Царская служба (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 39

По ее словам, связано такое безобразие как с нехваткой самого перевязочного материала, бинтов и корпии то есть, так и с непониманием важности соблюдения чистоты (про стерильность я вообще молчу, здесь, похоже, и слова такого не слышали) при перевязках. Причем если в полевых лазаретах еще что-то соображали и повязки вроде той, с которой меня сюда привезли, делались только от нехватки бинтов, то солдатики запросто могли и заткнуть рану ветошью, и перевязать чем угодно, что только под руку подвернется.

Что же касалось медикаментов, используемых при перевязках, все было не так грустно, но, к сожалению, только в теории. Все-таки наличие в этом мире магии приносит не только благо, но и зло. В обсуждавшемся нами случае благом следовало считать наличие таких действенных целебных артефактов, как ингибиторы Парацельса и витализаторы Попова-Бурмайстера, а злом — практически полное отсутствие привычных мне в прошлой жизни кровоостанавливающих, обеззараживающих и заживляющих средств наружного применения. При этом витализаторы выдавались в войска в мизерных количествах и под строгий отчет, а потому лекаря жутко боялись их потерять и использовали крайне неохотно. Ну а что вы хотите, корпус витализатора сделан из серебра, вот начальство и не торопится вводить подчиненных в соблазн. Ингибиторы сравнительно дешевы, но свойства свои сохраняют очень недолго. То есть нужно их много, а сделать запасы не никак не получается.

В общем, хорошо, что мы с Лидой на эту тему побеседовали. А то, знаете, была у меня мысль изобрести тут индивидуальный перевязочный пакет… Нет, он бы вполне нормально работал, но при мизерном производстве марли и отсутствии дешевых непромокаемых материалов изделие получилось бы непомерно дорогим и закупать его для армии никто бы не стал. В общем, сама идея рабочая, но вот о ее воплощении в жизнь говорить можно будет не сегодня и не завтра. Заодно мне наука — прежде чем рваться в бой с очередным прогрессорством, изучить текущее положение дел. Однако же, пусть и не припомню я сейчас, в чем разница между асептикой и антисептикой, [1] но вводить тут и то, и другое определенно необходимо…

С инкантированием штуцеров все шло проще, дело-то уже привычное. Собрав целую бригаду артефакторов, как тех солдатиков, что давал мне в помощь подполковник Малеев, так и специалистов, которых привел Иван Матвеевич, мы с Дикушкиным разделили между ними работу. Не скажу, что далось нам распределение обязанностей без труда — солдатикам, искренне не понимавшим, что эти штафирки вообще могут соображать в стрельбе, и тем самым «штафиркам», у которых на лицах было написано «ребята, ваше дело в шведов палить, а артефакты наполнять мы и сами умеем», пришлось выслушать от меня немало хлестких образных характеристик как себя лично, так и своего заведомо неправильного подхода к общей работе. Гражданские от такого обхождения слегка обалдели с непривычки, но, видя, как авторитетнейший для них Дикушкин лишь хитренько улыбается, смирились и включились в работу. Вымотало все это меня очень сильно, но теперь я со спокойной душой мог передать дело Ивану Матвеевичу, напомнив, что он всегда может обращаться ко мне в случае каких-либо затруднений, как в работе, так и в отношениях с особо непонятливыми подчиненными. Подчиненные прониклись.

После обеда меня в очередной раз осмотрел штаб-лекарь Труханов.

— Вам, подпоручик, пора на ноги становиться, — обрадовал он меня после осмотра. — Сегодня же Лидия Ивановна принесет вам костыли и начнете потихоньку ходить, пока что с ними.

— И насколько это «пока что» затянется? — спросил я. Как-то не шибко меня радовала перспектива скакать с костылями.

— Посмотрим, подпоручик, посмотрим, — развел руками штаб-лекарь. — По уму если, то на седмицу-другую, но всякое бывает. Только вот хромать и ходить с тростью вам придется еше не знаю сколько, может быть, год или два, может, лет пять, а может, и всю жизнь. В любом случае на войну вы уже не вернетесь. Да и представление на увольнение от службы по увечью я вам тоже напишу.

