Пункт назначения 1978 (СИ) - Громов Виктор - Страница 27

За окном шумела малышня.

Я перевернулся на спину потянулся со смаком, с удовольствием, заложил руки под голову и задумался. Что у нас сегодня? Четверг? Значит осталось три дня. Все разрешится вечером в субботу. Настроение сразу испортилось.

Я ждал этого дня. Я боялся его. Я не имел ни малейшего понятия, с чем именно придется столкнуться. И не собирался прятаться. Будь, что будет. Но я приложу максимум сил, чтобы все изменить.

На этой ноте и поднялся. Треники с пузырями на коленях, майка. Делайте со мной, что хотите, но вниз не пойду. Не сейчас.

В коридоре возле зеркала притормозил. Теперь, при свете дня, тот жгучий иррациональный страх, испытанный мною ночью, притупился, угас. Я заглянул внутрь, за грань. Тень была там. Она никуда не ушла. Просто притаилась в глубине, ждала своего часа. Я видел ее контуры чуть поодаль, за своим отражением. Это было паршиво.

Что этой дряни от всех нас надо? От меня? От Ирки? Может… Я бросил взгляд на запертую дверь. Может выбить ее к чертям собачьим и посмотреть, что там внутри? Вдруг там найдутся ответы на все вопросы? Вдруг, надо просто войти, чтобы все понять? И сразу расстроился. Дверь открывалась в коридор. Выбить не получится.

Тут я впервые не сдержался, врезал кулаком по стеклу, от злости, от отчаяния. Отшиб костяшки. Жаль, зеркало не разбил. Только сразу полегчало. Отпустило. Тень исчезла. Я от досады сплюнул и пошел на кухню.

На столе лежала записка:

«Ушли купаться. Надумаешь, приходи. Мама, папа, Иришка».

Ее я отодвинул в сторону. Купаться не было ни малейшего желания. Мне было по-стариковски лень. Слишком много приключений за последнее время. Слишком. Хотелось отвлечься, побыть в тишине, отдохнуть. Ну еще, пожалуй, перекусить.

На плите в ковшике стояло какао. В холодильнике обнаружились прикрытые тарелкой бутерброды. Сверху, чтобы заметил, не пропустил, твороженный сырок с изюмом. Мама слишком хорошо меня знала, положила так, чтобы точно не проглядел.

Когда-то я безумно любил такие сырки. Потом они испортились, стали совсем «не те». Но это потом. А пока я включил под ковшиком газ, достал бутерброды и принялся за лакомство, вкуснейший, изумительный сырок, каким его делали только в моем детстве. Благо, рядом не было никого, кто мог сказать: «Олег, положи сладкое, аппетит перебьешь!»

Моему аппетиту ничего не грозило. Я смаковал каждый кусочек, втайне радуясь, что память не подвела. Думал о том, что впереди еще бутерброды на ароматном хлебе, с любительской, со сливочным маслом. Где только мать умудрилась добыть колбасу?

От какао поднимался парок. Я перелил его в чашку, взялся за бутерброд, откусил и тут мой взгляд упал на окно.

Окно! Я словно прозрел. Окно было приоткрыто ночью. Оно и сейчас не заперто. Я подскочил к нему, перегнулся через подоконник, выглянул наружу. Внизу на асфальтовой отмостке лежал мой жучок. Разбитый жучок. У меня даже не возникло вопроса, кто это мог сделать. Ирка. Только она. Больше некому. Сразу заныл прокушенный палец.

Я засунул остатки бутерброда целиком в рот, отхлебнул из чашки какао, почти не разжевывая проглотил, лишь чудом не подавился. Влез в кеды и бросился вниз, начисто забыв про натянутые спросонок треники и майку. Сейчас мне было не до такой ерунды. Про двери я тоже забыл.

С крыльца спрыгнул вбок, на отмостку и пошел по ней между незнакомыми кустами и стеной дома. Ходили здесь явно нечасто. Земля была усеяна окурками. Это только укрепило меня во мнении – люди не меняются. Благо ничего более криминального не валялось.

До жучка было подать рукой. Он лежал недалеко от нижней площадки пожарной лестницы и был окончательно, бесповоротно разбит. Столкновение чуда советской промышленности с асфальтом оказалось фатальным. А, значит, на этот вечер я остался без света. Где бы найти свечу или другой фонарь? Здравая мысль, что раньше свет мне не сильно помогал, едва появилась и пропала. Пусть так. Но со светом спокойнее.

