Золотые колдуны - Джентл Мэри - Страница 87

Молодая женщина лежала в одном из похожих на гробы контейнеров, положив голову на переплетение перекрученных, как лента Мебиуса, частей установки. Я разглядывала ее лицо, выражение которого менялось под натиском мимолетных эмоций, которые кто-то испытал столетия назад.

Тетмет держал ее ребенка, который безуспешно теребил на груди его тунику. Чародей сидел у края другого контейнера-футляра, его бдительные птичьи глаза зорко следили за процессами.

После того как женщина была освобождена из машины, она взяла ребенка и исчезла. Она не замечала, что по лицу ее текли слезы, вызванные давно минувшими происшествиями.

— Ну, так что же? — спросил старец.

— Да, ответила я. — Сейчас.

Я чувствовала под собой гладкую поверхность контейнера, мне казалось, что он был изготовлен ни из металла, ни из пластика. Вокруг себя я слышала гудение, оно воспринималось как слабый шорох или легкие вибрации. Я закрыла глаза и вдруг почувствовала себя больной. «Это ужасная ошибка — довериться внеземной науке», — сказала я себе. Но было уже слишком поздно.

У меня было такое чувство, которое — продлись оно чуть более микросекунды — стало бы невыносимой мукой. Невозможно передать это впечатление: словно раздвинулись узкие границы моего «я», словно оно расширилось до бесконечности и словно мышление растеклось по лабиринту, распростершемуся в вечность.

Чувство всеобъемлющего страха. Я с отчаянием хваталась за обрывки разговора, которые могла вспомнить, а что потом, протекало со всей невыносимостью насильно осуществляемой синестезии…

Боль.

…он сидит напротив меня в старинных латах, за его поясом торчит топор с двумя лезвиями. У него — или это молодая женщина? — темная кожа жителей севера, тонкая фигура, коротко подстриженная бурого цвета грива, руки с длинными пальцами лежат на коленях.

— Вы позволите мне идти? — Его — или ее? — глаза смотрят на меня прямо, они не прикрыты перепонками. — Вы понимаете, что мне в моем положении нужно спешить.

«Аширенин», — понимаю я. Я не сразу это замечаю, потому что они очень редки. Кир примерно двадцать семь или двадцать восемь лет, судя по лицу. Все еще без превращения, без пола, не взрослое.

Некоторые после обычного срока превращения остаются аширен. Если затем наступает превращение в мужчину или женщину, что, как правило, происходит не позднее тридцати пяти лет, то оно неизбежно губит его.

— Ты из Свободного порта? — Информация дома-ордена, в котором остановилось ке, была неточна.

— Да, Морврена. У меня там есть друзья, а так же и враги, — Ке улыбается. — Хорошие друзья. Андрете. Лори Л'Ку. Мы, наверное, отправимся вверх по реке; говорят, там дикая и неукротимая земля. Если вы позволите мне покинуть ваш город, мастер, я отправлюсь в эту поездку.

— И ты там расскажешь людям, чему ты здесь научился?

Глаза кир посветлели от удовольствия.

— Чему вы меня научили, мастер? Скажите мне.

Солнечный свет просачивается в окно и падает пятнами на стену, ровную, без стыков. Так тихо, что слышно тихое гудение, это сердцебиение Коричневой Башни. В помещение библиотеки, где мы находимся, пахнет старыми книгами и пылью.

Аширенин смотрит на меня с подобающей этому месту спокойной невозмутимостью.

— Ты говорил в доме-ордене Телмитар.

— Там было несколько слушателей, — соглашается ке.

— Ты сказал, что церковь Южной земли заблуждается, что церковь Богини была основана исключительно для того, чтобы оградить государство от техники.

— Второе я говорил, а первого — нет. Это не так, мастер?

— Что основатель Керис имел в виду нечто подобное? Может быть. — Мне очень хотелось бы знать, где это узнал ке, но по опыту знаю, что правда станет известна в Касабаарде. — Это не моя забота…

— Тогда позвольте мне уйти.

— …если не считать того, что Т'Ан сутаи-Телестре является моей подругой. — Я наблюдаю за лицом кир. — Ты вернешься и расскажешь Ста Тысячам, что их вера — это ложь?

— Большинство из них знают, что знаю я, мастер, или предполагают. Но нет, это не то, что бы я им рассказал.

— Что же?

