Царская служба (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 35

[1] Пушечное ядро, начиненное порохом. Разрыв осуществлялся при помощи вставлявшегося в отверстие запала, зажигавшегося выстрелом бомбы из орудия.

[2] 1 аршин = 71,1 см

Глава 18. Старые и новые знакомые, старые и новые задачи

Да уж, приложило меня основательно, нечего сказать. И главное, с какой стороны ни глянь, плохо было все. Вообще все. Во-первых, тяжелой и до крайности неприятной оказалась сама рана. Бедреная кость, пусть и не была сломана, треснула и дала несколько осколков, мышцам тоже от души досталось, в общем, ничего хорошего, зато остального… Во-вторых, то, как меня пытались перевязать, без злобных матюгов просто не вспомнишь. Если я ничего не путаю, выл от боли во время этой экзекуции, которую ее исполнители почему-то считали перевязкой, я куда громче, нежели перед нею, пока зажимал рану руками. В-третьих, транспортировка до полевого лазарета, повторная перевязка в лазарете и дальнейшая эвакуация в госпиталь только прибавили мне неприятных ощущений и переживаний, причем хорошо так прибавили, в изрядных, что называется, количествах. Впрочем, частично эти неприятности сглаживались тем, что я периодически терял сознание, и потому никак их не чувствовал. Даже лечение в приличном госпитале в Усть-Невском, куда я в конце концов попал, смотрелось после всего перечисленного не сильно весело, пускай я и понимал, что все плохое (ну, может, еще и не все, но уж большая-то часть точно) уже позади, и теперь дела мои начнут только улучшаться.

Лечили меня хорошо знакомыми целебными артефактами, начав, однако же, с самого обыкновенного хирургического вмешательства, проведенного под местной анестезией непонятного мне свойства, не иначе как магического. В итоге сейчас, через четыре дня после перестрелки на Бахметьевском редуте, меня перевели на долечивание в небольшую палату, где уже поправляли здоровье четыре офицера. Ну да, все правильно — общение с ними не дало бы мне заскучать и предаться ненужным мыслям тревожного или даже безрадостного характера.

Я как раз успел познакомиться с капитаном Саблиным, подпоручиками Заломовым и Андриевским, а также прапорщиком Демидовым, когда в палату с обходом явился доктор Труханов, местное светило медицины. Но меня куда больше заинтересовал не сам доктор, а состоявшая при нем сестра милосердия в обычном для девушек ее профессии мешковатом платье, что-то записывавшая за лекарем себе в книжку.

Вообще, если я ничего не путал, ранение в ногу, даже такое тяжелое, как сейчас у меня, к галлюцинациям приводить не должно. Теоретически, конечно, возможно и такое — например, в случае воспаления раны, но, если я правильно оценивал свое состояние, никакого воспаления и раньше-то не не имелось, а уж теперь, когда лечение идет полным ходом, и подавно. Тем не менее, объект, претендовавший на гордое звание галлюцинации, никуда не девался, продолжая привлекать мое внимание. Однако же, раз я установил, что на звание галлюцинации объект лишь претендует, да и то безосновательно, стоило привлечь внимание оного объекта к себе, благо, его внимание мне в данном случае было необходимо. То есть, разумеется, ее внимание, поскольку объектом являлась именно сестра милосердия.

— Лида! — позвал я.

Сестра повернулась и несколько мгновений смотрела на меня непонимающим взглядом, но все-таки разобралась.

— Ой! Алексей Филиппович! — знакомая улыбка осветила палату. — А я вас и не признала сразу с усами-то да с отметиной! Простите, пожалуйста!

— Да прощу, куда ж я денусь, — усмехнулся я. — Особенно если попить дашь.

— Все шутите, Алексей Филиппович, — Лида даже рукой махнула, от чего ее мешковатое платье на полмгновения облегло грудь. Ох, хороша…

— Вы знакомы? — доктор Труханов повернулся сначала к Лиде, затем ко мне.

— Да, Федор Антонович, — подтвердила она. — Я уже помогала раньше в лечении Алексея Филипповича.

— Дважды, — добавил я. — Так что я теперь и не сомневаюсь в скором исцелении, раз уж снова попал в эти умелые и добрые руки.

