Одна дорога из Генуи (СИ) - Зубков Алексей Вячеславович - Страница 43

Другой генуэзец тоже дождался и успел ударить, но в горячке боя не сообразил, что на рыцаре под накидкой кольчуга, и вместо хорошего укола в область почек получил еще один бесполезный звяк.

Третий не сделал ничего, потому что Фредерик за пару вдохов восстановил дыхание, ногами уронил «добивашку», вскочил, проткнул ему бедро, а этому третьему сразу шею.

Дядя Максимилиан все-таки был не совсем прав, когда говорил, что достаточно зарубить половину, а остальные разбегутся. Витторию только что столкнулся с подобной ситуацией в Парпанезе. Если уж человек влез в драку, то он не подумает, что пора убегать, раньше, чем отступит на шаг, переведет дыхание и поймет, что лучшие бойцы убиты, а худшим пора бы сматываться.

Вот и эти не отступили, не перевели и не посмотрели. И не убежали. Мог бы убежать Бастиан, но такие плотные мужики обычно бегают так плохо, что у них с детства нет привычки убегать от опасности. Поэтому их часто считают смелыми, хотя на самом деле у них попросту нет выбора.

Бастиан честно пытался фехтовать дубинкой, но Фредерик отрубил ему правую кисть, после чего без труда проткнул сердце. Маккинли разобрался с остальными.

Рыцари переглянулись и поспешили наверх.

Бруно и Шрам катались, сцепившись по рассыпавшимся из мешка дукатам, а Беккино отчаянно рубился с Джованни. Оба атамана с самого начала не поспешили нападать на рыцарей, бросив своих людей на съедение львам.

Джованни определенно проигрывал, и не столько рубился, сколько бегал между деревьями, кое-как отражая удары. Бруно, раненый в руку, тоже не побеждал, но и Шрам, оказывается, теперь мог действовать только левой, так что бой одноруких борцов в партере несколько затягивался.

Беккино обернулся к рыцарям.

— Черт побери! Эти корсиканцы хотели стянуть ваше золото, господа!

Маккинли лениво направился в его сторону.

— Я сдаюсь! Правосудия! Я же ничего не украл! Я вам царапины не сделал!

Рыцарь сделал движение, будто убирает меч в ножны, но резко взмахнул клинком и подрубил атаману правую ногу. Тот упал, и Маккинли добил лежащего уколом в сердце.

— Не люблю предателей.

— Почему предателей? — спросил Фредерик, — Разве он нам что-то обещал?

— Он генуэзец и подданный короля Франции, — объяснил Маккинли, — Пусть преступник, но не предатель. Когда он принял предложение Витторио, он перешел на папскую сторону, а у нас с ними война, если кто забыл.

— А с этими что делать? — Фредерик повернул голову на Шрама и Бруно.

— Да то же самое, — ответил Маккинли и провернул меч в руке.

— Вьючные мулы! — крикнул Джованни с безопасного расстояния.

— Что? — обернулся Фредерик.

— Там груза на восемь мулов! Кто их поведет?

Как и куда можно вести восьмерых мулов вдвоем? И кого можно позвать на помощь?

Фредерик подошел, прицелился и разрубил голову Шраму. Но Бруно не тронул.

— Пожалуй, кто-то опять заработал отсрочку приговора. Ну что, висельник, могу я пугать ежей?

— Будь я ёж, я бы от страху сдох уже, — ответил Бруно, — Я и так-то чуть не обосрался.

Фредерик и Маккинли корсиканцев приказали корсиканцам добить всех раненых. Не то, чтобы их пришлось именно принуждать к этому, но «попросили» или «предложили» совсем не подходит.

— Теперь, добрый сэр Энтони, не расскажете, как Вы здесь оказались? — поинтересовался Фредерик.

— На следующее утро после нашего поединка я узнал, что в Изола-дель-Кантоне было два сражения, — ответил Маккинли, — В первом Максимилиан остановил погоню и быстро уехал, а во втором кто-то напал на отбитую у вас телегу, убил Луи, сержанта и недобитых Максимилианом солдат и угнал телегу в Геную.

— Вот как? — искренне удивился Фредерик, — Кто это?

— Не знаю. Мне рассказали об этом двое стражников из Генуи. Люди Фабио Моральи, который, оказывается, шел за вами по верхней дороге через Гави. Надеюсь, они догонят разбойников. Ты знаешь Фабио Моралью?

