Платье для смерти (ЛП) - ДеМайо-Райс Кристин - Страница 10

Остальное Лора не слышала. Это было слишком. Письмо к ней таким не будет. Оно должно быть длинней. И ей придется читать его при всех. Невидимая рука, сжимавшая ее горло, теперь схватила за сердце. Ребра стали сдавили постоянно расширяющиеся легкие. Боль пронзила ее грудь, сжала горло. Комната вокруг нее перестала существовать. Темнота в глазах заслонила все, кроме рта Руби, продолжавшей читать.

«…Самый лучший папа».

Внезапно все совсем потемнело. Воздух ударил ее по щекам холодом. Лора оказалась на заднем дворике. Она даже не знала, как туда попала.

— Дыши. — раздался голос Джимми.

Она вдохнула воздух через рот, сжимая железные перила, перекинулась через них и была уверена, что её сейчас вырвет, если желудок еще способен был ей подчинятся.

Мама гладила ее по спине.

— Что случилось?

— Паническая атака, — сказал Джимми. — Она была близка с ним?

— Он ушел, прежде чем я начала ходить, — огрызнулась Лора, оборачиваясь, приступ отступал, боль в груди стихла до чувства стеснения.

— Нет, — возразила Руби. — Кто тебе это сказал? Он ушел, когда нам было шесть и семь.

— Нет, я бы его помнила.

— Милая. — Мама положила руки на плечи Лоры. — Это правда. Вы были очень близки с ним. Ты так сильно переживала, когда он ушел … ты просто решила забыть обо всем.

— Нет. Серьезно. Мама, прекрати это.

— Да, — сказала Руби. — У тебя начались проблемы с недержанием, когда ты поняла, что он не вернется. И, каждый день после обеда я должна ходить за тобой и тащить тебя в ванну. И врезать любому, кто бы называл тебя грязнулей или обоссумом. Нас почти выгнали из Далтона.

Джимми усмехнулся.

— Да ты ходила под себя? О Боже! Ты умеешь преподносить сюрпризы.

Лора рванула внутрь, захлопнув за собой сетчатую дверь. Она схватила свой конверт. Она помнила приступ недержания мочи, но это не могло быть из — за папы. К тому времени он уже давно ушел. Память не могла ее подвести. Она разорвала конверт.

Руки дрожали, когда она разворачивала две страницы текста. Она надеялась, что там будет про погоду, цвета красок и формы облаков осенью. Может быть, он начал с самой младшей и просто устал после скучной двухстраничной оды.

— Милая, — сказала мама. — Тебе не нужно читать это, если не хочешь.

— Я не хочу читать это вслух.

— Все в порядке. — Мама подтолкнула Лору обратно к стулу за кухонным столом. — Просто присядь.

Руби налила себе еще вина и присела на другой стул. Джимми достал пиво из холодильника, с видом хозяина, и, хотя Лора полностью сосредоточилась на прочтении письма, не могла не отметить, что ни Руби, ни она, ни мама пиво не пили. Она склонилась над письмом.

Дорогая Лала,

— Это не для меня! — воскликнула она. — Кто такая Лала?

— Это ты, — ответила мама, и хотя Лора хотелось поспорить, это казалось бессмысленным, ведь она стерла несколько лет своей памяти.

Я видел твою фотографию в газете. Узнал тебя сразу. Не мог забыть эту улыбку. За двадцать лет она нисколько не изменилась.

— У меня все по — другому, — сказала она. — Он увидел меня в газете. Полагая, это ту, которая была в Sightings(Под прицелом)?

В прошлую среду Руби пришла к Лоре в швейный цех на 40–й улицы со своим ноутбуком, на экране которого красовалась шестая страница «Нью — Йорк Пост», и положила его поверх работы Лоры.

— Что ты делаешь? — воскликнула Лора. — Ты совсем поехала… — Она остановилась на полуслове, потому что Руби ткнула на фотографию, на которой она и Джереми садились в такси прошлой ночью. Он придерживал дверь открытой, пропуская ее вперед. Она повернулась к нему, он повернулся к ней лицом, и они оказались нос к носу. Они могли поцеловаться за секунду до этого или за секунду после.

— Ты хорошо выглядишь, — сказала Руби.

— Дерьмо. — Сердце Лоры замерло, когда она прочитала короткую статью, написанную самым похотливым и безобразным образом.

— Секрет раскрыт. — Легкомысленное отношение Руби приводило в бешенство.

