Царская служба (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 21

— Вот как? — недоверчиво осведомился Лахвостев. — А почему вы так в этом уверены?

— Потому что это полностью укладывается в то, к чему Бразовский с Буткевичем подводили нас с самого начала, — что-то меня понесло показывать свое превосходство над начальником. Поскромнее надо, поскромнее…

— И к чему такому-этакому они нас, по-вашему, подводили? — точно, скромнее надо, а то господин майор начинает раздражаться.

— К тому, что слова и дела Бразовского выглядят очень подозрительно, и подозрения эти во многом основаны на показаниях Буткевича, который, в том числе и поэтому, сам выглядит пусть и слегка туповатым, зато безупречно честным служакой. В итоге Бразовский попадает на допрос под заклятием и подозрения в убийстве Маркидонова с него раз и навсегда снимаются. А допрашивать под заклятием Буткевича никому и в голову не приходит, — уфф, хоть это высказать мне удалось спокойно и нейтрально.

— Хм, выглядит ваше построение убедительно, — согласился Семен Андреевич. — Очень даже убедительно, — добавил он. — Но в чем, по-вашему, они ошиблись?

— Во-первых, они не ожидали нашего прибытия. Все-таки, когда следствие ведут свои же военные дознаватели, это одно, а когда за дознанием надзирают не имеющие ничего общего с местными чины из Москвы, да еще и по прямому указанию государя, это уже совсем другое. Да что я вам говорю, Семен Андреевич! Вы же сами видели, что до настоящей проверки провианта без вас дело вообще не дошло бы! — вроде с эмоциями и лестью в адрес начальника я не переборщил.

— А во-вторых? — Лахвостев отметил мой прогиб благосклонным кивком и возжелал продолжения.

— А во-вторых, они крупно ошиблись с затеей выдать убийство Маркидонова за очередную выходку маньяка. Ошиблись опять же из-за нас. Я почти уверен: им и в страшном сне не могло привидеться, что военные и губные будут работать по делу хоть и порознь, но одновременно, чего без вас и не произошло бы, — о себе я скромно умолчал, опять же, из желания поддержать у майора хорошее ко мне отношение. — Расчет у них, как я полагаю, был на то, что военные дознаватели губных в свою епархию не пустят и проведут следствие сами. Да так бы оно и было, если бы не мы, — тут уже забывать себя явно не стоило.

Лахвостев призадумался. Нет, какое там призадумался — он натуральным образом завис. Я чуть не успел соскучиться, дожидаясь, пока господин майор из этого состояния выберется.

— Знаете, Алексей Филиппович, — медленно заговорил он, — я теперь понимаю, почему государь определил именно вас мне в помощь. Да, определенно понимаю, — уже четко и решительно сказал майор. — Сейчас отправляемся в губную управу.

— Будем требовать эксгумации тела Маркидонова? — спросил я.

— С чего бы вдруг? — удивился майор.

— Боюсь, после Хабибуллина установить, что трость использовалась как орудие убийства, магическим путем уже не получится, — я даже руками развел. — Но вот приложить ее к ране на голове…

— Алексей Филиппович! Вы же дело читали! — укоризненно покачал головой Лахвостев. — Неужели не обратили внимание на зарисовки губных изографов? При расследовании убийств все повреждения на мертвых телах в обязательном порядке зарисовывают! Зарисовки я получил вместе с делом, но там указано, что с раны на голове Маркидонова был сделан слепок. Его мне почему-то не передали, заодно и заберу сам. А тревожить упокоенного купца и переживать связанные с тем неприятности нам с вами не придется.

Ах, ты ж… И правда, были такие рисунки! Карандашные, но прорисованные столь тщательно, что сильно походили на черно-белые фотографии. На каждом рядом с раной изображались еще две линейки в три дюйма — одна в реальном размере, вторая, как я понял, в масштабе, соответствовавшем масштабу рисунка. Протупил я, нечего сказать! Впрочем, убийство Маркидонова теперь шло отдельным делом, и рисунков повреждений на его теле я не видел. Ладно, теперь посмотрю. В любом случае, как говорится, кто-то с кого-то — кому-то легче.

