же она хороша! Просто чудо!

— Мне пора, — глянув на настольные часы, вздохнула она. — Ты еще придешь?

— Скажи, когда, — просто ответил я.

— Лучше всего в те же часы, — ну вот, вроде все уже решено, а она опять лицо прячет.

— Я в Москву скоро вернусь, — показалось, будет лучше, если я скажу ей заранее. — А ты когда?

— Война кончится, потом еще сколько-то времени, пока раненых долечим, а там и я тоже. Алеша, а ты правда хочешь, чтобы мы и в Москве… встречались? — неуверенно спросила Лида.

— Да, хочу, — нет, ну а что еще я мог сказать?

— Я же к тебе не смогу приходить, — она снова вздохнула. — Твоему отцу такое не понравится. А у меня дома… Не знаю даже… Боюсь.

— Чего ты боишься? — не понял я.

— Ну… Петрушин дом все-таки… Как будто он ушел и может вернуться…

Нет, так не пойдет. Что бы тут сделать, чтобы мертвый муж ее отпустил? А если так…

— Лида, — я взял ее за руку. — Я узнаю, что случилось с твоим мужем. Я найду, где он лежит. Обещаю.

— Найди, — Лида обвила меня руками и сбивчиво заговорила: — Найди, ты сможешь, только найди обязательно! А то он так и будет меня держать…

Ну вот, уже лучше. Если она сама хочет избавиться от этого наваждения, то и я смогу ей помочь.

Из госпиталя я возвращался в странном настроении. Вроде с Лидой все получилось, как мне хотелось. Вроде сам для себя еще раньше решил, что историей с исчезновением ее мужа займусь. Но вот никак не получалось избавиться от мысли, что что-то тут не то… или не так… или… Нет. Это вообще другое — предвидение подавало сигнал опасности. Так, и откуда бы та опасность могла бы исходить?

Убавив шагу, я осматривался по сторонам, стараясь, чтобы мое поведение выглядело более-менее естественно. Мало ли, офицерик из захолустья попал в большой город, вот и вертит головой, обалдевая от местных достопримечательностей. Так, а вот, кажется, и главная достопримечательность. По крайней мере, для меня главной была именно она. Точнее, он — повернувшийся ко мне боком высокий мужчина постарше меня в легком пальто и широкополой шляпе, принявшийся при моем приближении рассматривать что-то в витрине магазина готового платья. Ага, ловит мое отражение в стекле витрины и отслеживает. Почему именно на него я обратил внимание? Трость. У него была трость с шаровидным набалдашником.

Свернув на улицу, где было не так многолюдно, я на ходу расстегнул кобуру. Идущего следом врага я чувствовал спиной, слегка вспотевшей то ли от моего напряжения, то ли от его ненавидящего взгляда. Так, а теперь чуть прибавить шагу, и вон в тот проулок.

— Стоять! — я успел оторваться на расстояние, давшее мне время выхватить револьвер и обернуться раньше, чем он успел меня нагнать. Приказ мой, подкрепленный наставленным револьвером, Бессонов выполнил.

— Брось трость! — скомандовал я. Он медлил, и пришлось повторить: — Брось, я сказал!

Он и бросил — мне в лицо набалдашником вперед. Храбро, да. Но глупо — опершись на свою трость, я повернулся, уклоняясь от летящего «подарка», и выстрелил ему в ногу. Промахнуться с такого близкого расстояния не смог даже я — пуля попала Бессонову в левую ногу чуть выше ступни, и он огласил окрестности диким воплем. Вот и отлично, а то я уж думал, как губных звать буду…

[1] Сэмюэл Браун, офицер британской армии, потерявший в Индии левую руку, изобрел т. н. «пояс Сэма Брауна», поскольку из-за однорукости ему приходилось носить на левом боку и саблю, и револьвер. Чтобы они не оттягивали поясной ремень, Браун придумал поддерживающий ремень, проходивший от левого бока к правому через правое плечо.

[2] Апостольник — глухой платок-капюшон с вырезом для лица, головной убор православных монахинь.

Глава 27. Доклад в узком кругу

— Ваше превосходительство, господа, — возгласил майор Лахвостев с приличествующей моменту торжественностью, — настало время подвести черту под этой в высшей степени запутанной историей с маньяком и дерзкими убийствами.

Почтеннейшая публика приняла это утверждение с благосклонным согласием. Публики той, правда, и было-то всего четыре человека — главнозаведующий городской губной управой генерал-надзиратель князь Белосельцев, заведующий Крестовой губной управой старший исправник Горюшин, старший губной пристав Поморцев да главный военный дознаватель Усть-Невского городового войска майор Степанов. Генерал-поручик Михайлов, коего тоже приглашали, сослался на занятость и заверил, что будет удовлетворен докладом Степанова.

— С позволения вашего превосходительства, — Лахвостев обратился к старшему из присутствующих, — докладывать будет подпоручик Левской. Именно Алексею Филипповичу принадлежит честь разгадки череды совершенных Бессоновым убийств.