Проданная (СИ) - Семенова Лика - Страница 4

Невий просто потерял дар речи. Открывал рот, сжимал кулаки и не мог вымолвить ни слова. Он багровел на глазах. Казалось, еще немного и из ушей пойдет пар.

— Вы…

— Иди к себе, Невий. Это приказ.

— Не делайте ошибок, отец.

Квинт Мателлин лишь небрежно бросил охране:

— Проводите моего сына на его половину.

— Отец!

— Мы поговорим позже. И я даже выслушаю тебя.

Огден отвел меня в крыло рабов. В длинную общую комнату, называемую тотусом. Указал на узкую кровать в углу. Мне разрешили принять душ, выдали одежду — стандартное серое тряпье с нежно-зеленым поясом. Зеленый — цвет дома Мателлин. Я переоделась, села на кровать и сжалась, стараясь сдержать рыдания.

Когда-то все было совсем иначе.

Я родилась на Белом Ациане в доме зажиточного имперца Ника Сверта, служившего главным смотрителем Имперской Торговой палаты Ациана. Кто-то утверждал, что я была его дочерью. Другие говорили, что моя мать попала в этот дом уже будучи беременной неизвестно от кого. Мама никогда не отвечала на этот вопрос, да это и не имело для меня особого значения. Далеко не всех детей официально признают. Лучше я никогда не жила. Хозяин любил мою мать. Настолько, что позволял сидеть с ним за одним столом. У нас были свои покои с балконом и выходом в сад, имперская одежда. Даже свой капитал, которым мы могли безотчетно распоряжаться. Но, была одна мелочь, которая в итоге перечеркнула мою жизнь — мы обе формально оставались рабынями.

Мама не решалась настаивать — мы и так получили невозможное. Ник Сверт клялся, что мы получим свободу с оглашением его завещания. А пока он жив — мы всегда под его покровительством. Может, так бы оно и было… если бы Ника Сверта не обвинили в махинациях с незаконным товарооборотом.

Хозяина арестовали, имущество конфисковали. Мне было восемнадцать.

Тогда все и началось.

Где-то в глубине души я была даже рада, что мама не увидела всего этого кошмара. Она бы не вынесла разлуки. Она умерла от удара, когда за нами пришли солдаты — черные имперцы. Просто рухнула на мрамор и осталась лежать, как сломанная кукла. Я плохо помню, что было после. Мне что-то вкололи, и сознание затянулось туманом. Ни горя, ни страха, ни мыслей. Я не могла даже толком говорить. Потом я будто очнулась от сна и погрузилась в совершенно кошмарную реальность.

Меня продали с молотка там же, на Белом Ациане. Где-то между мраморными консолями из господского дома и голографическими ширмами с райскими пейзажами. За пятьсот двадцать геллеров — символическая цена в имперскую казну. Вхожему в хозяйский дом наместнику Ациана высокородному Валериану Теналу. Позже я краем уха слышала ужасные вещи, и у меня не было оснований не верить. О том, что арест Ника Сверта — дело рук наместника, обиженного на то, что тот отказался продать какого-то раба.

Или рабыню…

Тогда мне повезло. В тот же день Валериан Тенал получил срочный вызов в столицу. Ему было не до меня. Он уехал сразу же и больше не вернулся.

Это был спокойный год. Наложниц не привлекали к работе по дому, даже в отсутствие хозяина. Я была предоставлена сама себе и просто жила, с ужасом думая о том дне, когда мой новый господин вернется.

Когда стало известно, что Тенал не вернется — имущество распродали. Включая всех рабов. С тех пор моими хозяевами были перекупщики, купцы, торговцы. Это была жизнь в грузовых трюмах, старых дребезжащих челноках и вечных торгах. Нас покупали и продавали оптом и поодиночке, чтобы вновь перепродать. Радовало лишь одно — мне не приходилось ни с кем спать. Меня берегли, не трогали даже пальцем, в отличие от остальных. И за эту милость я бесконечно готова была терпеть дорожные неудобства и постыдные торги. Но я не могла не понимать, что однажды всему этому придет конец.

Теперь придется платить за три года относительного покоя.

После разыгравшейся на моих глазах сцены между отцом и сыном в душе на короткий миг поселилась робкая надежда, но почти тут же пропала. Квинт Мателлин остынет — сын есть сын. Лучшее, что я могу получить — небольшую отсрочку. Но как запретить себе надеяться, когда внутри все обрывается от страха?