— Я здесь по поручению государя, — профессиональное рвение штаб-лекаря следовало срочно поумерить, а то он так меня еще и в калеки запишет. — Вот как только то поручение исполню, так к вам за представлением и приду.

— Вот как? — без особого удивления переспросил Труханов. Похоже, и не таких видывал. — То есть вы не из Усть-Невского?

— Из Москвы, — пояснил я.

— Жаль. Раз уж я с самого начала имел дело с вашей раной, вам бы у меня и дальше лечиться, — да уж, если доктор о чем тут и сожалел, так о том лишь, что из-под носа уходит перспективный пациент.

— А вы напишите эпикриз, — предложил я как нечто само собой разумеющееся. Тьфу ты, никак до конца не отделаюсь от привычек из прошлой жизни!

— Эпикриз? — удивился штаб-лекарь.

— Простите, привык к латинским терминам, когда в Германии учился, — тут же придумал я оправдание. — Эпикриз, то есть записку с диагнозом, кратким изложением течения болезни, ранения в моем случае, методов лечения, использованных артефактов и лекарств, а также состояния на момент прекращения лечения у вас. Моему доктору с такой бумагой проще будет меня лечить.

— Вы, подпоручик, хотите сказать, что в Германии врачи пишут такие эпикризы? — Труханов мне явно не верил.

— Бывает, но все же крайне редко, — вывернулся я.

Господин штаб-лекарь ушел, что называется, в себя. Ну вот что такое, а?! Совсем же недавно обещал себе думать, прежде чем говорить! И так вляпался…

— Я ни о чем таком даже не слышал, — говорил он явно сам с собой. — Но, Господи Боже мой, насколько так было бы удобнее!

— А представьте, господин штаб-лекарь, насколько было бы удобнее лекарям и полезнее их пациентам, если бы такие записи велись на каждого больного или раненого, — кажется, настал удобный момент вмешаться в разговор доктора с умным собеседником.

Штаб-лекарь Труханов не сразу смог сфокусировать на мне взгляд. Наконец ему это удалось, и он смотрел на меня с некой задумчивостью. Похоже, он никак не мог решить, кем меня посчитать и как со мной поступить — то ли ввести в госпитале общее поклонение мне как провозвестнику высшей мудрости, то ли воткнуть между моих ребер ланцет, [2] чтобы раз и навсегда избавиться от коварного искусителя. Однако уже через несколько мгновений стало понятно, что ударяться в крайности при рассмотрении даного вопроса господин штаб-лекарь не собирается.

— То есть вы считаете, что врач должен стать еще и писарем? — придвинув стул, Труханов уселся, слегка оторопевшая Лида встала за его спиной. — Хотя вижу, здравый смысл в вашем предложении, несомненно, присутствует.

— У вас есть сестры, — я даже плечами пожал, показывая очевидность решения. — Вы говорите, они записывают. Понятно, вам их записи придется проверять, чтобы исключить ошибки, но все проще, чем лично писать.

Труханов снова задумался. Похоже, рассматривал мою идею и так, и этак, находя в ней новые и новые возможности.

— С сего момента без чинов, — штаб-лекарь протянул мне руку. — Федор Антонович.

— Алексей Филиппович, — я принял и пожал руку доктора Труханова. Расту, понимаешь. Так-то с майором без чинов общаюсь, а теперь вот и с полковником считай что. Точно, расту. И еще мне снова удалось отличиться на ниве прогрессорства. А уже через полтора часа передо мной встала задача достичь прогресса в нелегкой борьбе с последствиями ранения — Лида принесла обещанные Федором Антоновичем костыли.

У старшей сестры оказался, что называется, глаз-алмаз — костыли идеально подошли мне по росту, поэтому передвигаться с их помощью получалось не так уж и сложно. Непривычно, это да. В прошлой жизни мне как-то тоже пришлось скакать на костылях почти месяц, но там-то костыли были из легкого металла с упорами под локти, а здесь — самые что ни на есть кондовые, деревянные, упирающиеся под мышки. Ну, о хай-тековских костылях из той жизни и мечтать не приходится — алюминия и титана здешняя металлургия вообще не знает. Что ж, буду, стало быть, скакать с деревянными.