Выражение лица кир меняется, становится расслабленным. Оно серьезно, но с оттенком веселости. Ке наклоняется вперед.

— Я скажу им, что Керис в конце концов сказал правду, рассказывая ложь. Богиня существует, и все мы есть Богиня. Она — это земля. Она — это звезды. Что же нам нужно?

Ке что-то нашел в орденах Касабаарде или во внутреннем городе, а может быть, и просто в воздухе. Это видно по лицу кир. Я чувствую, что что-то теряю, потому что не понял всего этого полностью.

— У меня остается немного времени, мастер, — говорит ке. — Недостаточно, чтобы проповедовать Ста Тысячам, когда, к тому же, ко мне враждебна вся церковь. Вы позволите мне идти?

— Я не Т'Ан Сутаи-Телестре, чтобы изгонять тебя из Южной земли. У тебя твое собственное предназначение. Оставь Касабаарде. Признаюсь, мной овладело любопытство, кода я услышал об этом Бет'ру-элене из Телмитара. Но я не стану тебя удерживать, если ты хочешь уйти.

— Но бывает ли Чародей когда-нибудь любопытен без причины? — спрашивает ке с этим архаическим произношением. Аширенин Бет'ру-элен в последний раз оглядывает Коричневую Башню, ее вечные стены…

Неожиданная агония. Солнечный свет того давно минувшего времени исчезает, и я попадаю в другую реальность.

…я говорю с гонцом. Человек заканчивает свой рассказ и возвращается к костру. Он садится и подставляет к огню свои широкие руки.

— Они ушли в пустыню на плоскогорье. — Он отворачивает голову от жара костра и смотрит туда, где на фоне звездного неба вырисовывается силуэт плоскогорья. Вокруг нас горит Кель Харантиш. Ветер несет с собой пепел и песок. Кричат мужчины и женщины, Находят последних беглецов, их крики смолкают. — Не все, с'ан Керис. Вы одержали здесь победу. — Еще говоря это, я спрашиваю себя, верно ли это.

— Одержал ли я ее, мастер? Мы взяли город, но какая нам от этого польза? Я не смогу его удерживать. Мы захватили некоторых из этих полузолотых, но не их предводителей. — Он встает и делает несколько шагов в освещаемую звездами и огнем темноту. Затем возвращается и говорит: — Скажи мне, мастер из Касабаарде, что они не отстоят заново свой проклятый город, скажите мне, что больше на Покинутом Побережье не будет техники народа колдунов.

— Ну это… — Наши взгляды встречаются; он явно веселился, потому что думает о технике народов колдунов в другом городе: в Касабаарде. — Я не могу этого обещать, с'ан Керис. Что должно происходить в Ста Тысячах или в Таткаэре, решать вам. У меня же есть небольшой город и нет воинов, которые могли бы выступить против Кель Харантиша, Кварта и Псамнола, если те снова проявят повадки народа колдунов.

Рядом стоят несколько его секундантов, что бы выполнять его приказы. Я жду, пока он говорит с ними. Они стараются не смотреть на меня. Касабаарде у них не пользуются доброй славой.

Керис возвращается, он трет свои глаза. Когда прогорают костры, ночь становится темнее. Он поплотнее закутывается в пальто. Ночи в пустыне холодны.

— Так не может продолжаться. Это… — его широкий жест охватывает руины, — …первый шаг на пути, а где оканчивается этот путь? В Мерцающей равнине? В уничтоженном Элансиире? Или он завершается тем, что Сто Тысяч будут так же основательно разрушены, как и Эриэл? Нет, мастер. Мы слишком хорошо помним о катастрофе; она не должна повториться. И… я не верю, что у нас есть выбор, что мы сможем обеспечить себе преимущества и застраховаться от вреда.

— Значит, какой-то иной метод?

Его лицо помрачнело, но голос звучит твердо.

— Я могу уберечь мои Сто Тысяч от всей техники народов колдунов, могу распорядиться, чтобы церковь наложила на нее запрет, я могу попытаться найти другой путь. Но как же быть с Покинутым Побережьем?

Если я запрещу это оружие, то мы будем практически беззащитны. Я бы предоставил Кель Харантишу возможность делать что угодно в пределах его границ, почему бы нет? Что бы мы могли предпринять, если бы они оказались у ворот Таткаэра? Ведь невозможно с мечами выступить против оружия, которое плавит камни.