— Мы встречались один раз, но нам не дали поговорить, — скромно ответил Фредерик, не раскрывая обстоятельства знакомства и обстоятельства прерывания знакомства, — Потом он был на моей свадьбе.

— Ты женат?

— Уже целых пять дней.

— Поздравляю. Кто счастливая супруга?

— Кармина фон Нидерклаузиц, в девичестве Кармина Ладри.

Маккинли подавился языком. Сказать мальчишке, что Кармина акула мутных вод и тихих омутов? Еще не поверит, обидится. Драться потом с ним. Нет, не до того. По крайней мере, сейчас.

— Итак, я узнал, что Луи не справился, — продолжил шотландец, — Поэтому никто не узнает, что я отбил у вас полную телегу золота, и никто мне даже спасибо не скажет. Лучше бы себе забрал, право слово, чем золото достанется каким-то разбойникам. Но, раз уж я к этому делу стал причастен, почему мы мне не ознакомиться с ним поближе? Может быть, вы перехитрите де Ментона, но я-то вас всех в лицо могу узнать. И Максимилиана, и тебя, и этот ваш боевой воз с мальчишкой-возчиком, и певца-корсиканца, и старика-священника. И я поскакал за вами.

— Куда?

— В Тортону, конечно. Куда вам еще деваться.

— А вот и нет. Мы свернули.

— Да уж. Я вчера еле уснул. Голову сломал, куда вы подевались. Полгорода опросил, денег обещал. Но Бог мне воздал сторицей. Утром крестьяне из окрестностей приехали на рынок и наперебой рассказывали про резню под Казальночето. Я сразу понял, что это вы, пришпорил коня и погнал в Вогеру. Когда приехал, вас уже не было. Но стражники у ворот — истинный кладезь сведений для того, кто выглядит прилично и готов раскошелиться. Стражники сказали, что прибывший вечером рыцарь с обозом сразу же заявил, что он личный гость Его Светлости Галеаццо Сансеверино, сеньора Вогеры.

— Но Сансеверино уехал в другую сторону.

— Знаю, я встретил его между Тортоной и Вогерой, и вас с ним не было. Я на всякий случай спросил, не с сеньором ли уехали вечерние гости, и стражники западных ворот отвели меня к стражникам восточных, которые выпустили вас с эскортом совсем недавно.

— Если мы выехали с эскортом от Сансеверино, значит, мы не грабители? — уточнил Фредерик.

— Да. Я подумал, что единственное место, куда Сансеверино отправит королевское золото, если уж решит не удерживать его у себя, это армия. То есть, или собственно армия через Парпанезе, или Кремона через Парпанезе и Пиццигеттоне. И поехал за вами, чтобы убедиться. В любом случае, выехав из Вогеры на запад, вы могли ехать только в Парпанезе, а никак не в Пьяченцу.

— Зачем? — спросил Фредерик, — Если Вы уже поняли, что нет повода нас преследовать.

— Если Максимилиан действительно вез золото Его Величества в армию Его Величества и соблюдал клятву о молчании, мне по совести следовало бы извиниться перед ним. Совесть такая штука, что заставит человека провести еще полдня в седле, будь он даже и рыцарь.

— Но в Парпанезе нас уже не было?

— Да. Монахи сказали про бой на той стороне, про угнанный паром и про оруженосца, который отправился в погоню один, потому что Сансеверино запретил своим людям вторгаться во владения Паллавичино.

— Мерзкие трусы!

— На этом берегу остался только один, и он повел себя не как трус. Взял лодку, переправился и, надо полагать, честно сражался.

— Сражался? С кем? Дядя Максимилиан в беде? Что же Вы мне сразу не сказали?

— А и сказал бы сразу, что бы ты сделал? Бросил бы это все и побежал на переправу?

Джованни и Бруно добили раненых и вернулись к золоту и мулам.

— Всех добили? — спросил Фредерик.

— С Беккино было одиннадцать человек и со Шрамом семь, — ответил Джованни, — Стащили в два ряда, можете пересчитать. Всех, кроме священника. Он мог далеко уйти? Чем вы его ранили?

— Я его даже не задел, — ответил Фредерик и обернулся к Маккинли.

— Шотландский поцелуй, — ответил тот, — Лбом в лицо.

— И все?

— Хм… Да.

— То есть, вокруг ходит самый сильный противник, — грустно сказал Фредерик.