— Исцелим мы вас, — доктор Труханов глянул на мой мундир, висевший возле кровати на вбитом в стену гвозде, — подпоручик, обязательно исцелим. Правильно делаете, что не сомневаетесь. Вот только добрые руки в этот раз будут другими. Лидия Ивановна у нас старшая над сестрами, и непосредственный уход за ранеными и больными теперь в ее обязанности не входит.

Ого! Лидия Ивановна, значит… Старшая сестра… Да, Лида, получается, выросла не только профессионально, но и карьеру, стало быть, сделала неплохую, раз уж доктор, чин которого соответствует не меньше, чем полковнику, зовет ее по имени-отчеству. Да уж, не я один за это время чего-то достиг…

— Вы знакомы с нашей доброй Лидией Ивановной? — спросил капитан Саблин, когда доктор и старшая сестра закончили с осмотром и покинули палату. Так, значит и для господ офицеров она тоже Ивановна. Неплохо себя поставила, прямо скажем, неплохо.

— Да, — признался я. Один раз она помогла доктору прямо с того света меня вытащить, второй раз все было попроще, но тоже без ее участия не обошлось.

— У нас тоже без ее участия не обходится, — капитан явно был доволен. — Господин старший штаб-лекарь прав, как старшая сестра Лидия Ивановна сама за нами не ухаживает, но когда она прямо на нас показывает сестрицам, как правильно все делать…

— И не говорите, Сергей Дмитриевич! — отозвался подпоручик Андриевский, мечтательно закатив глаза. — Так прямо и жалеешь, что не попал сюда, пока Лидия Ивановна простой сестрой милосердия тут служила…

М-да, хвастаться перед такими соседями поцелуем, когда-то давно нахально украденным мною у Лиды, я, пожалуй, не буду. Хоть и говорят немцы, что завистников иметь лучше, чем сострадальцев, но как-нибудь обойдусь. Нечего господам офицерам мечтать о доступности Лидии Ивановны. Кстати, надо будет как-то найти возможность поговорить с ней наедине. Вспомним прошлое, да и вообще интересно — чем она это время жила, как оказалась здесь… Возможность такая, забегу немного вперед, мне представилась. Но не сразу и довольно неожиданным образом.

А вот появление в госпитале майора государева надзора Лахвостева оказалось очень даже ожидаемым. Причем появился Семен Андреевич очень удачно — капитан Саблин и подпоручик Андриевский, находящиеся в статусе выздоравливающих, были в это время на прогулке в госпитальном саду, подпоручика Заломова увезли на перевязку, а прапорщик Демидов, уже считавший дни до выписки, вообще куда-то пропал с самого утра. Честно говоря, если бы мне сказали, что именно майор Лахвостев и подстроил все это, чтобы мы с ним могли поговорить наедине, я бы не удивился ни капельки и поверил бы в такое сразу.

— Ну что ж, Алексей Филиппович, погеройствовали и хватит, — жизнерадостным такое приветствие назвать было бы сложно. Впрочем, и сам господин майор выглядел как-то неважно. Усталостью, причем, скорее не телесной, а душевной, от него почти что пахло, да и состояние здоровья явно оставляло желать лучшего, о чем красноречиво говорили темные круги под глазами, бледность и шаркающая походка. С чего бы, спрашивается? Неужели розыск маньяка оказался таким тяжелым?

— Да, Семен Андреевич, пожалуй, что и правда хватит, — согласился я. — Ваши-то дела как? Как следствие продвигается?

— Да никак оно не продвигается, — махнул рукой Лахвостев, явно с трудом удержавшись от присовокупления пары-тройки ругательств.

Видимо, мое удивление явственно отразилось у меня на лице, поэтому майор тяжело вздохнул и принялся рассказывать. Если изложить его рассказ вкратце, получалось, что никаких пересечений Буткевича с маньяком в бытность Буткевича губным стражником так и не обнаружено, хотя искали их тщательно и старательно, вплоть до составления расписания выходов Буткевича на исполнение служебных обязанностей и поручений, а также попыток составить списки людей, с которыми он мог при этом встречаться. Причем, как поведал Лахвостев, эту адскую работу Крестовая губная управа так до сих пор и делала, и конца-края там пока что не просматривалось.