Я нагнулся и поднял фонарик. Ногой машинально спихнул осколки в траву, а потом посмотрел вверх, туда где было окно второго этажа. И вновь во мне закипела злость. Какого черта? Сколько можно бояться? Надоело! Надо раз и навсегда разделаться с этой проблемой.

А вдруг окно заперто? Попытался вякнуть здравый смысл. Что тогда? Но я его слушать не стал, лишь взвесил в руке жучок. Тяжелый. Самое оно. И решительно полез наверх.

Лестница привела меня под окно закрытой комнаты. Там мой пыл слегка подугас. Я оперся руками о раму и нерешительно заглянул внутрь. Мог бы и не стараться – стекло было грязным, что снаружи, что изнутри, видно сквозь него было плохо.

В глубине комнаты у дальней стены угадывался большой платяной шкаф. Недалеко от окна стояло пианино. Напротив – сложенный диван-книжка. Под окном виднелся стол, застеленный бордовой скатертью.

Я даже примерно догадался какой – мягкой, плюшевой, с длинной шелковой бахромой по низу. Очень похожая была у моего деда. Осталась она от тех времен, когда была жива бабуля.

Больше ничего разглядеть не удалось. Я подергал раму. Закрыто, что и не удивительно. Здравый смысл шептал: «Все, Олег, поиграл в супермена и хватит. Слезай». Но кроме здравого смысла было еще и упрямство.

Я послал все к чертям, перехватил поудобнее жучок и размахнулся…

– Олег! – Донеслось снизу. – Не делай глупостей. Не надо.

Я обернулся. Во дворе стоял дядя Толя. Возле ног его крутился Юлька.

– Слезай, парень. Слезай. Иначе потом будешь жалеть. – Голос его звучал устало.

Почему-то сразу захотелось послушаться. Весь запал, вся решимость исчезли без следа. И я полез вниз.

Дядя Толя ждал меня у подъезда. В его взгляде не было ни осуждения, ни укоризны. Совершенно неожиданно в нем читались поддержка и понимание.

Юлька шагнул мне навстречу, радостно завилял хвостом и подсунул под руку лобастую голову – гладь. Я машинально потрепал его между ушами, принялся наглаживать. Пес прижался к моей ноге. Он совершенно искренне признал меня своим.

Что сказать, было не понятно. Совсем не хотелось оправдываться. Вот не чувствовал я себя виноватым. Не было мне стыдно. Ни капли. Ни чуточки.

Дядя Толя заговорил первым. Оказалось, мои оправдания ему были не нужны.

– Олег, не лазил бы ты туда. Не надо.

– Почему? – само собой вырвалось у меня.

Он как-то стыдливо потупился, ему было неудобно.

– Не надо, – повторил он, – дурное место. Столько лет закрыто, пусть так и остается. Не ровен час, накличешь…

Накличешь? Вот это новости! Да что такое здесь произошло? Чего я не знаю? Жутко хотелось спросить: «Вы тоже его видели?» Но я лишь осторожно поинтересовался:

– Вы о чем?

Сосед смутился окончательно и ушел от ответа:

– Не важно, сказал он. Забудь. Просто, не стоит разбивать окно. Не стоит туда лезть. Проблемы с милицией не нужны ни тебе, ни твоим родителям.

Он свистнул пса, ухватил его за ошейник и поспешно ушел в подъезд. Больше всего это напоминало бегство. Я остался стоять снаружи, пытаясь сообразить, как все это понимать.

Квартира встречала меня распахнутой дверью. Я ее прикрыл, но запирать не стал. Зачем? Все равно никто не полезет. Фонарик выложил на стол. По-хорошему, его следовало бы выкинуть, но не поднималась рука. Совершенно не чувствуя вкуса, сжевал бутерброды, допил какао.

Какое-то время просто сидел, глядя перед собой. В голове была пустота. Никаких идей. Потом всплыла фраза, брошенная цыганкой: «Сорок лет будешь помнить-вспоминать!» Сорок лет? Ну уж нет. Хватит. Второй раз я не хочу через все это пройти. Не хочу!

Я отодвинул от себя чашку, не глядя в зеркало, прошел сквозь коридор, зашел в спальню. Там быстро переоделся, не особо думая, что надеть. Машинально заправил кровати – и свою, и Иркину. Раздвинул шторы. Поймал себя на том, что словно специально оттягиваю момент, невесело усмехнулся и направился в спальню родителей.