…Получить в приемной князя Белосельцева бумагу о передаче себе всех оставшихся материалов по делу об убийстве купца Маркидонова Семен Андреевич сумел быстро, и мы успели застать старшего губного прозектора Шварца в его кабинете — за потрошение очередного покойника тот еще не принимался. Христиан Федорович достал из шкафа картонную коробку, из которой, в свою очередь, аккуратно извлек гипсовый слепок, сделанный с виска убитого купца. То, что в этот след идеально вписывался пяточный набалдашник армейской трости, что называется, бросалось в глаза, но я не отказал себе в сомнительном удовольствии приложить к слепку принесенную с собой трость и убедиться в этом наглядно.

Когда мы покинули прозекторскую и как следует продышались после тамошнего специфического «аромата», я призадумался. Вот что это со мной сегодня было? На то, как обычно проявлялось мое предвидение, сегодняшний экспресс-анализ ситуации не сильно-то и походил, больше напоминая дедуктивный метод никому здесь не известного Шерлока Холмса. Память услужливо напомнила, что господин профессор Левенгаупт не только учил меня определять, где предвидение, а где просто перебор вариантов. Однажды он углубился в развитие темы и сказал, что при определенных условиях предвидение может переходить в иное качество, действуя как цепь обыкновенных логических рассуждений, но со значительно более высокой скоростью. Тогда, правда, Левенгаупт как-то не очень уверенно пояснял, что наукой данное явление изучено очень слабо, и даже надеялся, что я дам ему возможность самому наблюдать его вживую, но не сложилось. М-да, сегодня я, похоже, именно таковой переход и имел удовольствие наблюдать непосредственно в процессе применения. Написать, что ли, господину профессору? Ну, ясное дело, не упоминая излишних подробностей. Пожалуй, что стоит, кто ж знает, сколько ему еще жить, а мне с его консультаций польза уж точно будет…

— Теперь в госпиталь к Бразовскому, — мрачно сказал Лахвостев. — Пора дело об убийстве Маркидонова закрывать.

Я обратил внимание, что со вчерашнего вечера мой начальник капитаном Бразовского уже не именует. Что ж, оно, пожалуй, и правильно.

Глава 12. Расследование закончено. Да здравствует расследование!

Койка бывшего капитана Бразовского стояла в малюсеньком закутке в коридоре второго этажа городского военного госпиталя. Проем, через который в закуток можно было попасть, охранял пожилой урядник из нестроевых, вооруженный лишь тесаком. Впрочем, внушительный вид охранника вкупе с отсутствием в закутке окна делали побег больного арестанта крайне маловероятным, а само состояние охраняемого вообще всякую возможность побега исключало полностью. Поскольку вместо двери закуток отделяла от коридора лишь дерюжная занавеска, Лахвостев приказал часовому не допускать, чтобы кто-то мог нас подслушать, и мы вошли.

На того медведеподобного коренастого здоровяка, каким я помнил капитана Бразовского по первой с ним встрече, нынешний обитатель закутка походил мало. Одеяло, правда, не давало возможности увидеть и оценить изменения в его фигуре, но даже при скудном свете принесенной нами лампы лицо Бразовского выглядело изможденным и почти что безжизненным. У здоровяков таких лиц не бывает. Нас с майором бывший капитан встретил недобрым взглядом, в котором, однако, можно было заметить и некоторую надежду. Ну, насчет надежды, это он напрасно, не на что Бразовскому надеяться…

— Мы знаем, что Маркидонова убил Буткевич, — с ходу кинулся в атаку Лахвостев. — Вы в любом случае пойдете соучастником, однако тяжесть обвинения будет зависеть от вашей откровенности.

— Если знаете, какая еще откровенность вам от меня нужна? — безразлично спросил Бразовский.

— Зачем понадобилось убивать купца? — собственно, только отсутствие внятного ответа на этот вопрос и оставалось единственным, что пока не позволяло нам с Лахвостевым считать убийство Маркидонова раскрытым.

— Маркидонов предлагал мне то же самое с другими купцами проворачивать, — не сразу ответил Бразовский, — через его посредничество. Павел… старшина Буткевич, — поправился он, — меня отговаривал. Говорил, когда в таком деле много людей, этого не скроешь и придется много с кем делиться, чтобы не попасться.