— На шестой странице? Они называют меня его лекальщиком. Они даже не упоминают «Портняжек». Боже, написано так, будто он трахает своих сотрудников, чтобы доказать, что он не гей? Я имею в виду, если бы он хотел быть геем, он был бы просто геем. — Она закрыла ноутбук. — Пожалуйста, можешь убить меня прямо сейчас?

— Вам нужно перестать ходить в хорошие рестораны после работы. Там постоянно сидят фотографы. Томасина и я могли пойти съесть хот — дог в палатке на колесах, и всем было на нас плевать, кроме мальчишек — подростков. Но один ужин в «Гроте» или «Ланае», и все превращалось … фотографы липли к ней, как мухи.

— Я просто хочу делать одежду, — устало пробормотала Лора.

— Ну, извини, — сказала Руби, поднимая свой ноутбук. — Теперь ты знаменитость С — класса.

Лора решительно начала чтение заново, хотя все еще не вслух.

«Дорогая Лала,

Я видел твою фотографию в газете. Узнал тебя сразу. Не мог забыть эту улыбку. За двадцать лет она нисколько не изменилась.

Я мало что знал о детях, когда мы с твоей мамой родили вас двоих. Я был единственным ребенком в семье и много путешествовал с родителями, и был немного эгоистом. Я не знал, насколько дети могут осветить жизнь, пока не появились вы. Увидев тебя на той фотографии, все это вернулось ко мне. Раньше ты бегала по квартире со старой куклой сестры, смеясь только потому, что могла бегать. Твой подгузник был на половину разорван, а Руби сидела на полу, хватаясь за свои игрушки, чтобы ты не схватила их и не убежала.

Я не знаю, как объяснить все то, что нужно объяснить. Чувствую, что очень обязанным тебе. Ведь мы были так близки. Но, у меня нет ничего. Ничего ценного. Одни оправдания. Хочешь ли ты их слушать?

Я — бесполезная задница. Я жил всю свою жизнь жил в страхе. Чего? Не знаю. Думаю, голос моей матери в голове говорит, что это не оправдания для взрослого человека.

Может быть, ты этого не знаешь. Я любил тебя. Я все еще люблю тебя. Оставить тебя было самым ужасным поступком в моей жизни. Сомневаюсь, что эти двадцать лет можно вернуть. Тот факт, что я вижу тебя сейчас и не могу быть рядом, только заставляет меня любить тебя больше. Я хочу познакомиться с тобой, но даже не буду пытаться. На то есть причины, но говорить о них я не буду. Не хочу доставлять тебя неприятности. Хочу, чтобы ты знала, я наблюдаю за тобой. Это звучит жутко. Но это не так. Думай, что я рядом с тобой, иду с тобой, куда бы ты ни пошла. Я не думаю, что я тебе когда — нибудь понадоблюсь, но если понадоблюсь — буду рядом, я обещаю.

С любовью, Джозеф».

Никакой контактной информации. Что за куча дерьма.

— Ты аж позеленела, — сказала Руби.

— Я устала. Я работала на трех работах, улыбалась перед камерами, бегала с матерью и этим двадцатилетним платье, — о котором вы мне не рассказали ничего нового. А теперь вот это. Папа, который написал нам сейчас. Почему? Потому что я появилась в этой чёртовой газете? Снова? Почему мы ничего не получили, когда умерла Томасина Вент, а имя Руби мелькало повсюду как имя ее любовницы?

— Ты была особенной для него, Лора, — сказала мама.

— Хорошо. Я особенная снежинка. — Она встала. — Дамы и господа, спокойной ночи.

***

Дверь позади Лоры защелкнулась, и девушка сползла в узкое пространство между ее кроватью и стеной. Свет она не включала, и не собиралась покидать это безопасное маленькое пространство. Достала телефон и набрала Джереми.

— Как ты? — сразу спросил он вместо приветствия. Задним фоном в трубке грохотали швейные машинки. Сверхурочные работы на 40–й улице.

— Моя мама только что выставила себя полной задницей перед Бернардом Нестором, а когда мы вернулись домой, обнаружили три письма от отца.

— Твоего отца?

— Моего. Мудака, который ушел, потому что он был геем. Самое отвратительное оправдание за всю историю. Как будто ни у кого не может быть отца — гея. Как будто он это придумал. А теперь он прислал эти письма, мое на две страницы, и угадай, что? Он называет меня Лалой, а я это убей не помню, и не потому что я тогда была младенцем. Он ушел, когда мне было шесть лет. — Она решила опустить про недержания и приступ паники, а также комментарии Джимми.