Стигма ворона 4 (СИ) - Горина Юлия - Страница 27

Убедившись, что есть хоть один неспящий слушатель, он негромко проговорил:

— Хотел бы я знать, где наша Птичка...

Шаккан вздрогнул — похоже, он не ожидал, что кто-то еще не спит кроме него. А потом проговорил:

— Не думаю, что эти сведения могли бы каким-то образом повлиять на наше будущее.

— Ну, не скажи, — задумчиво протянул Гидра. — Все-таки хотелось бы знать, что мы в более-менее равных условиях...

— Но мы вовсе не в равных условиях, — с беззащитной улыбкой заметил юноша. — Если на арену выйдем ты и я, ты убьешь меня. Точно так же, как если Птицу сейчас действительно наполняют всевозможными духами и ты выйдешь против нее — она убьет тебя, если будет сильнее. И ты никак не можешь на это повлиять. Как и я — не могу.

Гидра хмыкнул.

— Ну почему же. Ты можешь попытаться придушить кого-нибудь из нас во сне, например.

— Поэтому ты перестал спать по ночам? — с укором в голосе спросил Шаккан. — Ну и напрасно. Не стану я душить друзей! И вообще никого...

Гидра покачал головой.

— Будь это кто другой — не поверил бы ни единому слову, — сказал он. — Но тебе, блаженному, — верю...

— Интересно, какой сегодня день, — подал голос Червь, не открывая глаз и не меняя положения. — Я уже счет дням потерял.

— Ну, когда придет время — к нам придут и скажут, — заметил Гидра.

В коридоре зазвучали звуки шагов и голоса — это ночной караул заступал на службу.

— А что тебе время? — спросил Гидра Червя. — Все еще надеешься, что Ворон придет за нами?

— С верой в лучший исход жить приятней, — сказал Червь.

Гидра фыркнул.

— Ну, тогда уж лучше уверуй, что ударом кулака ты можешь разрушить всю эту темницу и вернуть нас в Иркаллу, будь она благословенна, — вздохнул он. — Или пусть у этого переодетого аристократа совесть проснется, и он отопрет нам двери тюрьмы.

— Не говори так, — с укором сказал Шаккан. — Я не верю, чтобы Дарий мог поступить таким образом! Он очень порядочный и честный человек.

— А какой смысл врать стражникам? — спросил Гидра. — Они вообще могли бы ничего этого нам не говорить.

— Я не знаю, — вздохнул юноша. — Но чтобы лучший друг Эша вдруг бросил его по доброй воле...

— Добрая воля — категория относительная, — подал голос Червь. — В любом случае, мы сейчас говорим о том, чего не знаем.

Звуки в коридоре стихли. Трое пленников молча лежали на своих мешках с открытыми глазами, и каждый думал о своем.

До тех пор, пока в ночной тишине опять на загрохотали чьи-то шаги, отдаваясь эхом в пустом помещении.

Кто-то стремительно подошел прямо к двери их темницы. В решетчатое окно виднелись нагрудники стражников. Ключ со скрипом провернулся в замочной скважине дважды, и дверь приоткрылась.

Все трое дингиров, мгновенно подобравшись, выжидающе уставились на тюремщиков.

— Шаккан из дома Аррумуса, на выход! — приказал один из надсмотрщиков.

— Что?.. — испуганно пролепетал юноша. — Я? Зачем? За что?..

— Выходи, сказано!

Червь мгновенно поднялся на ноги.

— Куда вы его ведете? Приказ об арене еще не подписали, жребий не был брошен!..

— Молчать! — рявкнул второй охранник, и в грудь Червя, звякнув о металл, ткнулся наконечник копья. — Все назад, Шаккан из рода Аррумуса — на выход сейчас же!

Паренек, испуганно хлопая светлыми ресницами, поднялся. Он единственный не был закован, ведь у Шаккана не имелось никаких стигм, кроме отметины дингира.

На непослушных ногах он, чуть пошатываясь, направился к выходу. На губах его застыла детская растерянная улыбка. Казалось, он просто не верил в происходящее. Не хотел верить. И очень стеснялся своего страха перед ним.

— Держись, парень, — проговорил Гидра.

— Они не имеют права... — прохрипел Червь. — Мальчик — один из нас, они не имеют права его просто прирезать...