— Это тебя привели голой?

Я вздрогнула от неожиданности, подняла голову. Сверху вниз на меня смотрела темнокожая лигурка. Красивая и изящная с копной крашенных до снежной белизны волос и раскосыми карими глазами. Одна из наложниц. Отца? Сына? Или обоих? Я слышала, так бывает. И от этой мысли становилось еще страшнее.

Я лишь кивнула и опустила голову. Распросы — меньшее, чего я сейчас хотела.

Лигурка хмыкнула:

— Значит, даже не стану спрашивать твоего имени.

Я насторожилась:

— Почему?

— Потому что ты здесь не задержишься. Даже не мечтай.

Я пробормотала едва слышно:

— Я и не мечтаю.

Но в голове теперь бились вопросы. Раз лигурка так говорит — значит, что-то знает. Я снова подняла голову:

— Почему не задержусь?

Она скривилась с очевидным превосходством:

— После праздников молодого господина весь мусор сразу распродают.

— Мусор?

Лигурка улыбнулась, сверкая идеальными зубами:

— Одноразовых рабынь.

Мне было не до смеха. Я отчетливо чувствовала, как кровь отливает от щек:

— Что происходит на этих праздниках?

Она не ответила. Встрепенулась и склонила голову перед вошедшим управляющим. Огден не обратил на нее внимания, небрежно махнул рукой в мою сторону:

— Пойдем со мной.

Я тут же поднялась, не заставляя себя ждать. Лигурка одарила меня таким взглядом, от которого все внутри перевернулось. Будто говорила: «Видишь, сейчас все сама узнаешь».

Глава 3

Несмотря на время и пару бокалов алисентового вина я все еще кипел. Отвратительнее всего было осознавать, что это мой сын — и это я позволил ему стать таким. Точнее, Уния с моего попущения.

Но ничего не вернуть.

Я отпустил охрану и толкнул дверь в покои сына, пересек приемную. Невий лежал на кровати и курил дарну. В воздухе плыли длинные тенета плотного сизого дыма. Удушающая вонь.

Сын даже не поднялся. Лениво посмотрел на меня, отвернулся и поднес к губам скрученные красные листья. Демонстративно затянулся, шумно выдохнул.

Я стиснул зубы, едва сдерживался, чтобы не поднять мальчишку силой:

— Встань, когда к тебе входит отец. И выплюнь эту дрянь!

Невий демонстративно поднялся, всем своим видом давая понять, что делает мне одолжение, но хотя бы промолчал. Лишь оскалился, зажимая в зубах сигарету.

— Почему ты не поехал в военный корпус?

Он повел бровями:

— Я уже отвечал, отец: я не горю желанием начинать военную карьеру.

— Ты прекрасно знаешь, что это решение не обсуждается.

— Я не обсуждаю, отец, — он издевался. — Я категорично отвергаю. Моя мать была против военной карьеры. И я уважаю ее решение, как никогда. В отличие от вас.

От напряжения заболело в надбровье, будто на лоб положили груз. Слишком поздно я взялся его учить — время упущено. После моего ранения Уния даже не хотела слышать о службе. Вырастила избалованного самовлюбленного мальчишку. Жаль, она никогда не сможет увидеть плоды своих трудов. Это ее наследство. И каждый раз, глядя на сына, я вижу ее. Ее светлые волосы, ее жгучие глаза. И ее спесь. Которая отличает всех из дома Тенал.

Я шумно выдохнул:

— Не приплетай сюда мать.

Мальчишка задрал подбородок, демонстративно выпуская дым.

Я не сдержался. Выхватил сигарету, отшвырнул, тряхнул сына за грудки:

— Я больше не стану терпеть твои выходки. Через два дня я улетаю с делегацией на Атол. И когда вернусь — лично сопровожу тебя в корпус. С охраной, если понадобится.

— Отец…

— И не ищи причины. Их быть не может. Довольно! А если обратишься к Луцию — лишу наследства. Клянусь.

Невий желчно скривился:

— Я ваш единственный сын и наследник.

Я оттолкнул его и отвернулся, слушая, как кровь бьет в уши. Мой сын. Наследник. Будущий глава дома.