— Молчать! — снова гаркнул на Червя стражник с копьем. Древко взметнулось в воздухе и рассекло воздух, ударив разговорчивого пленника по лицу. Червь скрипнул зубами, но не пошевелился. Из разодранной наконечником щеки хлынула кровь.

Второй тюремщик схватил Шаккана за плечо и вытащил в коридор.

Потом двери закрылись.

— Они имеют право на все, — сказал Гидра, не сводя глаз с запертой двери. — Даже скормить его нашей пташке, которую обихаживают явно получше нашего.

Шаги уходящих стражников и неловкие, шаркающие звуки неуверенной походки Шаккана нестерпимо громко раздавались в коридоре.

— Мрази, — прохрипел Червь, растирая кровь по щеке.

Гидра невесело хмыкнул.

— Добро пожаловать домой, маленький принц.

— Это не мой дом, — хмуро отозвался Червь, присаживаясь на свое спальное место, устало свесив руки с колен. — Не мой мир...

— Все мы относимся к какому-то роду и дому, — отозвался Гидра. — Вот только ты никак не хочешь признаться, какой аристократ прибавил свое имя к твоему имени. Почему, интересно?

— Ты гнусен, как трупная муха, — отозвался Червь, покосившись на приятеля. — Все чего-то дергаешься, пытаешься что-то разнюхать, разведать...

— Я выжить хочу, только и всего, — разозлился Гидра. — Разве это странно? Чем больше знаешь, тем больше шансов!

— Никогда не слышал больше глупости, — проговорил Червь, завалившись на спину на свой мешок. — Во-первых, твои шансы зависят только от того, как ты проявишь себя в бою. А во-вторых, в данном конкретном случае победишь ты или проиграешь, не имеет никакого значения. Потому что все мы умрем. Как побежденный вчерашним соратником противник — или как жертва акадам. Поэтому вся эта твоя мышиная суета попросту бессмысленна.

Гидра фыркнул, но промолчал.

И, откинувшись на спину, уставился в потолок...

А стражники с Шакканом тем временем шли по извилистым коридорам темницы, открывая все новые и новые двери.

Юноша хотел снова спросить, ведут ли они его убивать, или все-таки по какой-то другой надобности. Но не стал.

Сейчас, перед лицом возможной смерти, он вдруг ощутил себя слабым и уязвимым. И он опасался, что если получит прямой ответ на свой вопрос, то не сможет его принять с должным достоинством.

— Стой здесь, — приказал стражник с копьем, останавливаясь перед очередной дверью. Его напарник торопливо сунул ключ в замок и, воровато оглянувшись, быстро провернул его.

— Входи, — потребовал он, приоткрывая дверь. — У вас пять минут.

Шаккан в растерянности замешкался у входа, и надсмотрщик с копьем подтолкнул юношу в спину и тут же запер за ним дверь.

Сердце в груди у Шаккана замерло.

Он очутился в крошечной каморке без окон, но зато с тремя дверями. Посредине стоял небольшой стол и две тяжелые скамьи, на одной из которых сидел человек в длинном зимнем плаще и с капюшоном на голове.

— Приветствую тебя, добрый человек, — проговорил Шаккан.

Фигура в плаще медленно поднялась, тяжело опираясь на трость с красивой серебряной ручкой в виде змеи.

— Шаки, — проговорил человек, снимая с головы капюшон.

Юноша увидел перекошенное немолодое лицо, сизые щеки, наполовину седые волосы, сбившиеся под капюшоном...

— Не узнал? — спросил мужчина с тростью.

— Дядюшка Аливий?! — ахнул Шаккан.

— Да, мальчик. Это я. Или, вернее, то, что от меня осталось...

Юноша его уже не слушал. Он бросился Аливию на шею, как ребенок к отцу.

— Ну-ну, — проговорил Аливий, похлопывая юношу по плечу. — Не нужно. У нас слишком мало времени. Давай присядем? Мне трудно стоять на ногах, несмотря на то, что их у меня теперь три, — кивнул он на свою трость, скривившись в ироничной усмешке.

— Что с тобой? Ты болен? — взволнованно спросил Шаккан, послушно присаживаясь за стол.

Аливий покачал головой.

— Узник, приговоренный к гибели, заботится о моем здоровье?.. Да, Шаки. Ты ничуть не изменился. Я не просто болен, дитя. Я умираю. И не просто умираю. Я... в некотором смысле уже мертв.

Тяжело переставляя ногами, Аливий подошел к столу, ухватился рукой за его край и только потом грузно опустился на скамью.